1871 «В убогом рубище, недвижна и мертва…» Честь имею донести Вашему Высокоблагородию, что в огородах мещанки Ефимовой найдено мертвое тело. (Из полицейского рапорта) В убогом рубище, недвижна и мертва, Она покоилась среди пустого поля. К бревну прислонена, лежала голова. Какая выпала вчера ей злая доля? Зашиб ли хмель ее среди вечерней тьмы, Испуганный ли вор хватил ее в смятенье, Недуг ли поразил, – еще не знали мы И уловить в лице старались выраженье. Но веяло оно покоем неземным; Народ стоял кругом, как бы дивяся чуду, И каждый клал свой грош в одну большую груду, И деньги сыпались к устам ее немым. Вчера их вымолить она бы не сумела… Да, эти щедрые и поздние гроши, Что, может быть, спасли б нуждавшееся тело, Народ охотнее бросает для души. Был чудный вешний день. По кочкам зеленели Побеги свежие рождавшейся травы, И дети бегали, и жаворонки пели… Прохладный ветерок, вкруг мертвой головы Космами жидкими волос ее играя, Казалось, лепетал о счастье и весне, И небо синее в прозрачной вышине Смеялось над землей, как эпиграмма злая! 1871? Киев «Истомил меня жизни безрадостный сон…» Истомил меня жизни безрадостный сон, Ненавистна мне память былого, Я в прошедшем моем как в тюрьме заключен Под надзором тюремщика злого. Захочу ли уйти, захочу ли шагнуть – Роковая стена не пускает, Лишь оковы звучат, да сжимается грудь, Да бессонная совесть терзает. Но под взглядом твоим распадается цепь, И я весь освещаюсь тобою, Как цветами нежданно одетая степь, Как туман, серебримый луною… (1872) А. Н. Островскому Лет двадцать пять назад спала родная сцена, И сон ее был тяжек и глубок… Но вы сказали ей: что ж, «Бедность не порок», И с ней произошла благая перемена. Бесценных перлов ряд театру подаря, За ним «Доходное» вы утвердили «место», И наша сцена, вам благодаря, Уже не «Бедная невеста». Заслуги ваши гордо вознеслись, А кто не видит их иль понимает ложно, Тому сказать с успехом можно: «Не в свои сани не садись!» 18 февраля 1872 Твоя слеза Твоя слеза катилась за слезой, Твоя душа сжималась молодая, Внимая речи лживой и чужой… И я в тот миг не мог упасть, рыдая, Перед тобой! Твоя слеза проникла в сердце мне, И всё, что было горького, больного Запрятано в сердечной глубине,– Под этою слезою всплыло снова, Как в страшном сне! Не в первый раз сбирается гроза, И страха перед ней душа не знала! Теперь дрожу я… Робкие глаза Глядят куда-то вдаль… куда упала Твоя слеза! 1872 Любовь Когда без страсти и без дела Бесцветно дни мои текли, Она как буря налетела И унесла меня с земли. Она меня лишила веры И вдохновение зажгла, Дала мне счастие без меры И слезы, слезы без числа… Сухими, жесткими словами Терзала сердце мне порой, И хохотала над слезами, И издевалась над тоской. А иногда горячим словом И взором ласковых очей Гнала печаль – и в блеске новом В душе светилася моей! Я всё забыл, дышу лишь ею, Всю жизнь я отдал ей во власть, Благословить ее не смею И не могу ее проклясть. 1872 А. Н. Муравьеву Уставши на пути, тернистом и далеком, Приют для отдыха волшебный создал ты. На всё минувшее давно спокойным оком Ты смотришь с этой высоты. Пусть там внизу кругом клокочет жизнь иная В тупой вражде томящихся людей,– Сюда лишь изредка доходит, замирая, Невнятный гул рыданий и страстей. Здесь сладко отдохнуть. Всё веет тишиною, И даль безмерно хороша, И, выше уносясь доверчивой мечтою, Не видит ничего меж небом и собою На миг восставшая душа. Июнь 1873 Киев «Черная туча висит над полями…» Черная туча висит над полями, Шепчутся клены, березы качаются, Дубы столетние машут ветвями, Точно со мной говорить собираются. «Что тебе нужно, пришлец бесприютный? (Голос их важный с вершины мне чудится.) Думаешь, отдых вкушая минутный, Так вот и прошлое всё позабудется? Нет, ты словами себя не обманешь: Спета она, твоя песенка скудная! Новую песню уж ты не затянешь, Хоть и звучит она, близкая, чудная! Сердце усталое, сердце больное Звуков волшебных напрасно искало бы: Здесь, между нами, ищи ты покоя, С жизнью простися без стонов и жалобы. Смерти боишься ты? Страх малодушный! Всё, что томило игрой бесполезною – Мысли, и чувства, и стих, им послушный,– Смерть остановит рукою железною. Всё, клеветавшее тайно, незримо, Всё, угнетавшее с дикою силою, Вмиг разлетится, как облако дыма, Над неповинною, свежей могилою! Если же кто-нибудь тишь гробовую Вздохом нарушит, слезою участия, О, за слезу бы ты отдал такую Все свои призраки прошлого счастия! Тихо, прохладно лежать между нами, Тень наша шире и шорох приветнее…» В вечер ненастный, качая ветвями, Так говорили мне дубы столетние. |
