— Диверсии, шпионаж...

— Вот именно. Всякого рода «спасители» России и «революционеры» всех мастей еще питают кой-какие надежды, — продолжал Зявкин, складывая в стол стопки донесений и дневную корреспонденцию. — Хотя, признаться, многие из них уже не представляют себе той реальной обстановки, которая сложилась сейчас в нашей стране. На, познакомься с «образцом поэтического искусства».

Федор Михайлович положил перед Сашей страничку с какими-то стихами, отпечатанную на машинке.

Полонский несколько смешался, удивившись столь неожиданному предложению, но, памятуя о том, что начальству прежде времени задавать вопросов не стоит, взял в руки листок и углубился в чтение:

— Ну как?

— Анархист, конечно, Федор Михайлович. Из-за кордона?

— Это само собой. Но ты посмотри, кого он призывает к себе в друзья — босяков и проституток! А пренебрежение хлебом насущным, который народ добывает пока с таким трудом, выглядит просто кощунством.

— Попал бы он сейчас на какой-нибудь деревенский сход — ей-богу, бабы разорвали б в клочья вместе с меморандумом, — смеясь заметил Полонский.

— Да еще объявили б поджигателем, — добавил улыбнувшийся Зявкин.

— Да они поджигатели и есть.

— Конечно, Саша. Только не все столь примитивны. Есть и другие, которые с подобными «программами» давно расстались. Внимательно изучают нас, наши слабые места, сколачивают контрреволюцию и ждут подходящего момента. Еще силен кулак, да и нэпман может немало навредить... — Федор Михайлович вышел из-за стола и жестом приказал Саше сидеть.

— А теперь о деле. Операция идет нормально, я познакомлю тебя с некоторыми мелкими, но очень, повторяю, очень серьезными деталями.

Шнабель пришел к Марантиди двумя днями позже, чем они условились. Марантиди был натянуто-вежлив.

— Я уже начал подумывать, что вас держат в Чека, — сказал он, заперев кабинет на ключ, и Борис почти физически ощутил на себе быстрый, цепкий взгляд.

— Сегодня я слышу это второй раз. По-видимому, такая опасность мне не грозит. — Бахарев улыбнулся. — Но причина моего опоздания связана именно с нею. В городе неспокойно. Многие держатели ценностей арестованы. Поэтому я решил переждать. Русские говорят: «Береженого бог бережет». Лучше лишняя предосторожность, чем лишняя неприятность.

— Я тоже так думаю. Прошу вас, — Марантиди указал на кресло. — Курите? — Он протянул Борису пачку папирос. — Признаться, меня несколько удивило ваше появление в ресторане с такой крупной суммой...

«Теперь — совсем осторожно, — подумал Бахарев. — Марантиди начинает допрос. Я немец, а немец должен быть непогрешимо логичным».

— Это не было легкомыслием. Я долго думал, где устроить деловую встречу. От вас можно не скрывать — у меня появилась возможность хорошо заработать. И мне в голову пришла неожиданная мысль — использовать как своеобразный камуфляж день рождения племянника. Невинная студенческая вечеринка представлялась мне достаточно надежной гарантией безопасности.

— Вы не учли вероятности облавы.

— Это было трудно учесть. До сих пор ваш ресторан не трогали.

— Да, это как раз меня и настораживало, — оказал Марантиди после недолгой паузы. — Я не считаю чекистов мужиковатыми простаками. В их действиях есть система.

— Мне трудно судить. — Борис пожал плечами. — Я недавно в вашем городе.

— Гуровского вы раньше знали? — Марантиди наклонился вперед, стряхнул мизинцем белесо-розовый столбик пепла, и в этом обычном неторопливом движении Бахарев снова уловил скрытую напряженность пружины, готовой в любую секунду развернуться.

— Нет, — ответил он и тоже стряхнул пепел. — Мы с ним познакомились в ресторане. Он зашел в наш кабинет. И очень кстати, хотя, честно говоря, люди такого типа не внушают мне доверия.

— Почему?

— Я не склонен иметь дело с экзальтированными семидесятилетними младенцами.

— Ну, не такой уж он младенец! — Марантиди коротко рассмеялся. — Просто Гуровского надо немного знать... — Он чуть подался вперед, скользя по лицу Бориса все тем же внимательным, изучающим взглядом. — А вы к нам издалека?

— Из Саратова. Здесь живет моя сестра, урожденная Шнабель, в замужестве Полонская. Ростов всегда привлекал меня широкими жизненными возможностями. К сожалению, мне пришлось несколько разочароваться.

«Вот теперь — самое главное, — решил Борис, — каждое слово он трижды проверит».

— Почему? — спросил Марантиди.

— Буду откровенен: я попал в затруднительное положение. Мне должен был помочь акклиматизироваться старый знакомый моего отца — некто Невзоров. Но у нас была всего одна встреча. Он куда-то исчез.

— Вы с ним договорились о новой встрече?

— Да. Он сказал, что разыщет меня.

Марантиди погасил папиросу, встал, неслышно прошелся по кабинету.

«Все должно решиться сейчас, — подумал Борис. — Невзоров — самая крупная ставка. Он должен клюнуть».

— Я немного знал Невзорова, — сказал Марантиди. — Это был очень одаренный человек. Единственное, чего я не понимал в нем, — это его увлечение анархизмом.

Бахарев внутренне усмехнулся. Из показаний Невзорова было известно, что его и Марантиди связывают давние и прочные деловые отношения. До революции они приобретали за бесценок земельные участки, на которых подкупленные ими специалисты «обнаруживали полезные ископаемые». Перепродажа этих земель приносила компаньонам неплохие прибыли.

Итак, Марантиди заговорил о Невзорове. Несмотря на свою постоянную осторожность, сейчас он был виден как на ладони. Ему нужна связь с Невзоровым, и Борис понял, что какой-то, может быть решающий, рубеж остался позади.

— Я думаю, Невзорова можно извинить, — сказал Бахарев. — Анархизм был поветрием времени. Им болели, как корью. После того как власть захватили большевики, оказалось, что есть болезни пострашнее. Обычные лекарства здесь бессильны.

— Да, вы правы. — Марантиди подошел к окну, задумчиво посмотрел в темноту. — Россию разъедает духовная проказа. Страну, одержимую большевизмом, нужно лечить особыми методами. — Он отвернулся от окна, взглянул на Бориса с грустной, усталой улыбкой. — Но это дело большой политики. Я предпочитаю заниматься своими маленькими делами.

Бахарев встал.

— Мы, кажется, чуть-чуть засиделись. Разрешите еще раз поблагодарить вас за помощь.

— А, не стоит... Да, кстати, — спросил Марантиди, — как ваша сделка? Договорились?

— Нет. Для заключения сделки необходимо, чтобы оба заинтересованных лица были на свободе. К сожалению, лицо, которое меня интересовало, оказалось в Чека. Боюсь, что эти миллиарды не принесут мне ничего, кроме лишних волнений...

— Пожалуй, я смогу вам помочь, — небрежно сказал Марантиди. — У меня есть кое-какие связи. Еще не поздно сделать два-три выгодных оборота. Вас устроят пятьдесят процентов прибыли?

«Даже стопроцентный убыток», — подумал Бахарев и кивнул головой:

— Вполне.

— Ну что ж, не будем терять времени. Завтра в девять утра я вас жду.

Марантиди жил в особняке на Таганрогском проспекте, в трехкомнатной квартире, обставленной дорогой старинной мебелью. Он и его жена мало бывали дома. Здесь полновластно хозяйничала домработница Фрося, невысокая, крепкая, с темным степным румянцем на скулах и узкими, как бы припухшими глазами, которые никогда не улыбались.