Лисянский, описывая жителей Нукагивы, говорит: «Здешние жители собою весьма статны и красивы, особенно мужчины, которые ростом и чертами лица не уступают никакому европейскому народу. Цвет кожи у них чуть смуглее цвета кавказской расы, что в особенности заметно у детей. Островитяне отличаются отсутствием в их среде людей уродливых или с какими-либо физическими недостатками. Вообще отличаясь здоровьем и мало страдая от болезней, нукагивцы не знают и лекарств. Все лечение состоит у них в одном только искусстве перевязывать раны, в котором всех превосходит король. Взрослые мужчины натираются темной краской, женщины — желтым кокосовым маслом.

Почти все нукагивцы мужчины были испещрены узорами. Для татуировки существовали специальные мастера-художники. Русские моряки задали этим артистам порядочно работы. Каждому хотелось украсить свое тело на память каким-нибудь рисунком.

На голове мужчины носили род шлема из четырех петушиных перьев, женщины — тюрбан из белой ткани. Они надевали его так ловко, что он прикрывал только темя, оставляя на виду спереди и сзади красивые волнистые волосы. Жрецы носили на голове разного рода бляхи и ожерелья. Глядя на этих красивых, стройных людей, не лишенных природного вкуса, трудно было поверить, что они людоеды. Англичанин и француз рассказывали о страсти нукагивцев к человеческому мясу. Моряки сами видели оружие, убранное человеческими волосами, и домашнюю посуду, украшенную человеческими костями. Сверх того, дикари ежедневно предлагали им в обмен на куски железа человеческие головы и знаками старались убедить, что мясо людей вкусно. Очень может быть, что они съели бы и своих гостей, если бы не страх перед их оружием.

Жилищами островитян были длинные узкие строения из бамбука, морского кустарника и бревен белого, очень красивого дерева фау, переплетенных кокосовыми листьями и травою. Кровлю крыли листьями хлебного дерева, положенными один на другой, толщиной до 15 см. Внутренность дома разделялась вдоль бревном, лежавшим на земле. Передняя часть мостилась камнями, задняя покрывалась рогожами, на которых спала вся семья.

Вблизи от дома находилось другое строение — столовая. Из местных блюд морякам очень понравилось кислое тесто, приготовленное из корня таро и плода хлебного дерева. Своим вкусом оно напоминало сладкое яблочное пирожное и могло очень долго сохраняться в особых погребах. Жареное туземцы приготовляли на банановых листьях, которые служили им и тарелками. Посуду делали из кокосовых орехов и фигурных тыкв, растущих на дереве. Украшали посуду костями человеческих рук. Ели нукагивцы очень неопрятно, но после трапезы всегда мыли руки. Оружием служили дубина, копье и праща. Дубина, длиною более 1,25 м весом около 4 кг, была из плотного дерева казаурина, очень красивого. На толстом конце ее вырезали человеческую голову. Копье делали из того же дерева, длиною в 3–3,25 м, толщиной посредине в 2,5 см; с обеих сторон оно заострялось. Камни для бросания из пращи держали в красивой плетенке. Употребляли также каменные топоры и очень дорожили железными. Каждый кусок железа они превращали в топорок, натачивая его о камень.

Очень оригинально производилась рыбная ловля; островитяне крошили камешками корень растущего на камнях дурмана. Рыбак нырял на дно и разбрасывал растолченный корень, от которого рыба так сильно одурманивалась, что скоро всплывала сонною на поверхность. Здесь ее просто собирали. Ловили рыбу и сетями, и удою, но редко. Крючок для удочки, делали из жемчужной раковины. Нить уды и веревки для оснащения лодки вили из луба фау (очень красивого белого дерева) или из жилок кокосовых орехов. Веревки эти гладки и крепки.

Рыболовство не было у туземцев в особом почете; им занимались только безземельные бедняки, лишенные других источников жизни. Зажиточные презирали это занятие. Надо, однако, заметить, что безземельных было очень мало. Лодки нукагивцев с коромыслами из стволов хлебного дерева мано и тамано очень крепки, но грубы. Их сшивали веревками из кокосовых орехов. Они бывали до 10 м длины, 80 см ширины.

Большую часть времени нукагивцы проводили не работая, так как богатая природа давала в изобилии фрукты и плоды. Хлебные, кокосовые и банановые деревья не требуют ухода. Женщины работали больше мужчин. Они вили веревки, делали украшения для себя и для мужей, приготовляли ткани и т. д. Красавицы-нукагивки, в большинстве своем хорошие домашние хозяйки, отличались большой легкостью нравов.

«Судя по острову, — читаем мы у Крузенштерна, — имеющему в окружности более ста десяти километров, по особенно здоровому климату, по умеренному употреблению напитка кава, здешнее население в двенадцать тысяч жителей довольно малолюдно. Беспрестанные войны и легкость нравов женского пола, предающегося любострастию с девятилетнего возраста, неуважение супружеского союза чрезвычайно препятствовали размножению народа. Роберте уверял меня, что нукагивки рождают не более двух детей, многие же совсем бесплодны. Следовательно, на каждое супружество положить можно только по одному дитяти, что составляет едва одну четвертую часть по принятому народосчислению в Европе. При этом не могу не признаться, что если бы здесь не было англичанина и француза, то по кратковременности нашего пребывания в заливе Тайо-Гое оставил бы я нукагивцев с лучшими мыслями об их нравах. В обращении с нами они оказывались всегда добросердечными».

Крузенштерн, как это видно из его записок, очень подробно исследовал остров Нукагива в географическом и энтографическом отношениях. Ни одна характерная, интересная или важная деталь, касающаяся физико-географических условий острова или жизни его населения, не ускользнула от внимательного и опытного мореплавателя. И соответственные главы труда Крузенштерна явились ценным научным вкладом в изучение малоизвестных тогда Вашингтоновых островов.

Запасшись пресною водою, дровами и фруктами, 18 мая «Надежда» и «Нева» вышли в море. Они взяли с собой и француза Ле-Кобрит.

В день отплытия экспедиции из Нукагивы он находился на корабле «Надежда». Он не успел во-время уехать на берег. Поднявшийся внезапно сильный ветер принудил сняться с якоря и немедленно выйти в открытое море. Француз был неутешен. «Надежда» сразу забрала большой ход и была уже порядочно от берегов. В отчаянии он хотел было пуститься в море на доске, но множество акул остановили его.

Рассчитывая сделать открытия, Крузенштерн намеревался итти на Камчатку таким путем, каким не ходил еще ни один мореплаватель, но недостаток свежей провизии заставил его вскоре отказаться от своего намерения и направиться к Сандвичевым островам.

25 мая в три часа пополудни мореплаватели во второй раз пересекли экватор. Во время плавания до 8° северной широты часто наступали штили и дули переменные слабые ветры. Погода все время стояла пасмурная, шли дожди, и моряки наполняли водою все имевшиеся у них бочки. На «Надежде» обнаружилась течь, к счастью, мало опасная. Произошло это оттого, что корабль стал гораздо легче, чем при отходе из Европы; он поднялся из воды, пенька в пазах[13] ватерлинии[14] совершенно сгнила, и при малейшей качке в корабль наливалось много воды. Воду отливали до самого прибытия на Камчатку. Это было очень трудно, так как приходилось качать ручными помпами при сильной жаре.

7 июня показался остров Овайги или Гаваи, где суда рассчитывали запастись провизией. Когда экспедиция приблизилась к острову, навстречу вышли лодки с туземцами. У них, кроме плодов и одного маленького поросенка, не было ничего. И это приобрели за высокую цену, так как, кроме сукна, островитяне не брали ничего в обмен. Один пожилой туземец привез даже свою дочь и предлагал купить ее. Заботливый отец привез этот «товар» напрасно и раздосадованный отправился во-свояси. Вторая попытка 8 июня добыть провизию у южной оконечности острова Овайги тоже была безуспешна. Туземцы были, очевидно, избалованы посещавшими их иностранцами. В железе, так высоко ценимом другими островитянами, они не нуждались и стремились только к предметам роскоши.