– Никаких сокровищ, – отвечает ему Стёпка, – в сундуке том нет. А лежит в нём клетчатая тетрадка, и в той тетрадке, насколько верно мне пономарь, в лесу грибы собиравший, объяснил, на каждой странице имя твоё упоминается!
Достал Михал Фадеич дрожащими руками ту тетрадку, стал её читать и в первый раз за целый-то год улыбнулся. В тетрадке той, оказывается, история, что с ним в Жигулях приключилась, со всеми подробностями была описана!
С того самого дня прежним человеком Михал Фадеич стал. Вернулся к нему его смех, десятикратно улучшенный. Бубенцы и колокольчики звучать в нём стали. А прежде, заметить нужно, его смех табачной хрипотцой отдавал, хоть и не курил Михал Фадеич вовсе!
Смех, известное дело, не вещь, его руками не потрогаешь. Однако приехал вскоре после этого к Михал Фадеичу один фабрикант. Глаза вроде бы человечьи, вроде бы и синие даже глаза, однако же в них – какое-то страшное бездонье!
– Продай, – предлагает Михал Фадеичу тот фабрикант, – мне твой смех! – И пачку ассигнаций суёт ему в руки…
Михал Фадеич на такое предложение только поморщился. Достал из сундука клетчатую тетрадку и дал её гостю почитать.
Отогрелся душою, прочитав ту тетрадку, фабрикант, про жизнь свою непростую стал рассказывать… До самой ночи Михал Фадеич со своим гостем беседовал, чайком его угощал!
Проводил поутру фабриканта на переправу, непременно приехать снова наказал. А денег ни копейки не взял. Ни-ни! На этот счёт Михал Фадеич после всего, что с ним в Жигулях приключилось, до конца своих дней твёрдым, как сталь, оставался.
Вот вам и вся история, с Михал Фадеичем, подгорским старостой, когда-то случившаяся.
Сохранилась ли, спрашиваете вы, та тетрадка? А как же! После того, как Михал Фадеич от нас ушёл, она сельским достоянием стала. Сам ту тетрадку видел не раз. Измочалилась, засалилась, конечно, вся. Она подгорцам любого врача заменяет. Кому сердечное воскрешение требуется, тот её и берёт. И, надо сказать, врачует тетрадка та безотказно. В доме, в котором она гостит, завсегда смех да веселье слышатся.
Как село Подгоры возникло
Село Подгоры, согласно преданию, вначале на месте нынешнего села Выползово ставить хотели. Оно по уму и понятно: место, от гор оттеснённое, кто с чем едет, хорошо видать.
Выбрали поначалу место для церкви. Божий храм, известное дело, – он что ось, вокруг которой колесо исправно крутится. Стали копать землю – дела не идут. В камень лопата упирается, рождая звон. «Не иначе как Бог другое место под церковь выбрал. Коли так, пускай тогда сам и укажет...»
Завязали попу глаза рушником, дали в руки крест. «Развертись, как следует, да и бросай. Где крест упадёт, там, стало быть, и церкви стоять положено!»
Далеко ли обычный человек метнуть может? Известное дело, на два-три десятка шагов и думали церковь перенести. Взвился крест в небо, а там орёл сторожем кружит. Метнулся к кресту, схватил его клювом и в сторону горы Манчихи полетел. Только версты через две на землю и сбросил!
Упал крест на том самом месте, где ныне сельская церковь стоит. «Не судьба, видать, жить нам на равнине, а судьба под горой», – новосёлы рассудили. Потому своё село Подгорами и назвали.
А село Выползово уже позднее от Подгор отпочковалось. Оно как бы выползло из него. В Выползове-то, кстати сказать, до сих пор своей церкви не имеется.
Хитрый Софрон
Не скажу, в каком году, да только не в нашем веке это было.
Откопал подгорец Софрон на Сосновой горе сундук, полный серебра. Наверняка со времён Стеньки Разина в земле хранился! Стал тот сундук из ямы вынимать, а снизу чёрт уцепился. «Продай мне душу, – говорит, – тогда отдам!»
Софрон недаром считался хитрым мужиком. «Давай, – говорит он чёрту, – поспорим. Если ты прямо на восход солнца, никуда не сворачивая, сможешь до берега Волги дойти, бери мою душу. А если не сможешь, то сундук – мой!»
Чёрт, недолго думая, и согласился. Вылез из ямы и пошёл по указанному пути, никуда не сворачивая. Если дом или баня на пути его встречались, сквозь стены проходил, если корова или лошадь – сквозь них.
Шёл чёрт, шёл, и дошёл до Ильинской церкви, которая на пути его стояла. Тут он и застрял. Бился, бился плечом о невидимую стену – и не смог прошибить!
Так и проспорил чёрт хитрому Софрону сундук, полный серебра.
Ладоград
Кому доводилось бывать в Жигулях, наверняка слышал от местных жителей о небесном городе Ладограде. Появляется будто бы он при определённых погодных условиях в небесах, над вершинами гор жигулёвских. Крыши домов, башни колоколен, маковки церквей – в небесах так и сверкают! Только выстроен этот город вовсе не из камня, а из невесомых солнечных лучей. Покрасуется Ладоград в небе недолгое время, подразнит воображение зрителя мечтою заоблачной и распадётся до следующего раза. Сказка не сказка, мечта не мечта, мираж не мираж.
В жигулёвском селе Подгоры об этом городе рассказывают одну интересную историю. Вот послушайте!
Купался как-то в Каменном озере Ванька по кличке Багор, известный в селе пьяница и дебошир. Зелёных двустворчатых ракушек себе для рыбалки добывал.
Добыл с десяток и стал их ножом потрошить. Раскрыл очередную ракушку, а в ней крупная жемчужина серебрится. Скользнула та жемчужина по ладони, упала в траву и обратилась девицей прекрасноликой…
– Здравствуй, Иван!
– Кто ты? – опешил он.
– Я – жительница небесного города Ладограда, Анфисой зовусь. Превратил меня злой волшебник в жемчужину и такое заклятие наложил: нашедший тебя волен будет судьбою твоей распорядиться. Отпусти меня, Иван, в мою обитель небесную. Отпустишь – добро тебе принесу, а не отпустишь – бедой обернусь!
Смотрит Ванька: девка – картина музейная. Одета в платье парчовое, взгляд электрический какой-то, на руке кольцо изумрудное блестит. Не глупо ли кралю такую отпускать? Уже давно пора ему жениться, да никто за него замуж не идёт. Кому нужен отпетый пьяница?
Не отпустил Ванька Анфису на свободу. Обвенчался с ней в сельской церкви и в дом к себе хозяйкой привёл.
Работает Анфиса с утра до вечера в огороде и дома, а Ванька, знай себе, лежит на лавке да бражку ядрёную посасывает. Напьётся до озверения, поколотит супругу свою верную, а та молчком все обиды сносит!
Живут, в общем, и живут. Только замечать стал Ванька с некоторых пор, что Анфиса его по ночам куда-то уходит. Решил он выследить, куда. Притворился под вечер пьяным, брякнулся на кровать и лежит себе поленом дубовым.
Анфиса в полночь за двери – и он за ней. Прошла она тёмным проулком к церкви, на замок закрытой. Перекрестилась на двери железные – они сами собой и раскрылись. Вошла Анфиса в церковный притвор, поднялась на колокольню. Высунулась в окно, ещё раз перекрестилась и прыгнула вниз…
Видит Ванька с земли: протянулся от церкви до ближайшей горы Манчиха яркий луч серебряный. Упала Анфиса на этот луч, равновесие установила и пошла по нему, как канатоходица. Не успел Ванька опомниться, как Анфиса уже с глаз исчезла. «В Ладоград пошла, – ахнул Ванька, – не упустить бы!..»
Перекрестился он неумело и в раскрытые церковные двери вихрем влетел. Махнул с колокольни вниз и... правую ногу себе поломал!
Уж как ухаживала за ним Анфиса, когда под утро домой возвратилась. На руках носила, из ложки кормила, колыбельные перед сном пела. Обещала ему никогда больше в Ладоград не ходить. А Ванька, знай себе, бил Анфису беспощадно да всё заклятие у неё выпытывал, которое в Ладоград допускает. Заело его сильно, что жена, рабыня безмолвная, туда вхожа, а он – нет. Только не знала Анфиса никакого средства иного, в Ладоград допускающего, кроме жизни безгрешной да молитвы непрестанной.
