Песня туманная, песня далекая, И бесконечная, и заунывная, Доля печальная, жизнь одинокая, Слез и страдания цепь непрерывная… Грустным аккордом она начинается… В звуках аккорда, простого и длинного. Слышу я, вопль из души вырывается, Вопль за утратою детства невинного. Далее звуков раскаты широкие – Юного сердца мечты благородные: Вера, терпения чувства высокие, Страсти живые, желанья свободные. Что же находим мы? В чувствах – страдания, В страсти – мученья залог бесконечного, В людях – обман… А мечты и желания? Боже мой! Много ли в них долговечного? Старость подходит часами невольными, Тише и тише аккорды печальные… Ждем, чтоб над нами, в гробу безглагольными, Звуки кругом раздались погребальные… После… Но если и есть за могилою Песни иные, живые, веселые, Жаль нам допеть нашу песню унылую, Трудно нам сбросить оковы тяжелые!.. 29 февраля 1856 Шарманка Я иду через площадь… Звездами Не усыпано небо впотьмах… Только слякоть да грязь пред глазами, А шарманки мотивы в ушах. И откуда те звуки, не знаю, Но, под них забываться любя, Всё прошедшее я вспоминаю И ребенком вновь вижу себя. В долгий вечер, бывало, зимою У рояли я сонный сижу. Ты играешь, а я за тобою Неотвязчивым взором слежу. То исчезнут из глаз твои руки, То по клавишам явятся вдруг, И чудесные, стройные звуки Так ласкают и нежат мой слух. А потом я рукою нетвердой Повторяю урок в тишине, И приятней живого аккорда Твой же голос слышится мне. Вот он тише звучит и слабее, Вот пропал он в пространстве пустом. А шарманка всё громче, звучнее, Всё болезненней ноет кругом. Вспоминаю я пору иную И вот вижу: в столице, зимой, И с колоннами залу большую, И оркестр у подмосток большой. Его речи, живой, музыкальной, Так отрадно, мечтая, внимать, То веселой, то томно-печальной, И со мною твой образ опять. И какие бы думе мятежной Ни напомнил названья язык, Всё мне слышится голос твой нежный Всё мне видится ясный твой лик. Может быть, и теперь пред роялью, Как и прежде бывало, сидишь И с спокойною, тихой печалью На далекое поле глядишь. Может быть, ты с невольной слезою Вспоминаешь теперь обо мне? И ты видишь: с постылой душою, В незнакомой, чужой стороне Я иду через площадь… Мечтами Сердце полно о радостных днях… Только слякоть да грязь пред глазами И шарманки мотивы в ушах. 25 марта 1856 Апрельские мечты Хотя рассыпчатый и с грязью пополам Лежит пластами снег на улице сонливой, Хотя и холодно бывает по утрам И ветра слышатся стесненные порывы, Но небо синее, прозрачное, без туч, Но проницающей, крепительной струею И свежий пар земли, но редкий солнца луч, Сквозящий трепетно в час полдня над землею,– Всё сладко шепчет мне: «На родине твоей Уже давно весны повеяло дыханье, Там груди дышится просторней и вольней, Там ближе чувствуешь природы прозябанье, Там отсыревшая и рыхлая земля Уж черной полосой мелькает в синей дали… Из сохнувших лесов чрез ровные поля Потоки снежные давно перебежали. И сад, где весело ребенком бегал ты, Такой же прелестью былого детства веет: В нем всё под сладостным дыханьем теплоты Стремительно растет, цветет и зеленеет». Апрель 1856 Санкт-Петербург На Неве вечером Плывем. Ни шороха. Ни звука. Тишина. Нестройный шум толпы всё дальше замирает, И зданий и дерев немая сторона Из глаз тихонько ускользает. Плывем. Уж заревом полнеба облегло; Багровые струи сверкают перед нами; Качаяся, скользит покорное весло Над полусонными водами… И сердце просится в неведомую даль, В душе проносятся неясные мечтанья, И радость томная, и светлая печаль, И непонятные желанья. И так мне хорошо, и так душа полна, Что взор с смущением невольным замечает, Как зданий и дерев другая сторона Всё ближе, ближе подступает. 30 мая 1856 Дорогой Едешь, едешь в гору, в гору… Солнце так и жжет. Ни души! Навстречу взору Только пыль встает. Вон, мечты мои волнуя, Будто столб вдали… Но уж цифры не могу я Различить в пыли. И томит меня дремою, Жарко в голове… Точно, помнишь, мы с тобою Едем по Неве. Всё замолкло. Не колышет Сонная волна… Сердце жадно волей дышит. Негой грудь полна, И под мерное качанье Блещущей ладьи Мы молчим, тая дыханье В сладком забытьи… Но тряска моя телега, И далек мой путь, А до мирного ночлега Не могу заснуть. И опять всё в гору, в гору Едешь, – и опять Те ж поля являют взору Ту ж пустую гладь. |
