– Непременно, ваша светлость, – сказал Бессонов. – Так о чем вы хотите поговорить?

– Сразу к делу, нес па? Мне нравится такой подход, мне нравится ваш молодецкий задор, – сказал Менщиков. – Мне нравятся люди, которые не боятся задавать вопросы. Вчера, например, вы задавали какие-то вопросы князю Карамзину. Не поведаете, о чем вы пытали этого доброго безобидного старика?

– Князь Карамзин – архивариус и выдающийся историк, ваша светлость, – сказал Бессонов. – Мы беседовали с ним о делах давно минувших дней.

– Я тоже, в своем роде, историк, – сказал Менщиков. – И даже жил в те давно минувшие дни, о которых вы разговаривали. В чем же был предмет этой беседы?

– Вам же наверняка это известно, ваша светлость.

– Я хотел бы услышать это от вас, юноша.

– Мы обсуждали падение дома Троезубовых, – сказал Бессонов. – И того, чем было вызвано это падение.

– Оно было вызвано тем, что род Троезубовых строил заговор против императора, нес па?

– Такова официальная версия, ваша светлость.

– А какова же неофициальная?

– Это только байка, которую мне поведал князь Карамзин… Она похожа на детскую сказку…

– Детские сказки могут быть очень поучительны, – сказал Менщиков. – Взять, например, эту историю про Колобка. Каждый должен знать свое место и не разгуливать по лесу, а если ты возомнил себя умнее всех, ты должен помнить, что рано или поздно встретишь кого-то еще умнее, нес па?

– Может быть, – согласился Бессонов.

– Так расскажите мне детскую сказку Карамзина, юноша.

– В те времена бытовало мнение, что род Троезубовых был выбит из-за пророчества.

– В нашем обществе тогда любили всякую мистику, – согласился Менщиков. – Какой только ерунды люди не несли. Пророчество хоть древнее?

– На тот момент оно было современным, – сказал Бессонов. – Предсказание сделала Анга, слепая провидица…

– Помню ее, – перебил Менщиков. – На самом деле, шарлатанка, ей бы в шатре на каком-нибудь базаре сидеть, но мода, сам понимаешь. Пролезла в светские салоны и напророчила нам кучу всего, так чтоб никто обиженным не ушел. И в чем суть предсказания?

– Вы же должны знать, ваша светлость, – напомнил Бессонов. – В пророчестве утверждалось, что последний колебатель тверди сокрушит империю.

– Прямо вот так?

– Несколько более завуалированно и в стихах, – сказал Бессонов. – Но суть от этого не меняется.

– Пророчества всегда завуалированы, туманны и расплывчаты в формулировках, нес па? – сказал Менщиков. – Каждый может толковать их по-своему, и если предсказанное не произошло, всегда можно сослаться на неправильную трактовку. Но вы не не можете всерьез полагать, что из-за дрянного четверостишия был под корень вырезан целый княжеский род?

– Нет, конечно, ваша светлость, – сказал Бессонов. – Я просто привожу вам одну из версий.

– Это было не так, – сказал Менщиков. – Карамзин изучал этот случай только по архивам и дневникам, но я помню всю. Был заговор. Троезубовы заслужили свою участь.

– Вне всякого сомнения, ваша светлость, – они уже обогнули квартал и пошли на второй круг, но своей машины Бессонов пока так и не увидел.

– Я люблю, когда задают вопросы, – сказал Менщиков. – Молодые люди должны познавать мир, нес па? Но я не люблю, когда мутят воду.

По крайней мере, когда это делает не он сам, подумал Бессонов.

– Я предпочитаю кристальную ясность во всем, – продолжил Менщиков. – И сейчас я хотел бы внести кристальную ясность в нашу беседу. Вы понимаете, к чему я клоню, юноша?

– Конечно, ваша светлость, – сказал Бессонов. – Я прекращу мутить воду. Но позвольте мне задать напоследок один вопрос. В рамках познания картины мира, так сказать.

– Конечно, позволяю, – сказал Менщиков. – Наставничество молодых – это долг, который накладывает на нас наш возраст. И наш опыт.

– Вы могли бы мне позвонить, и я понял, – сказал Бессонов. – Вы могли бы прислать ко мне кого-то из своих людей, и я бы поверил. Но зачем эта сцена? К чему эта поездка?

– Все просто, – улыбнулся Менщиков. – Мне интересны люди. Я наблюдаю за ними в их естественной среде наблюдаю за ними в стрессовых ситуациях, чтобы понять, из чего они сделаны и как далеко они могут зайти. Насколько далеко вы готовы зайти, юноша? Какую ставку вы готовы сделать в этой игре и, самое любопытно, что именно вы собираетесь выиграть?

– Я пас, – сказал Бессонов. – Я уже никуда не иду.

– Мудрое и взвешенное решение, – одобрил Менщиков. – Иногда нужно быть очень сильным, чтобы остаться стоять в стороне. Или очень мудрым.

Бессонов кивнул.

Угроз не было, по крайней мере, прямых. Но намек великий князь дал весьма недвусмысленный.

Конечно, Бессонов был дворянином, сотрудником СИБ, вращался в высших кругах, и его смерть не так легко устроить, и еще сложнее сделать так, чтобы она смогла бы остаться незамеченной, но если он будет упорствовать, великий князь может здорово осложнить ему жизнь.

– Я рад что мы поняли друг друга, – улыбнулся великий князь и протянул ему руку. – Ну же, беритесь, я знаю, что это ваш коронный прием.

Бессонов посмотрел на предложенную ладонь. Перчаток великий князь не носил.

– Вы уверены, ваша светлость? – спросил он.

– Смелее, граф.

Бессонов неуверенно стянул тонкую лайковую перчатку, и великий князь сам схватил его за руку.

И ничего.

В буквальном смысле, ничего. Ни калейдоскопа образов, ни видений, и даже салон лимузина и улыбающееся лицо великого князя куда-то пропали. Вместе с шумом улицы и еле слышным рычанием мотора.

Бессонов видел лишь тьму. Пустую тьму, в которой не было ничего. Вообще ничего, ни времени, ни расстояний, ни звуков, ни прикосновений, и самого графа там тоже не было…

Спустя вечность до его слуха донесся голос великого князя.

– Что вы видите, граф? Что вы видите?

Бессонов обнаружил, что его руку уже никто не держит. Он несколько раз моргнул, пытаясь вернуться в реальный мир, оставить за спиной эту черную пустоту и…

Сделать это было не так легко. пустота была слишком масштабной, она давила, и даже теперь, когда он полностью открыл глаза и вернулся в салон лимузина, к вопрошающему его великому князю, он знал, что эта пустота никуда не делась.

Она всегда была здесь, просто он не знал о ее существовании. И сейчас она затаилась и ждет его.

И теперь он знал, что она всегда будет его ждать.

– Так что вы видели, юноша?

– Ничего, – сказал Бессонов. – Пустоту. Тьму.

– И часто такое бывает в вашей практике? – осведомился великий князь.

– Первый раз.

– Хотите, я интерпретирую ваше видение? – спросил Менщиков.

– Конечно, ваша светлость.

– На этот раз вам довелось увидеть не прошлое и не настоящее. Вам открылось будущее, – сказал великий князь. – Ваше личное будущее.

Бессонов почувствовал покой и умиротворение. Расслабленность… Нет, слабость.

Он посмотрел на свою руку, и увидел, что кожа на ней сморщилась и покрылась старческими пигментными пятнами. Он повернул голову, чтобы увидеть свое отражение в оконном стекле.

Из отражения на него смотрел незнакомый старик.

– Я… – он закашлялся.

Спустя минуту его истлевший скелет рассыпался в прах.

Великий князь пошарил рукой в кучке одежды, лежащей на сиденье, достал оттуда швейцарский хронометр и постучал им в перегородку, отделяющую его от водителя.

– Это тебе, Володенька, небольшой сувенир. Ты ведь у меня коллекционер, нес па?

Загородка медленно поехала вниз.

Ветер, завывавший всю ночь, стих. Яркое утреннее солнце быстро высушило асфальт, в воздухе пахло свежестью, из сада за особняком доносился птичий щебет.

Неплохой день для того, чтобы умереть.

Влад со снайперской винтовкой затаился на втором этаже.

Ломтев отключил защитный периметр, вручную отпер калитку и шагнул за пределы своего участка. В нескольких метрах перед его воротами, загораживая подъездную дорожу, стоял большой черный внедорожник, что-то вроде местного аналога «шевроле тахо». За рулем громадины сидел князь Громов собственной персоной.