Уже через пару часов я очень пожалел, что не отлынивал от «командировки», а даже рвался в нее. Наскучившая было женщина представилась мне светлой музой, а небольшая пыльная комната на базе – уютным гнездышком. Впрочем, я понимал, что это – временное помутнение. Случись мне вернуться вот прямо сейчас, по щучьему велению, гнетущая однообразная тоска снова начнет грызть меня и гнать за стены. Уж лучше так.

Беда в том, что впереди не виднелось ясной цели.

В своем одиночном странствии, а потом и с Селимом, я, прежде всего, шел к цивилизации. Потом – пытался понять и выжить. Выжить, конечно, в большей мере. Теперь же мы по собственной воле совали голову в петлю, не имея четкого понимания, для чего это нужно. Расплывчатая «разведка обстановки» в качестве ориентира не годилась. Не было никакой обстановки. Только холодное бездеятельное противостояние. И его, похоже, никто толком не жаждал прерывать.

Мы ползли и ползли через Авточерту. Отсюда казалось, что ей нет конца и края. Снег встречался только местами, в глубоких синих тенях от автобусов и грузовиков. Но земля оставалась безжизненной и мрачной. Ни травинки, ни цветка. Учитывая обстоятельства, частью сознания я понимал, что это хорошо. Но заставить себя воспринимать зелень как что-то враждебное никак не мог. Для меня, жителя северных широт, распускающиеся листья всегда были символом радости, тепла и света после бесконечно долгих унылых зимних месяцев.

Уже можно и даже нужно было сделать привал, но останавливаться тут никому не хотелось. Лариса, совершенно двужильная походница, гнала всех вперед, подавая героический пример. Удивительная женщина! Впрочем, даже Тамара держалась молодцом. А зеленым так и вовсе все нипочем. Румын, как всегда, молчал, угрюмо глядя под ноги.

Уж не знаю, сколько километров мы протопали по этой проклятой полосе отчуждения. Солнце успело проделать по небу две трети пути. И вот, о чудо, впереди замаячило травяное море, плавно уходящее под сень деревьев. Еще полчаса-час и мы на вражеской территории.

Автомобилей тут было заметно меньше, воздух стал свежее. Ветер нес еле уловимый аромат близкого леса. Я дышал полной грудью и не мог согнать с лица блуждающую улыбку. Ученые, напротив, заметно напряглись. По Константину сложно было что-то сказать, но кажется он чуть расправил плечи, выпрямился.

Здесь мы остановились перекусить и выпить воды. Бутылки с жидкостью занимали изрядную часть места в наших рюкзаках, так как нельзя было быть уверенными, что противник не захочет отравить нас самым простым способом – выделив что-нибудь из корней в ручьи и реки.

Мне казалось, что это глупо. Если уж местная флора умеет выбрасывать облака токсичной пыльцы, то к чему ей ждать, пока мы захотим напиться? Впрочем, ученым виднее. Допускаю, что им просто нужна иллюзия хоть какого-то контроля над ситуацией.

С собой мы тащили пайки сродни тем, что были у нас с Селимом. Саморазогревающиеся, только в менее громоздких упаковках. Нам настоятельно рекомендовали питаться экономно, так как пополнить склады этой удобной походной снедью было негде.

Те, другие, которые я впервые попробовал на смотровой вышке у Тисса, были куда вкуснее и производились, вроде как, зелеными – из старых запасов и всякой доступной химии.

После обеда Лариса занялась сложными измерениями вместе с Шеном. Второй Новый куда-то отошел. Остальные разлеглись на походных ковриках, стараясь пристроить гудящие ноги повыше.

Мне не лежалось, и я стал бродить поблизости, рассматривая полурассыпавшиеся машины. Большой, когда-то черный и дорогущий мерседес соседствовал с ржавым рыдваном еще советских времен. Печальная участь уравняла их. Оба были проедены ржавчиной, стояли без стекол, с просевшими крышами и грязными, перегнившими и облепленными пылью салонами.

На зеркале заднего вида Жигулей висели потемневшие бусы-четки. Я почти бессознательно потянулся к ним, притронулся. Деревянные. Почему-то эту уютную деталь потерянного прошлого, которое еще так недавно было моим настоящим, я не мог оставить вот так – догнивать в безвестности. Представилось, как в этой «семерке» веселый добродушный дедок возил внуков на дачу. А потом машинка с натугой, но гордо, взбиралась на пригорки с полным багажником картошки, с корзинами ароматных подосиновиков и лисичек.

А потом мир полетел вверх тормашками. Дед привез свою машину сюда, на прощание погладил руль и отправился со всеми в криокамеру. Внуков с ним не было. Заморозились раньше, вместе с родителями? Погибли в хищных плетях вьюнков?

Я тряхнул головой, отгоняя некстати нахлынувшие фантазии. Но четки крепко сжал в руке, аккуратно снял с зеркала и сунул в карман. В новом комбезе их было хоть отбавляй, так что находка не станет сильно мешать.

Уже собрался было возвращаться, но мое внимание привлекло какое-то движение. Мелькнувший блик, чуть поодаль, за перекосившимся, почти завалившимся набок грузовичком.

Я медленно, осторожно направился в ту сторону. Наверное, стоило окликнуть остальных, но я не был уверен, что не померещилось.

Железный проржавевший каркас местами просвечивал насквозь. По крайней мере, за ним точно не пряталось ничего громадного. Затаив дыхание, я обогнул конструкцию и замер.

Бабочка!

Самая обыкновенная белая бабочка порхала над землей, неизвестно что надеясь тут найти. Это была такая неожиданная и настолько умиротворяющая картина, что я сделал несколько шагов, стараясь не упустить насекомое из виду.

Взгляд изголодался по привычным с детства деталям. И ему снова повезло. С солнечной стороны из под авто торчали резные зеленые листья, а в них, задорные и радостные, уже распустились пушистые желтые одуванчики.

Значит, сейчас июнь. Или конец мая. А может быть просто на границе с зоной заморозки царит вечная весна. Неужели она может быть опасной? Разве может огромная сеть из корней и стебельков, веками соседствовавшая с людьми и спокойно дремавшая, вдруг настолько возненавидеть нас? Конечно, никому не нравится, когда его будят, но ведь это было не специально! Переборщили с техникой, перешли допустимый порог разноплановых излучений, да. Но у всех ведь есть право на ошибку!

Первым порывом было наклониться к сияющим как маленькие солнца цветам, провести пальцем по лепесткам. Так уж устроила меня природа, что я лучше всего воспринимаю мир через прикосновение. Но разум взял верх. Я попятился, быстрым шагом вернулся к своим.

– Лариса, там цветочки растут, – сказал я.

– Ничего удивительного, – она взглянула на меня поверх очков, – мы уже совсем рядом с границей Леса. Что за цветы?

– Да одуванчики просто.

– Хорошо.

Я подождал продолжения разговора, но женщина сосредоточенно перебирала разноцветные склянки.

– А еще там бабочка. Это ничего? – уточнил я на всякий случай.

– Ничего, – ответила биолог, не поднимая глаз.

Ну и ладно. Лучше выглядеть дураком, чем пропустить какую-то важную деталь и подвергнуть всех риску.

Еще перед выходом с базы каждому выдали широкие, довольно тяжелые и громоздкие механические браслеты. Их подгоняли для нас индивидуально. В вену той же руки поставили иглу-катетер.

Здесь, на границе, мы подоставали чудо техники из рюкзаков, присоединили, как положено. Эти штуки были оснащены датчиками. При изменении окружающей обстановки прибор анализировал опасность и вгонял в организм тот или иной антидот, так что частично от выходок агрессивной флоры мы были защищены.

В принципе действия батареи я толком не разобрался. Вроде как она постепенно подзаряжалась в процессе ходьбы, но ее все равно надо было экономить. Какие-то системы работали постоянно, другие надо было запускать самостоятельно, жмякнув на большую рыжую кнопку при любом ухудшении самочувствия.

Наконец двинулись дальше. Пресловутый Лес не был непроглядной стеной джунглей. Более того, он не начинался дремучей чащей на границе отвоеванных земель. Сначала шло небольшое поле. Густо зеленела трава. Тут она доходила максимум до колена. То ли до разгара лета и правда было еще далеко, то ли сами растения чувствовали себя некомфортно рядом с отравленной защитной полосой.