— Что ж, теперь сосредоточься на предмете и вспоминай поток. Прочувствуй это зеркало внутри себя, вспомни какое оно на ощупь, какое на запах, какие звуки издает, и выпусти его через вены, через рот, глаза, уши, насколько это возможно. Постарайся сначала выпустить его, и лишь затем отдавай ему приказы, как части собственного тела.

— Поехали… — говорит Варя и сосредотачивается на сухой ветви.

Воспоминания холодной влажной рамки, пар изо рта и запах осени. Тревожные голоса от самых низких до самых высоких и смех. Холодный поток разливается по рукам и ногам, и выставив руку, она дает ему волю.

Минута, две, три… шесть. Натуженная красная Варя опускает руку и со злостью топает ногой. Паша меняет позу и слегка усмехается. Ветку уносит ветром ближе к ногам Адель. Паша резко меняется в лице, тычет на ветку пальцем. Адель готовится одобрительно хлопать в ладоши. Варя их обрывает.

— Это не я, это ветер! Ох…

— Ничего-ничего, не все сразу строилось. Главное, тренироваться!

— Я, наверное, устала, голова болит, — упираясь глазами в ветку, говорит Варя, — давайте попробуем в следующий раз. Я буду тренироваться дома, обещаю.

— Хорошо, как пожелаешь.

Паша одобрительно кивает.

— Пойдемте в дом, нам нужно столько всего прочитать и освоить! — воодушевленно продолжает Адель.

Ветка вдруг подрагивает на земле и загорается рыжим пламенем, не опалив ничего вокруг. Паша и Варя всматриваются в белый пепел, раскрыв рты.

— Это вы?! — громко спрашивает Варя.

— Да, это я. Моя сила огонь. У тебя тоже так получится, уверяю.

Еще около двух часов изучение ведьмовского языка, письменности и с десяток притч о навьей нечисти. Варя так устает, что уже не концентрирует внимание. Адель раскидывает старые книги на столе, небрежно их перелистывает и диктует самое важное под запись. Изображения леших, водяных, русалок и мороков вызывает у Вари лишь желание их зарисовать, но никак не встретиться с ними в живую. Чернов лишь внимательно за ней наблюдает, иногда комментируя рисунки и записи, вчитываясь в мудреные трактаты.

— Нам не пора домой? — напоминает ей Паша, после того, как она ставит точку в очередном предложении.

— Да, ты прав, уже пора. Думаю, на сегодня хватит, — вопросительно глядя на Адель, отвечает Варя.

— Да, конечно, ступайте, коль время уже не тянется, — спокойно, на выдохе выдает Адель, — возьми это, — передает очередной учебник Варе, — не забывай учить язык, это самое важное.

— Хорошо, спасибо! — мило цедит Варя и кладет его в рюкзак.

Паша прощается с рыжей ведьмой и уходит в машину. Варя надевает обувь. Адель внимательно за ней следит.

— Ну и повезло ж тебе с парнишкой! Прямо весь на иголках, чуть дернешься.

— Это потому, что я при нем пару раз чуть не погибла.

— Думаешь?

— Уверена, — расправляя плечи, отвечает Варя.

— Мешочек не теряй, носи с собой! И будь осторожнее.

— Спасибо, я помню, — выходя за дверь, отвечает маленькая ведьма.

Дорогу домой безжалостно преследует дождь, хмурое тяжелое небо не дает увидеть и частички солнечного света. Такое небо предвестник заразы. Рыжей голове это совсем не нравится. Путь длится невыносимо долго, раньше она этого не чувствовала или просто не понимала, как далеко она ушла от дома. Сейчас почему-то каждая кочка отдается тупой болью в висках, даже тело в этот раз сопротивляется ее возвращению. Но вот родная железная калитка, старый пес на цепи, веревки с бельем и яблоневый садик. На одном из них Зоя когда-то оттачивала удары. Она так и не узнала, чему Эля расстраивалась больше: истерзанному дереву или разбитым окровавленным рукам. Как бы Эля не проклинала охотников, как бы ей не было от этого противно, она почти безропотно залечивала раны племянницы. Так обязывал ее долг, потому что кроме этого она сделать больше ничего не могла. Как только Зое исполнится восемнадцать, как только она станет полноправным служащим, Эля будет свободна, от нее больше ничего не потребуется. Эта мысль где-то внутри греет рыжую голову, как нечто иллюзорно избавляющее ее от клочка вины.

Ключ спрятан совсем не надежно, под крылечком на гвоздике, но и он не пригодится, дверь почти никогда не закрыта. Словно только и делает, что ждет ее возвращения. Зоя не торопится на порог, грязный от дождя пес молчит, не выдает прибытие хозяйки, но и не ратует ей. Она садится на деревянные ступени, обессиленно выдыхает и прикладывает голову к жестким перилам. Она впервые так устала с дороги. Она бы и не возвращалась домой, скрывалась бы как и раньше, но лично в руки ей вручили подробный указ, возвращаться домой. Никаких лишних движений, только наблюдать и вынудить явить свою силу. В то время, как весь отряд рядовых идет на самоубийство, выполняет настоящие задания, Зоя должна прохлаждаться и играться с мелкой грязной соплячкой, которая и внимания то не заслуживает. Как такое возможно? Поверить в это слишком сложно, мать никогда ее не жалела, бросала в самое пекло, а теперь… Эти мысли, как клубок, все никак не развяжутся. Здесь что-то нечисто, чует ее сердце.

За спиной ее вдруг скрипят половицы. Небрежно легко и встревоженно Эля босыми ногами спускается на ступени, присаживается рядом, и молчит. Пытается разглядеть лицо племянницы, ищет в нем хоть какой-то ответ, все же не выдерживает, проговаривает вслух:

— Что случилось? Почему ты вернулась? — мягкий, даже слегка плаксивый голос дрожит. Эля смахивает светлый волнистый волос, не к месту щекочущий ей шею. Тревожные морщинки вокруг глаз становятся глубже, она щурится. Тонкие губы лишь слегка приоткрыты, выдавая ее взволнованное дыхание.

— Нужно было, вот и вернулась.

— Понятно, как всегда не расскажешь, — тонкие губы искривляются в измученной улыбке, — я как раз суп сварила, пойдем?

— Хочу посидеть здесь, иди.

Тонкая женственная рука, с проглядывающими синеющими венами под молочно-белой кожей, слегка приподнимается, готовая приобнять за плечи чем-то расстроенную охотницу, но замирает так и не коснувшись ее, и опускается обратно. Она знает, что будет потом, знает, что этот ребенок, как еж, в ответ лишь вонзит в нее свои иглы, сделает больнее обеим. Лишь слегка поежившись, Эля встает и скрывается за дверью.

Зоя сидит так одна, только пес задумчиво разглядывает ее, кажется не радостный ее скорому возвращению. Ну и к черту, чем быстрее закончится это дело, тем быстрее начнутся другие, достойные, такие, к которым она готовилась так упорно. Нужно придумать как заманить девчонку, а еще лучше больше не думать, а делать. Придется наведаться к старым друзьям. Может быть, хоть они будут рады.

Зоя наконец встает с насиженного места, в последний раз вдыхает полный озона воздух. Тяжелые тучи отзываются ей очередным приступом боли в висках.

За скромным обедом Эля перебивает тишину своей болтовней. Зоя молчит, слушает ли она, кажется никого на этой кухне не волнует. Старый закоптелый чайник на синем огненном цветке выпускает клубы горячего пара. Эля разливает по двум кружкам с золотой каемочкой черный чай, заставляет стол блюдцами и пиалами так, чтобы был призрачный выбор хотя бы в этом, мед или варенье. Присаживается напротив племянницы за стол, придвигает к ней кружку.

— Скоро поеду покупать тебе вещи, да тетрадки, с прошлого года у тебя много всего осталось почти не тронутым, — беззаботно и ласково протягивает она.

— Угу, — отрешенно отвечает рыжая голова, внимательно разглядывает каждую плавающую чаинку в кружке.

— И хорошо, что ты вернулась раньше, может вместе поедем? Ты все еще растешь, я устала угадывать твой размер. Каждый раз половина вещей то как мешок на тебе, то как вязанка на колбасе.

— Давно погода такая? — вдруг вглядываясь в прозрачную занавеску, танцующую на сквозняке, спрашивает Зоя.

— Да не то чтобы. Знаешь, странно она меняется, бывают дни, словно бы ничего и не было.

— Хм…

— Так как на счет поехать на рынок на этой неделе? Выберешь то, что тебе самой понравится. Стара я уже девчачьи наряды покупать, у вас, молодых, своя мода, мне за ней уже не угнаться.