— Я думаю, — сказал он. — На Новый год не стоит тебя ждать.

— Не знаю, посмотрим. Пока нет определенных планов.

В автобусе Миа сказала:

— Было так здорово! Знаешь, чего бы я сейчас хотела? Поехать с тобой куда-нибудь далеко-далеко и только вдвоем. А чего бы ты хотел?

Я чуть не сказал, что, конечно, того же самого, но придержал язык, вдруг вспомнив Йойо.

— Не знаю, Миа. Наверное, просто отдохнуть, выспаться, никуда не торопиться.

Она взяла мою руку в свои ладони, и стала смотреть в окно на заметенные снегом поля и перелески, периодически очищая стекло от осевшей влаги, плотным туманом застилавшей обзор. После чего пальцы у нее становились мокрыми и холодными, и я отогревал их в своей руке. Монотонный гул мотора убаюкивал, глаза сами собой стали закрываться, не в силах сопротивляться одолевавшей их дреме. В сознании начали мелькать какие-то неясные образы, и через них, откуда-то издалека пробился голос Миа, она о чем-то спрашивала. Я переспросил ее, не поднимая отяжелевших век, и она повторила:

— Если у тебя нет планов на Новый год, может встретим его вместе, вдвоем. Отдохнешь, выспишься, я не буду приставать и мешать.

— Ммм, а как же Алекс, твоя семья. Ты разве не с ними будешь?

Она ответила не сразу, долго молчала о чем-то размышляя.

— Нет, их не будет в городе… И я хочу встретить этот новый год с тобой. Ну, так что?

— Хорошо, как скажешь.

Обратно доехали без приключений. Миа больше ничего не спрашивала, сидела, не выпуская моей руки и вскоре я снова задремал. По приезде в город проводил ее до дома.

— Зайдешь? — спросила она, когда я остановился возле двери.

— В другой раз, ладно. — сказал я. — Отдыхай.

Тот ночной разговор с Йойо все не шел у меня из головы, беспокойным жучком неприятно копошился в душе.

— Устал? — она ласково прикоснулась к моей щеке.

— Да, есть немного. Еще к семинару готовиться надо.

— Хорошо, тогда до встречи.

Она все медлила чего-то выжидая. Я поцеловал ее, и мы попрощались.

Приход нового года всегда вызывал во мне странные чувства. Радость? Пожалуй, нет. Раздражение? Да, что-то близкое к тому. Мне хотелось поскорее пережить эти праздничные дни, заполненные бестолковой суетой, когда я особенно остро чувствовал себя выброшенным на обочину жизни, отчетливо ощущал свою неприкаянность в этом сияющем огнями и великолепием роскошных витрин мире. Накануне дня икс, я спросил у Миа, провожая ее домой после вечерней прогулки, когда мне лучше прийти. Учиться в последний день года закачивали раньше, все торопились домой, к семьям, чтобы заняться последними приготовлениями к смене временной вехи. И она ответила:

— Когда захочешь. Только постарайся в этом году.

— Постараюсь, если опять не попадусь в хищные лапы Пингвина, — сказал я, а в голове уже созрела одна идея.

— Будь осторожен, — засмеялась она, глаза ее в обрамлении темных, заиндевевших ресниц радостно блестели. — Иначе я примчусь к тебе на выручку и нам придется встречать Новый год втроем, в обществе Пингвина. Представляешь этот кошмар.

— Мне кажется, он бы не отказался. И сначала насмерть уморил бы меня своими нотациями, а потом попытался очаровать тебя двухчасовой лекцией о необходимости максимальной концентрации внимания на том бреде, что он транслирует нам шесть часов в неделю. Нет уж, третий лишний. Пусть Пингвин даже не мечтает заполучить нас в компанию.

Елочные базары в последний день года торопились сбыть колючий атрибут праздника, пока он еще был кому-то нужен, и не держались за цену. Я выбрал самую пушистую красавицу, исколовшую мне руки, пока мы с водителем пристраивали ее на крыше такси. В салон она не влезала, и усталый пожилой таксист привычным жестом закинул деревце на железную решетку багажника. Мы прикрутили елку толстой проволокой, и я заметил, что на покрытом золотистыми чешуйками стволе застыли янтарными слезами капельки прозрачной смолы. Уже подъезжая к дому Миа, вдруг запоздало сообразил, что возможно у нее наряжена своя елка. В лифте на полу валялись по углам хвоинки от предыдущих колючих пассажирок. Неловко протискиваясь в дверь, я добавил к ним еще немного свежих зеленых иголочек.

Привычно надавил на кнопку звонка и не мог сдержать быстрого стука сердца. Вдруг заволновался, что Миа не понравится моя самодеятельность. Я хотел сделать ей сюрприз, но, кроме того, мной владели вполне так себе эгоистичные чувства. Дело в том, что я еще ни разу не покупал елку сам, не украшал ее. И мне просто нестерпимо захотелось сделать это, сделать это самому: выбрать еще живое, пахнувшее свежо и терпко деревце, купить его и привезти в дом, пусть даже в чужой дом, так будто он был моим. Год за годом я был лишь гостем на этом празднике, никогда не принимая участия в его создании. Никогда, если только вот в раннем детстве, которое почти не помнил, не развешивал на колючих ветках блестевшие таинственным зеркальным блеском хрупкие стеклянные шары и сосульки. А так хотелось, прежде чем пристроить их на место, подержать в руках, рассматривая искристые переливы света на гранях ледяных избушек и разноцветных фонариков. Этот ритуал — украшения елки был чем-то настолько таинственным и принадлежащим к миру, где подарки приносил Дед Мороз, а не спонсоры, что казался мне недостижимым счастьем. И я размечтался, что это будет мой первый по-настоящему праздничный Новый год.

Открыв дверь Миа не сразу разглядела меня за чащей густых, торчащих во все стороны, еловых веток и испуганно вскрикнула от неожиданности, а потом радостно завизжала, громко захлопав в ладоши.

— Я не один, — засмеялся я ей в ответ, выглядывая из-за елки, — пустишь нас с подружкой?

Она помогла мне втащить деревце в квартиру и спросила:

— Где мы ее поставим?

Я окинул взглядом комнату. В правом от окна углу стояла небольшая искусственная елочка, увешанная красными и белыми стеклянными шариками. Миа проследила мой взгляд и торопливо произнесла:

— Можем убрать ее…

— Нет, нет, не надо. Очень красиво, — сказал я, чувствую легкую растерянность, и одновременно наслаждаясь терпким запахом хвои, заполнившим комнату.

— Мы уберем ее в спальню. А эту поставим здесь, согласен?

— Да, здорово.

И пока я устанавливал деревце в специальную подставку, которую купил там же на елочном базаре по совету посиневшего от холода продавца, Миа достала из шкафа коробку с игрушками, и мы приступили к вожделенному действу. Игрушек было немного, в основном шары: алые, золотые, перламутрово-белые. Зато нашлась запасная гирлянда, и вскоре елка засияла разноцветными огоньками, которые так чудесно мигали среди пушистых ветвей, переливаясь яркими блестками в серебристом дождике. Мы с Миа устроились на полу, на мягком, пушистом ковре, выключив свет, и долго сидели, обнявшись, любуясь на это обыкновенное чудо. Наконец, Миа вздохнула и произнесла негромко:

— Как чудесно, Эрик.

— Да, — охотно подтвердил я, — просто сказка.

В сумраке комнаты елка празднично мерцала, быстро вспыхивали и гасли красные, желтые, зеленые и синие огоньки, иногда погружая нас в темноту, потом снова начиная играть разноцветными бликами. В этом сиянии дорогим приятным блеском искрилось платье Миа, сложного темно-розового цвета, открывавшее плечи и спину. Очень красивое, оно едва доходило ей до колен, и Миа была в нем невероятно эффектной. Наверное, даже черезчур эффектной, если бы торжественность наряда не смягчали распущенные волосы и босые ноги. На ощупь платье было бархатистым и мягким, я чувствовал под своей ладонью сквозь тонкую ткань нежное тепло тела Миа.

— Чудесное платье, — сказал я ей шепотом, осторожно поцеловав в макушку. — Но ты еще чудесней.

— Спасибо, что заметил, — откликнулась она также тихо, довольным тоном, и внезапно добавила. — А знаешь, я еще ни с кем из близких мне людей не наряжала елку… Обычно мама приглашала декораторов, дверь в большую комнату закрывали на всю ночь. А к утру все было готово. Елка была огромной, безумно красивой и совершенно чужой, как в супермаркете.