— Очень просто. Мы обнаружили эту вещицу при обыске у гражданина Гуровского.

Вода на дне колодца всколыхнулась снова, Бен Иегуда всем телом повернулся к адвокату:

— А мое золото? Где остальное золото?

— Вы что, рехнулись? Какое золото? — взревел Гуровский. — Побойтесь, батенька, бога! Вы же сами мне говорили, что забрали его еще до ограбления банка и надежно спрятали.

— Я говорил?

— Да! Отлично помню наш разговор.

— Вы слышите? — раввин взглянул на Пономарева, как бы призывая его в свидетели. — Я клеветал сам на себя! — Он поджал губы, и лицо его снова приняло то скорбное, отрешенное выражение, с которым он вошел в кабинет.

— Вы пока свободны, — сказал Пономарев. — Мы еще вернемся к этой теме.

— Святоша! — фыркнул Гуровский, когда Бен Иегуда вышел из кабинета. — Припрятал золото, теперь ищет дураков... Положим, колье его. Но что из этого следует? Ровно ничего!

— Не совсем так... — Пономарев спрятал колье в ящик стола. — Кое-что все-таки следует. Давайте по порядку. Кажется, вы в свое время примыкали к партии эсеров?

— Вот именно, примыкал. Голосовал, как и многие, за них при выборах в Учредительное собрание.

— Вы знали, что эсеры занимаются грабежами?

— Знал. Кто об этом не знал? Но принадлежность к партии эсеров еще не означала соучастия в их акциях.

— Колье — серьезная улика, — сказал Пономарев. — Хорошо, вы непричастны к ограблению банка. Но это нужно доказать.

— Так же, как и обратное. Вообще, доказывать — ваша обязанность. Насколько мне известно, принцип презумпции невиновности пока еще не отменен?

— Нет. Зачем же отменять такой гуманный принцип! Но вы сами понимаете, до выяснения всех обстоятельств дела вас придется задержать. Я думаю, прокурор даст такую санкцию...

Гуровский промолчал. Он сидел, тяжело опираясь руками на широко расставленные колени, его толстые короткие пальцы с выпуклыми, как ореховая скорлупа, ногтями медленно шевелились, и мешки под глазами быстро и часто вздрагивали. Пономарев вспомнил, что Гуровскому уже около семидесяти, и длинная жизнь, прожитая этим огромным стариком, показалась ему бессмысленной и страшной.

— Сколько вам лет? — вздохнув, неожиданно спросил Гуровский.

— Это не имеет значения, — сухо сказал Пономарев.

— Да, пожалуй... Да, для вас, пожалуй, не имеет. Годом больше, годом меньше... — Гуровский медленно покачал головой. — Только в молодости жизнь кажется бесконечной. А я уже старик, и для меня это имеет большое значение. Каждый листок календаря — день моей жизни. Мне не улыбается перспектива перелистывать эти листки в вашем уважаемом, но несколько мрачном учреждении. Меня ждет мир вещей, в которых я знаю толк. Одним словом, мне бы хотелось как можно скорее вернуться домой.

— Это зависит от вас.

— Да, да, конечно... Колье ворованное. Признаюсь, соблазнился. Вам этого не понять — вы не знаете истинной ценности этой вещицы, напоминающей мне о руках Бенвенуто Челлини. Человека, который продавал колье, можно встретить на бирже или в ресторане Марантиди. Приметы я опишу. Еще что?

— Золото, — сказал Пономарев. — Сдайте, Лев Михайлович. Ведь все равно найдем.

— Да, пожалуй, — согласился Гуровский. — Признаться, я что-то устал. Хорошо, сдам. Очевидно, оно вам нужно больше, чем мне.

— Да, — резко сказал Пономарев. — Больше. Вам золото нужно для того, чтобы продлить иллюзию старой жизни. Мы хотим построить новую жизнь.

— Наверное, вы ее построите, — помолчав, задумчиво произнес Гуровский. — Увидев вас, я подумал — мальчишка... Впрочем, это ничего не меняет. В моем возрасте трудно освободиться от некоторых взглядов и привычек... Еще что?

— Бен Иегуда утверждает, что его золото похищено. Как видите, он указывает на вас. Помогите ему вспомнить, где оно может быть на самом деле.

— С превеликим удовольствием! — В голосе Гуровского прозвучали привычные рокочущие нотки. — Типичный ростовщик. За приличную мзду может продать не только своего мрачного бога, но и всех библейских пророков в придачу... Надеюсь, это все?

— Да, — Пономарев встал. — Очевидно, вас отпустят. И я думаю, Лев Михайлович, что освободиться от некоторых привычек, если уже не взглядов, можно в любом возрасте.

Все шло по плану. В руках чекистов оказались необходимые нити, которые должны были привести операцию к успешному завершению. И все же сейчас не им — не Калите, не Борису, не Саше — суждено было сыграть главную роль в развивающихся событиях. Теперь многое зависело от человека, о котором вскользь упомянул Зявкин в своем докладе о нэпе и неотложных задачах ДонГПУ. Этим человеком был Невзоров, «крестник» Полонского.

«Знакомство» их произошло несколько месяцев назад холодным зимним утром на станции Лихая. Саша вез тогда в Ростов два чемодана ценностей, реквизированных у валютчиков и грабителей. Здесь, на станции, он должен был пересесть на нужный поезд. И Полонский, и сопровождавшие его красноармейцы охраны страшно устали от тяжелой дороги, изрядно проголодались.

— Ребята, пойду-ка схожу в буфет, может, хоть кипяточку достану, — сказал Саша и направился к зданию вокзала.

Красноармейцы, поставив чемоданы на промерзшие доски деревянного перрона, полезли в карманы за махоркой, задымили, грея руки от крохотного огонька козьих ножек и притопывая каблуками.

Минут через десять Саша вернулся. С победоносным видом подняв вверх дымящийся чайник, пригласил товарищей перекусить. Ребята присели на чемоданы, стали доставать свои нехитрые запасы... И вдруг Саша вскочил как ужаленный.

— Где чемодан?! — не своим, внезапно осипшим голосом закричал он. — Это же другой, наш подменили!

Назван красноармейцев растяпами, он, однако, не стал отчитывать оторопевших ребят; скорее, скорее выяснить, как это произошло.

— К нам подошел мужчина в накидке... Какой-то жалкий, согнутый, — оправдывались красноармейцы, — сказал, что очень болен, попросил разрешения присесть... ну мы и...

— Понятно. Теперь слушайте мою команду: вы остаетесь здесь, я попробую задержать вора. — И Саша нырнул в белую утреннюю муть. «Он должен быть где-то здесь, за водокачкой, по такому снегу далеко не уйдешь», — лихорадочно соображал Саша, напряженно глядя по сторонам. И действительно, пробежав сотню метров, он увидел совсем рядом лежащего на снегу человека. Из сугроба выглядывал черный угол чемодана.

Преступник не оказал ни малейшего сопротивления — он выбился из сил.

— Да, ноша слишком тяжела, — вяло произнес он и покорно направился к вокзалу, как приказал ему Полонский.

...В Ростове после нескольких допросов чекисты выяснили личность вора. Вором он оказался не совсем обычным.

Мудрый, Глебов, он же Невзоров, поняв, что ему поможет только чистосердечное признание, рассказывал о себе охотно, даже чересчур подробно. «Короче, ближе к делу», — не раз прерывал его пространные излияния Зявкин. Но Невзорова как будто прорвало:

— Да, был студентом, сблизился с анархистами. Потом понравились эсеры. С ними было выгоднее. Вместе «экспроприировали» буржуазию, себя тоже не обижали.

Спекулировали ценностями, завели постоянную клиентуру из деловых людей. После большевистского переворота подался за границу, промотался вконец, решил повеситься, — продолжал Невзоров. — Нашлись добрые люди, помогли: хорошее дело нашли. Заработал я на нем неплохо, только вскоре пришлось бежать... Потянуло к своим, в Россию. Здесь, в Ростове, сошелся с кое-какими нужными людьми, получил кличку «Мудрый». Однако к этому времени я страшно и физически и морально устал. Надоело невероятно. Решил, как говорят воры, «завязать». Но прежде надо было достать солидную сумму денег. А потом в Париж, чтобы стать тихим хозяином какого-нибудь не очень тихого заведения...

Меня задержал какой-то чекист, мальчишка. Я предложил ему половину того, что было со мной, — целое состояние. Он чуть не застрелил меня. Тогда я впервые понял, что Запад уже не сможет ничем помочь нам, — в мире произошли необратимые изменения.