— Вы, кроме всего прочего, еще и руководитель. Назовите три управленческих принципа Юрия Полякова.

— Первый принцип — никогда не забывай о данном поручении, второй — не давай невыполнимых поручений, и третий принцип я бы сформулировал так: никогда не окружай себя исключительно единомышленниками. Лишь газета, на страницах которой представлен весь спектр общественной жизни, будет интересна людям. Если окружаешь себя только патриотами, это через год превращается в дикое занудство. Если ты либерал и окружаешь себя только либералами, то через год это превращается в либеральную помойку.

— Необходимо цветущее многообразие?

Именно. Кстати, благодаря этой позиции, «Литературной газете» удалось за последние семь лет без дополнительных вложений и какой бы то ни было помощи извне увеличить свой тираж в четыре с половиной раза. Мы наращиваем тираж только потому, что читатель видит у нас реальное отражение борьбы и брожение идей.

Интервью Николая Дмитриевича Никандрова, президента Российской академии образования, главному редактору «Экономических стратегий» Александру Агееву посвящено наиболее глобальным и актуальным проблемам российского образования — вопросу соответствия отечественного образования международным стандартам, межпредметным связям, связям средней и высшей школы, а кроме того — и связи времен.

— Как, на Ваш взгляд, менялась система образования в нашей стране с 1950-х по 1990-е гг.?

— Когда я поступил в школу, еще шла война. Это было после снятия блокады Ленинграда, которую мне довелось пережить совсем маленьким. Поэтому могу ответить на Ваш вопрос не только как специалист по образованию, но в какой-то мере и исходя из личных впечатлений. Прежде всего тогда не было такого разнообразия учебных программ, как сейчас, и в то же время преподавались те предметы, которых в обычных школах сегодня нет, например психология и логика. Мне в школе нравилось все, поэтому я не могу объективно оценить качество преподавания. В те годы больше, чем когда бы то ни было потом, занимались патриотическим воспитанием. Конечно, сейчас говорят, что это было воспитание преданности режиму, но на самом деле любая школа явно или неявно воспитывает преданность по крайней мере идеалам государства, если они есть.

Я в свое время написал небольшую статью о своих ранних школьных годах и там привел случай, имевший место, когда я учился в первом классе. Однажды учительница сказала: «Ребята, я знаю, что все Вы голодные, но среди Вас есть мальчик, которому тяжелее всех, у него дистрофия, — и указала на Сашу. — Если каждый из Вас даст ему чайную ложку винегрета, ему это очень поможет». И никто не отказался, а нас было человек 40. Это пример использования эффективного воспитательного приема в самом хорошем, добром смысле этого слова. Но для того, чтобы учитель смог применить такой прием, он сам должен был быть соответствующим образом воспитан. Что бы ни говорили критики тех времен, но люди тогда еще придерживались общечеловеческой системы ценностей, отличая добро от зла. В 1950-1960-е гг. упор делался на естественнонаучные дисциплины — это традиционно сильная сторона российской еще дореволюционной школы, — что означало некоторый недостаток гуманитарного образования. Ущерб гуманитарному образованию наносила, как известно, идеологическая тенденциозность. Например, были изъяты из программы многие литературные произведения. Чуть позже акценты поменялись, и Сталина из гения всех времен и народов превратили в преступника, что тоже было весьма односторонней и тенденциозной оценкой, но идеология в школе продолжала играть очень важную роль.

В 1960-е гг. советскую школу решили приблизить к производству, особое внимание уделялось трудовому воспитанию. Надо сказать, что, с одной стороны, это имело положительное значение, а с другой — попытка дать профессиональное образование в старших классах школы не вполне удалась — у него был «школьный», а не «рабочий» привкус. Но иногда случалось и такое, что весь класс после окончания школы шел на завод или уезжал на целину. Я всегда с уважением относился к любому труду, в том числе физическому, сам на первом курсе университета работал грузчиком. Это было вполне в духе того времени. И хотя семья моя простая: мать была медсестрой, а отец рабочим (он погиб на войне) — мне нравилось учиться, и так получилось, что я окончил вуз (Ленинградский государственный университет, тогда носивший имя А.А. Жданова) и стал преподавать языки.

Если в 1960-е гг. в средней школе преобладал политехнический принцип, то в 1970-е начался поворот к гуманитарному образованию, которому в 1980-е гг., во времена перестройки, отдавалось явное предпочтение. Это не в последнюю очередь связано с пересмотром установок в общественных науках. Пересмотр этот, на мой взгляд очень поверхностный и весьма идеологизированный, был обусловлен сиюминутным социальным заказом.

В 1990-е гг. началась тотальная переоценка ценностей: все, что признавалось хорошим в советское время, стало плохим. Только черное и белое, никакой середины, никакого многоцветия. Правда, это время быстро прошло, но оно имело далекоидущие последствия: если до того ценность образования не подвергалась сомнению ни родителями, ни детьми, то в первые годы новой России оно стало как бы необязательным. Много говорилось о том, что в Москве достаточно три раза помыть машину, чтобы заработать столько, сколько получает профессор. Господствовало представление, что лучше никакого воспитания, чем советско-коммунистическое. Я и тогда выступал против этого, не желая идти за большинством. Слава богу, и эти времена прошли.

Думаю, году в 1996 произошел перелом, кончилось безвременье, и были предприняты попытки более взвешенной оценки практики дореволюционной и советской системы образования. Во многом это, конечно же, было связано с приходом Путина. Во многом, но не во всем, потому что к тому времени общество настолько уже нахлебалось анархии, которая царила при Ельцине, что было готово к переменам. Путин с его патриотической идеологией, частыми высказываниями о том, что не все было плохо в советское время, помог тем, кто думал так же, более решительно отстаивать свою позицию, и это было очень важно.

Если говорить о 2000-х гг., то сейчас основная задача — создать и ввести в действие разумный стандарт школьного образования. Что я имею в виду? Действительно сбалансированное понимание того, что нужно взять из естественных и точных наук, а что — из гуманитарных и общественных, каким должно быть соотношение дисциплин теоретических и ориентированных на практику, дополнительного и собственно школьного образования, каков должен быть срок обучения и т. д.

— В ныне действующем стандарте этого нет?

— В той концепции, которая нами предложена и частично разработана, стандарт рассматривается, как система требований к структуре образовательных программ, предполагающая определенный уровень их усвоения. Кроме того, стандарт в этом понимании становится основным нормативным документом, определяющим школьную жизнь, в том числе финансирование, зарплату учителей, оборудование, школьные здания и т. д.

— Этот стандарт еще публично не обсуждался?

— Работа над ним продолжается. На сегодняшний день принято дополнение к Закону об образовании, где изложены упомянутые мной требования. Раньше стандарт касался только содержания образования, не более того. Это очень важно — знания, умения, навыки.

— Т. е. ЗУНы?

— Да, ЗУНы. И, кстати, я не согласен с тем, что ЗУНы — бранное слово. Без знаний, умений и навыков обойтись невозможно. Задолго до того, как я стал сотрудником академии, Скаткин, Лернер, Краевский рассматривали знания, умения и навыки как базовые составляющие образования, но к этому добавлялся еще опыт творческой деятельности и опыт эмоционально-ценностного отношения, т. е. умение и желание оценивать события, людей, явления с определенных личностных позиций.