И мне стало в этот момент абсолютно плевать на все остальное. Я увлек ее на улицу, на доли секунды задержавшись перед стеной, а потом смело проскочив ее насквозь. Целый день мы просто носились по сверкающему снегу, не зная усталости и скуки. Подходили к знакомым Орее (теперь ее имя сплелось для меня в сочетание знакомых букв). Все неизменно дружелюбно встречали меня, одобрительно кивали.

И только после наступления темноты, остановив веселую беготню в ее квартире: почти пустой, светлой, расположенной на большой высоте, я удосужился узнать остальные ответы.

Новых людей действительно было не слишком много. Наблюдения меня не обманули. Когда заработали первые установки, далеко не все захотели отказаться от привычной человеческой оболочки. Искали подвох, опасались растерять высокую культуру и надрывный порыв души.

По крайней мере, наши. На западе, говорят, больше боялись тотального контроля получившихся энергетических оболочек загадочными спецслужбами. Так или иначе, большая часть выживших была погружена в анабиоз. Одни – с пометкой «разбудите меня, когда все кончится», другие, как моя спутница – на десять лет (или другой срок по их выбору) с тем, чтобы по пробуждении принять решение о дальнейших действиях. Одна из станций анабиоза как раз здесь, под землей.

Городу повезло: когда началась война, тут царила зима. Именно поэтому у людей была возможность экстренно отстроить установку, сохраняющую такое положение дел, а потом - и дождаться открытия криостанции.

Орее очередной раз разбудили год назад. Взглянув на белоснежный покров до горизонта и узнав, что мир с растительностью пока не предвидится, она решилась на переформирование тела и с тех пор ни разу не пожалела. Именно из-за того, что она еще не успела забыть весь спектр человеческих переживаний, ее и привлекло мое упорное выживание в том одиноком домике.

Все деревянное и вообще растительное вредило новым людям. Ведь энергетически скрепленные тела управлялись разумом, а в нем плотно засело осознание того, что флора планеты – враг номер один.

«Откуда маленькие люди? Они тоже разбужены?»

«Кто-то из них – да. Например, девочка, с которой мы приходили к тебе. Она мне, как дочь. Впрочем, это те, кто были без родителей до эры сна. Остальные будут ждать продолжения жизни до решения их родителей. А те – пробуждения по согласованному графику.

Но появляются и новые. Когда двое людей, создавшие пару, настолько переполнены чувствами и моральной энергией, что на двоих их много, может появиться новая сущность. Конечно, тут нужна небольшая помощь, но мы доработали установки переформирования. И уже целое поколение выросло в новом мире, не имея оставленных в прошлом тел».

«Как же они растут, взрослеют?»

«Это все этапы формирования сознания. В принципе, мы изменяем себя в соответствии со внутренней потребностью. Ты видел – кто-то высокий, кто-то привычного тебе роста. Я, например, сохранила свое прежнее лицо. Может быть, чуть улучшила. А дети энергии создают себя с нуля, по собственным представлениям. Многие из тех, кого ты видел, родились здесь».

«Что мешает вам отправиться обратно в зеленый мир? Разве растения могут навредить энергетическим телам?».

«Ты видел, наше сознание не готово пока допустить безопасность деревьев и трав. Да и зачем? Здесь прекрасно! И мы бережем станции, где спят обычные люди. В свой строк пробуждаем их – переформируем или отправляем обратно в анабиоз. Растениям – тепло, нам – холод. Зачем что-то менять? Установилась гармония».

Я чувствовал, что да – незачем. Постепенно все человечество перейдет на новый уровень существования. И никто не будет несчастен. Но все-равно где-то меня цепляла неправильность происходящего. Я видел, что Орее понимает меня. Но в ее эмоциях сквозило только «Подожди. Со временем твои сомнения уйдут».

Может быть, и правда уйдут. Даже наверняка. Тогда зачем переживать? Новое тело – прекрасно, новый быт безоблачен. И я не один. Рядом подруга, которой я небезразличен. Возможно, вместе мы создадим прекрасное будущее. И в свой час уйдем, без боли и страданий, просто растворившись в информационном поле, рассеявшись пылью на ветру.

«Как ты видишь мое имя?» – спросил я.

«Сенере» – не задумываясь ответила хозяйка дома. Холодный белый ветер, с серыми, гранитного цвета прожилками пережитого ужаса и серебристыми нитями надежды. Что же, пусть так.

Наверное в той, другой, жизни я был все-таки не очень хорошим человеком. Про Антона опять вспомнил с опозданием. Спросил Орее, знает ли она что-то о нем. И, похолодев, почувствовал ее беспокойство из-за его непонятной возни у трубы. Русского видели там довольно часто, но не мешали ему, не понимая, чем он занят.

Большинство здесь уже забыло, что значит – причинять вред. Тем более, намеренно. Поэтому действия человека вызывали скорее интерес. Да, он перетаскивал внутрь опасные палки, но новые люди склонялись к идее, что он просто строит себе убежище внутри, чтобы наконец постараться вникнуть в их жизнь и адекватно выйти на контакт.

Насильно, понятное дело, никого не трансформировали. Со мной все вышло иначе, я почти замерз в снегах, когда подруга нашла меня по слабому отблеску сознания и с неимоверными усилиями приволокла в город. Как бы ни были хороши тела, насколько бы ни отсутствовала в них способность чувствовать боль или напряжение, для переноски тяжестей они приспособлены не были.

У трубы мы появились, когда русский в очередной раз готовился войти внутрь. Судя по всему, он собирался с духом уже пару минут, а это был очень и очень плохой знак. Я бросился к нему. Как жаль, что это тело не умеет издавать звуки!

Он увидел, напрягся. Я не представлял, как объяснить все происходящее, но понимал, что это необходимо сделать срочно. Пока бывший товарищ не наворотил еще чего-нибудь непоправимого.

Попробовал дотянуться до него рукой, чтобы поделиться образами, как Орее. Тот отмахнулся заточенной деревяшкой. Вот ведь твердолобый!

Рисунки! Конечно же! Для начала напишу свое имя на снегу!

Я начал выводить «Se». Как назло, снег слушался моих прикосновений плохо. Легко и неглубоко оплавлялся, к надписи приходилось приглядываться. Когда я закончил «lim» и поднял глаза, Антон рванул ко входу в трубу. Похоже, прочитать он не смог. Проклятый дурак! Пришлось мчаться следом.

Тут я увидел огромные залежи хвороста, деревяшек покрупнее и ужаснулся. Сразу все понял, не зря мы запалили с русским столько костров. Моя эмоция эхом пошла гулять по окружающим, все отвлеклись от своих дел и с беспокойством стали наблюдать за человеком, достававшим из кармана большую коробку спичек.

В отчаянии я бросился к нему, но он снова отмахнулся колом, оцарапал. Это была не привычная старому телу боль, но ощущение какой-то пустоты, неправильности. Впрочем, сейчас ничто больше не имело значения. Нельзя дать ему испортить установку! Если из-за пожара все взорвется, снег растает за пару недель. Оживут спавшие в земле семена, молодые злые ростки доберутся до Орее, до спящих в криокапсулах людей. До всех. И далеко не факт, что удастся быстро починить трубу, предотвратив этот кошмар!

Теперь русский вытащил несколько спичек разом. И я решился. Мы пришли сюда вместе, вместе ошиблись, приняв новую, лучшую версию землян за врагов. И моя жизнь – ничто на фоне того, чтобы искупить возможное зло.

Я рванулся вперед, чувствуя, как деревяшка побивает тело насквозь. Вряд ли такое тут лечат. А жаль. Сколько счастливых дней я мог провести с прекрасной девушкой в новом, странном, но интересном мире!

Усилием воли выбросил из головы бессмысленную лирику. Схватил Антона за запястье и со всей возможной четкостью постарался воспроизвести в гаснущем сознании реальную картину мира. С удовлетворением увидел понимание.

А еще - выпадающие из его рук горящие палочки. Замерших работников станции. Невообразимую высь трубы.

Уже опускаясь на колени, с отчаянием выцепил взглядом занявшийся газетный лист. И последним ощущением перед падением во мрак стало глухое отчаяние.