Быстро поправился Ванька: в ноге вместо перелома лишь трещина оказалась. Пошёл он в соседнее село к колдунье, попросил помочь в Ладоград ему проникнуть.  Та цену немалую за такое дело запросила. Принёс ей Ванька изумрудное кольцо, с которым Анфиса на берегу когда-то объявилась. И сам не мог ответить, почему до сих пор его не прокутил! Дала колдунья Ваньке три чёрных зёрнышка, на мышиный помёт похожих. Прежде, чем снова прыгнуть с колокольни, съесть эти зёрнышки наказала.

В следующую ночь отправился Ванька к церкви. На двери железные перекрестился – открылись. Взобрался на колокольню, три зёрнышка проглотил и прыгнул…

Страшно было второй раз ногу ломать! Но будто бы кто его под мышки придержал и на яркий луч серебряный поставил. Пошёл Ванька по тому лучу, усы от удовольствия покручивая, и вскоре исчез за чёрной вершиной Манчихи…

День ждёт Анфиса своего горемычного мужа домой, другой, третий, а он всё не возвращается. Лишь через неделю приходит от него письмо без обратного адреса:

             Живу преотлично в Ладограде.

                                                      Иван

Узнала Анфиса от почтальона, что штемпель на конверте почтовым отделением Троицкого рынка города Самары поставлен, собралась спешно и на волжскую переправу пошла. Добралась до Самары и в одном из самых грязных кабаков, что возле Троицкого рынка находился, своего Ивана, в дрезину пьяного, отыскала. Привезла его Анфиса домой, ни слова в упрёк не сказала.

После этого случая шибко переменился Иван. Пить бросил совсем, стал какой-то задумчивый, а когда с Анфисой общался, словно цветок в руках держал. Да только недолго после этого Иван и жил. Болезни, видишь ли, всякие, которые от прошлой беспутной жизни ему достались, одолели!

Похоронила Анфиса своего мужа со слезами горькими, неподдельными, и в ту же ночь исчезла из села.

Люди про исчезновение Анфисы самое разное говорили. И что она в Москву на заработки ушла, и что её в Самаре с каким-то хахалем видели. Один Иван тайну исчезновения Анфисы знал наверняка. Но он теперь если и говорил, то только травами, шумевшими на ветру, и понять его без переводчика было трудно.

Так исчезновение Анфисы из села Подгоры и осталось тайной, не тронутым чернилами листом.

Заколдованное крыльцо

Брешут или правду говорят люди, теперь и не определишь. И тон, нужный для того, чтобы с душой рассказать эту историю, не подыщешь. А история свежа, загадочна и начинается толково. Жил, дескать, в старину в селе Подгоры златорукий плотник Серафим…

Ну, да как на сердце ложится, так и расскажу!

Построил этот самый Серафим себе дом, как терем, красивый. Крыльцо к тому дому с балясинами точёными смастерил. У других подгорцев крыльцо – две-три ступеньки, а у Серафима их – счётом до десяти!

Пришли к Серафиму его друзья праздновать новоселье и удивились. «Зачем так много ступенек смастерил? В этом ты, брат, шибко промахнулся. Вот мы сразу через две-три ступеньки будем шагать…»

Попробовали друзья так шагать, и все до одного и провалились!

А прошлой ночью на том крыльце жар-птица сидела. Её соседи Серафима, страдавшие бессонницей, видели. Прилетела откуда-то из Жигулей и всё вокруг себя радугой осветила!

Взяли гости пилы да молотки и крыльцо, которое, видать, заколдовано было, починили. Снова стали подниматься, ступая на этот раз на каждую ступеньку, и все до единого прошли. Только один запоздалый гость, который опять через две-три ступеньки шагал, и провалился…

– Фу, фу, фу, – на всякий случай говорю. – Пошли, Господь, от разной не'жити защиту!

У Марфы Чесноковой из села Рождествено погиб во время русско-японской войны муж Иван, служивший в мирные годы лесником. Перед отправкой на фронт, словно предчувствуя свою гибель, посадил Иван возле своего дома берёзку.

Выросла та берёзка раскидистой, шумливой. Внизу, у основания, дупло имела. В неурожайный год положили соседские ребятишки в то дупло камень – он в каравай свежеиспечённый превратился. Чудеса, да и только! Спасли они от голодной смерти и Марфу, и многих других жителей села.

Стали все называть ту берёзу Ивановой, оказывать ей почести царские. Один только Санька по прозвищу Леденец, не раз с любовными запросами к Марфе пристававший, берёзу ту во всю глотку хулил. Ещё бы. Съел он однажды каравай, из дупла её извлечённый, и долго потом мучился животом!

Пытался Санька в сердцах ту берёзу срубить. Пришёл с топором, глядь, а на нижней ветке сам-Иван, хмуря брови, сидит! Спрыгнул Иван на землю, отнял у опешившего Саньки топор и обухом по его спине слегка прошёлся.

Случилась эта история на Троицын день, в разгар всеобщего веселья. Никто сидевшего на ветке Ивана не видел. А вот как топор сам собой вслед за убегавшим Санькой летел, видели многие.

Пятнадцатилетняя красавица Настя была из бедной семьи. Родители её работали целыми днями в поле, желая прокормить себя и свою единственную дочь. Жениха для Насти в родном селе Подгоры не находилось, вот и решили родители выдать её замуж за одноглазого Ивана, который в горах, на пасеке, в полном одиночестве проживал.

Был тот Иван из пришлых людей. Года три, как в здешних местах объявился. Откуда он родом, не сказывал никому. Всякий раз, приходя в гости, пяток баранов с собой в подарок приводил. Этим сердца родителей и завоевал. А уж Насте самой ой как тот Иван не нравился!

Дело уже к свадьбе приближалось, как приснился вдруг Насте вещий сон. Будто бы жених её – сам тримо'рок жигулёвский, в горных пещерах обитающий! И готовит он Насте, как и подобает всякому тримороку, погибель страшную...

Проснулась утром Настя, мокрую от слёз подушку во дворе сушить повесила, пса Верныша покормила и пошла на Каменное озеро топиться. Потому как не верила она по молодости своих лет в силы небесные, и помощи себе ниоткуда не ждала.

Глядь: в траве колокольчик серебряный блестит. Подняла Настя тот колокольчик, позвонила в него, и тут же перед ней витязь на белом коне объявился.

– Что за беда с тобой, красавица, приключилась? – спрашивает витязь. – От самого Азовского моря на зов твоего колокольчика прискакал!

Рассказала Настя про своё горе. Выслушал её витязь, посадил на своего коня и в горы Жигулёвские повёз.

Добрались они до Ивановой пасеки, в окошко его избушки заглянули. Видят, сидит он за столом и ножницами из бересты овцу за овцой вырезает. Вырезал их с десяток, перебросил через левое плечо, и обернулись берестяные овцы настоящими. «Это, – говорит, – мясо да кости, их на свадьбе откушают гости». Нарезал горку полосок, снова через плечо их перебросил, и обратились они в ладно сложенную поленницу. «Это, – говорит, – дровишки на костеришко». Схватил затем ореховую скорлупку, швырнул её туда же, и обратилась она в чугунный котёл. «А это, – говорит, – котелок-чугунок. В нём я Настю сварю после свадьбы на счастье!»

Услышала Настя такие слова и закричала с испугу. Догадался одноглазый Иван, что его за преступным колдовским делом застали, и ударился в бега. Настиг его витязь на белом коне и плёткой слегка по спине ударил. Лопнула на беглеце от того удара не только одежда, но и кожа, и с тела, словно картофельная шелуха, слетела. Предстал перед витязем сам-медведь, косматой шерстью обросший. Стал тот медведь, как мыльный пузырь, раздуваться. Вот уже с рослую осину раздулся, клыками острыми пытается устрашить! Обнажил тогда витязь свой меч и рассёк его тело на две равные половины. Вылетел из них ворон и, жирными перьями поблёскивая, в Жигулёвские горы устремился. Выстрелил витязь из своего лука. Упал ворон на землю, вспыхнул огнём и в три пепелинки серы превратился… Так спасена была Настя смелым витязем от верной погибели!