Однако папуасские власти оказались не дураками и после отъезда Андрея быстренько замяли всю историю и выдворили Кристину из страны чуть ли не следующим рейсом. От греха подальше. Андрей об этом не знал. Когда услышал по телефону, что есть новости, примчался как угорелый. Жене сказал, что на работу. Дожили, на встречу с сестрой приходит, как на свидание с любовницей. Пришел, доведенный до точки. Кожа да кости и синие круги на все лицо. Даже глаза обесцветились. Но я уж его взбодрила! Он, конечно, разозлился за роль шута, которую ему уготовили, но, с другой стороны, радость его за Кристину была столь очевидной, что он буквально на глазах пришел в себя и воспрял духом.

— А ну их, придурков, да, Жень? Пусть себе играют в свои игры и дальше. И я впредь умнее буду. Ты права — наступит день, когда я буду другими крутить-вертеть, как захочу.

В этом я сильно сомневалась, но вслух не стала его разочаровывать.

— Кристина твоя сейчас где-то в Сингапуре околачивается.

— С мужем?

— Вроде бы. Про мужа я особо не интересовалась.

— Молодцы. Надеюсь, у нее ума хватит не высовываться больше.

Он так и светился. Далась ему эта Кристина. Или просто ответственность за нее чувствовал? Переживал, что бросил? Я знаю это ощущение, когда не поможешь где-то, где мог помочь, и потом у тебя перед глазами эта картина еще долго будет стоять, не давая заснуть. У меня самой был такой случай. Лет восемнадцать мне было, ехала в трамвае, за окнами — снег, пурга настоящая. В трамвай зашли три девчонки, лет по десять, короткие юбчонки, худенькие ножки в тонюсеньких колготках… В общем, даже от их вида холодно становилось. Тут грозная кондукторша билеты стала проверять, до них дошла, а билетов у девчонок-то и нет. И денег на них нет. У меня деньги с собой были. Это ведь не бог весть какая сумма — заплатить за три билета. Но почему-то я не решилась предложить. Вот до сих пор не знаю, почему не решилась. Слова во рту буквально застряли. Девчонок в тонюсеньких колготках выпроводили из трамвая. Мерзнуть. Пассажиры, и я в том числе, молча смотрели в окно на жмущихся друг к другу школьниц под снегопадом. И никто ничего не сделал. Возможно, каждый, как и я, не решился. Не знаю. Тем не менее история это мучает меня до сих пор. И девчонки на трамвайной остановке снятся. И чувство вины не отпускает. Прямо как в «Молчании ягнят». Ужасно неприятно.　

А теперь Андрея чувство вины не будет терзать. Потому что все хорошо закончилось.　

— Теперь расслабился?　

Мы сидели с ним в кафе, где я и выложила ему всю историю.　

— Наверное, да.　

— Значит, дело не в куске пустоты?　

Кто меня за язык тянул? Знаю ведь, что нечестно такие вопросы задавать. Он улыбнулся. За что я братца своего люблю, так это за то, что может на себя с иронией взглянуть. Плохо только, что лишь со мной он может себе позволить быть самим собой. Это тяжело — так жить. Как на сцене двадцать четыре часа в сутки.　

— Знаешь, кусок пустоты — это тоже сложное понятие. Ведь если есть кусок, значит, есть и целое. А никто не может откреститься от того, что он — фрагмент чего-то целого. Пусть даже пустоты. Я ничем не отличаюсь от других.　

Я не могла не согласиться. Действительно, самонадеянны те, кто считает себя чем-то более значительным, чем кусочек чего-то более крупного. Хотя иногда просто очень хочется верить, что именно твой фрагмент — самый яркий и запоминающийся, что это не просто фон, а ведущий элемент, создающий настроение всей картины.　

Андрей вернулся к своей работе. Но моя невидимая пуповина с братом сигнализировала, что в душе его по-прежнему творится кавардак. Он вдруг впадал то в неудержимое веселье, то в депрессию. Начал отпускать шуточки про своих сослуживцев и даже, к неудовольствию Киры, начальство, чего раньше никогда себе не позволял. А когда мы с ним оставались вдвоем, так он вообще высмеивал всех и вся вокруг, не было ни одной вещи, на которую не обрушился бы его скептицизм. Лично меня все это тревожило, так как причины для столь разительной перемены в нем я не видела. Тем более он готовился к отъезду, с чего ему вдруг менять свои взгляды на жизнь и превращаться из оптимиста в скептика? Явно не от хорошей жизни.　

Я к тому времени вынашивала новую идею. После рассказов Андрюхи о тропиках я загорелась желанием снять серию о жизни на каком-нибудь тропическом острове. Просмотрела разные существующие коллекции, убедилась, что ниша эта огромная, в ней всем места хватит. Захотелось создать параллели. Снять жизнь людей на другом конце земли, потом — в какой-нибудь нашей глухой деревне. Найти общее. А общее можно найти всегда. Люди — они везде люди. Даже при совершенно разной культуре, разном цвете кожи, разных исходных данных между людьми можно найти много похожего. Несколько недель я вынашивала эту идею, пока голова моя не разбухла от мыслей. Я уломала начальство одного журнала включить меня в группу, снимающую летнюю модную коллекцию в Таиланде. Выполнив свою работу, я дальше с группой не поехала, а решила начать претворять свой план в действие. Эта поездка дала мне намного больше, чем я ожидала.

Признаться, поначалу я думала, что Таиланд — не самый показательный пример бедности, но в итоге убедилась в обратном. Стоило мне только немного отъехать от Бангкока, и я увидела все, что хотела. Смешение богатства и нищеты, самобытную культуру, людей с выразительными лицами, копошащихся в своих лачугах, погруженных в каждодневную рутину. Рыбаки, фермеры, многодетные мамаши, дети, не знающие о существовании другой жизни, полная самодостаточность и никакой надежды на помощь извне…

Первый день моего самостоятельного пребывания в Бангкоке поразил меня поведением таксистов. Таксисты в Бангкоке — удивительнейший народ. Ссылаясь на незнание английского и считая всех туристов простодушными глупцами, они обслуживают их очень своеобразно. Если они не знают того места, в которое ты просишь их довезти тебя, они ни за что об этом не скажут прямо, привезут тебя куда-то примерно в названный район, ткнут пальцем в любое первое попавшееся здание и уверенно скажут — здесь! Ты преспокойно расплачиваешься и выходишь под проливной дождь, таксист сматывается, и тут ты обнаруживаешь, что здание это вовсе не то, что нужно, а до нужного еще топать и топать, а лучше поймать другое такси и доехать. Попавшись на этом трижды за один день, я решила, что пускаться в путешествие по стране одной — не самая лучшая идея. Мысль остаться в незнакомом месте в какой-нибудь провинции меня не вдохновляла. Через знакомых я вышла на одну девушку, которая и стала моим гидом. Лоя, местная журналистка, оказала мне просто неоценимую услугу тем, что возила меня не по туристическим местам, где ничего, кроме искусственного глянца и позолоты, не увидишь, а по закоулкам настоящей тайской жизни.

Наше путешествие длилось около недели, и за это время я успела наснимать большое количество кадров и с нетерпением ждала, когда же я проявлю их и увижу на бумаге то, что видела своими глазами. Коллекция должна была получиться изумительной. Мы планировали побыть в Бангкоке еще один день и возвращаться, билеты на обратный рейс уже были куплены. Лоя предложила мне заглянуть еще в одно небезынтересное место.

— Тебе понравится, поверь мне. Там тоже можно отснять много кадров.

— А чем это место отличается от того, что мы уже увидели? — неуверенно спросила я. По правде говоря, я уже достаточно устала и была переполнена впечатлениями. Мне казалось, что снято уже достаточно.

— Это люди Красных Кхмеров из Камбоджи. Их поселение.

— Давно они там живут?

— Давно? — Лоя горько усмехнулась. — Это беженцы. Лагерь беженцев. Бежали лет пять назад, когда камбоджийские войска прижали повстанцев из красных Кхмеров. Женщины и дети ринулись сюда. Думали, что бегут к своей дальней родне, ведь корни их здесь, на тайской земле. А родня встретила их весьма прохладно. Большую часть беженцев уже вернули назад, депортировали, часть людей все еще находится вдоль границы с Камбоджей, а часть — мигрировали сюда, ближе к Бангкоку, думали, что здесь их не станут трогать, не так быстро вернут назад, как с границы. Ютятся в хибарках в тесном лагере, ожидая депортации. Ни гражданства, ни прав, ничего.