— Вы работаете в музее, где все дышит историей. Как Вы думаете, есть ли у нас национальная идея? А если нет, то как бы Вы ее сформулировали?

— Я не только не могу сформулировать национальную идею, но и не могу ответить на вопрос, существует ли она. Я бы сказал так: есть форма политического осмысления пространства, в котором существует народ, а есть некая историческая ипостась. Вот в этом втором смысле национальная идея все-таки существует как накопление того исторического опыта, который так или иначе материализован всей совокупностью источников в исторической памяти народа. И она, эта память, определяет некие параметры осознания человеком своей принадлежности к данной общности людей, к данной стране, к ценностям, которые сформированы столетиями. Это то, что выражается словом «идентификация», традиция и своего рода генетическая, если хотите, основа для самопознания человека. Здесь его национальная особенность, она существует, и ее, может быть, можно считать частью национальной идеи. Что касается второй, современной составляющей, я думаю, что она во многом связана с оценкой сегодняшней ситуации, особенно с оценкой перспективы развития страны.

— Как Вы думаете, что будет с Россией через 100 лет?

— Могу сказать только одно: уверен, что она будет существовать как самостоятельное государство со своей исторической традицией.

— И фонды Исторического музея увеличатся в разы?

— Да, фонды Исторического музея увеличатся в несколько раз, для него будет построено новое здание, и, конечно же, мои последователи найдут новые способы решения трех основных задач, о которых я говорил.

Несмотря на давний и постоянный интерес российских граждан к Латинской Америке и поистине мистическую привлекательность непостижимых реалий ее истории, знания наши об этом регионе зачастую весьма и весьма поверхностны. Владимир Михайлович Давыдов, директор Института Латинской Америки РАН, упоминая об этом в своей беседе с главным редактором «ЭС» Александром Агеевым, анализирует политическую и экономическую обстановку в регионе в ее динамике и во всем ее разнообразии.

— Если позволите, я хотел бы начать с положения на Кубе. Отношения между нашими странами можно условно разделить на три этапа: вначале была дружба, затем, после распада СССР, когда мы фактически бросили Остров свободы на произвол судьбы, кубинцы упрекали нас в предательстве; наконец, появилась тенденция к восстановлению отношений, которую ознаменовал визит М.Е. Фрадкова. Несмотря ни на что, Куба справилась, выжила. Люди живут бедно, но достойно. Сейчас уже ясно, что эпоха, связанная с именем Фиделя Кастро, заканчивается. Как Вы думаете, что ждет Кубу?

— Думаю, что разговор о Латинской Америке совершенно логично начать с Кубы прежде всего потому, что мы, я имею в виду Советский Союз, открыли для себя этот регион именно через Кубу. Присутствие здесь СССР — впоследствии России — обусловлено нашими отношениями с этим карибским островом. Куба для нас имела огромное стратегическое значение в годы холодной войны. Это, по существу, были передовые рубежи нашей стратегической обороны. Кроме того, мы получали оттуда продовольствие, создали там большое количество крупных предприятий, которые могли дать очень серьезную экономическую отдачу.

Как Вы верно заметили, болезнь Фиделя — естественное в его возрасте состояние — символизирует завершение целой эпохи. Думаю, что в современной политической истории мы найдем не много фигур, которые по своему значению и роли сопоставимы с Фиделем Кастро. Можно по-разному оценивать общество, которое было построено на Кубе после свержения диктатуры Батисты, но очевидно, что это очень яркий исторический эксперимент, продемонстрировавший способность малого народа, небольшой страны выживать, отстаивать свое достоинство, свою независимость.

Теперь о системе, созданной на Кубе, и о возможности ее адаптации к новым условиям.

В 1990-е гг., выражаясь военным языком, мы беспорядочно отступили с острова, это привело к огромным потерям прежде всего для Кубы — была разрушена система жизнеобеспечения страны, что в условиях экономической блокады со стороны Соединенных Штатов ставило кубинцев на грань выживания. Кубинское руководство фактически вынудили ввести военный коммунизм, который у них назывался «особый период»: мобилизация всех сил, предельная рационализация потребления. В 1990-е гг. кубинцы жили очень тяжело. И надо сказать, что мы осознаем свою моральную ответственность за это. Для России Куба не рядовая страна. Это государство, которое находилось в центре мировой политики. Между двумя нашими народами сложились эмоциональные, дружеские и родственные связи. Я имею в виду смешанные браки и детей от этих браков. В России и сегодня много людей, жизнь которых была тесно связана с Кубой.

— Как Вы думаете, сколько их — десять, двадцать тысяч человек?

— Думаю, что сотни тысяч. Это военные и гражданские специалисты, деятели культуры и искусства. Обрыв связей болезненно сказался на всех.

Мы говорим о том, что завершается эпоха, и завершается не только и не столько потому, что уходит поколение, которое сделало эту страну, а потому, что изменились глобальные экономические, геополитические, геостратегические условия. Все страны вынуждены считаться с новой обстановкой и искать свое место в изменяющемся мире. Такая же задача стоит и перед Кубой.

Согласно кубинской Конституции, которая очень напоминает советскую Конституцию, в случае болезни или недееспособности лидера, а именно Фиделя Кастро, полномочия передаются второму лицу. Думаю, что те, кто сегодня руководит Кубой — Рауль Кастро, а также секретарь исполкома Совета министров Кубы Карлос Лахе, председатель Национальной ассамблеи народной власти Кубы Рикардо Аларкон де Кесада, — не допустят раскачивания корабля и подковерной борьбы кланов. Политический климат в стране довольно стабилен и спокоен. Отсутствие резких движений, срывов подтверждает мой сценарий. Кубе предстоит постепенно адаптироваться к новым условиям. В настоящее время в стране нет организованной оппозиции, но есть диссидентское движение и есть внешние враждебные силы. Это диаспора, прежде всего в Майями, хотя кубинская диаспора есть и в Испании, и в ряде крупных латиноамериканских стран. Общеизвестно, что диаспора в Майями настроена очень агрессивно. Она проводила силовые акции, диверсии, политические провокации. Сейчас ею руководят дети лидеров кубинской контрреволюции, тесно связанные с Соединенными Штатами.

Существует еще очень важный эмоциональный фактор, который мы часто недооцениваем — а зря! Специфика национального характера кубинцев такова, что они не ждут и не хотят пришельцев. Они настроены осуществлять изменения своими собственными руками в соответствии с собственными представлениями. За последние пять лет они выстроили новые отношения с внешним миром — со странами Латинской Америки, Канадой, Испанией, с рядом государств Европейского союза. И хотя эти отношения не были безоблачными, я имею в виду реакцию Евросоюза на нарушение прав человека на Кубе, это заполнило тот вакуум во внешнеэкономических отношениях, который образовался после ухода России. При этом кубинцы стремятся во что бы то ни стало сохранять рычаги управления в собственных руках.

В кубинской экономике произошла существенная структурная перестройка. Сахар отошел на второй план. Ведущую позицию сейчас занимает индустрия туризма. Второе место принадлежит производству никеля. Куба относится к числу немногих стран, обладающих крупными запасами очень ценной для современного металлургического производства никелевой руды. Это важнейший стратегический ресурс, которым воспользовались кубинцы, — привлекли канадские капиталы, и, несмотря на американское эмбарго, экономический интерес канадцев возобладал над возможными политическими последствиями. Куба во многом решила свою самую серьезную экономическую проблему — проблему нехватки энергоносителей. Она всегда была энергодефицитной страной. Однако в последние годы удалось обнаружить, в том числе и на шельфе, довольно серьезные месторождения нефти. Нефть стали добывать.