«Мои дела идут в гору, — пишет он брату в Москву. — В настоящий момент получил повышение и занимаю пост заместителя заведующего 3-й группы 1-го цеха Ленинского промысла (это бывший IV и V промыслы Балаханского района). Нужно сказать, работа эта требует большой серьезности, так как быть техническим руководителем бывших двух промыслов — дело не совсем простое. Но все же, несмотря на это, я чувствую, что смогу оправдать свое назначение… я свободно вхожу в курс своих дел и как будто справляюсь со своей работой. Оклад пока не известен, но, по всей вероятности, буду получать не менее 300 рублей».

1932-й был последним годом первой пятилетки. Тогда в основном завершилось техническое перевооружение нефтяной промышленности — первой из всех отраслей индустрии, для которой удалось изготовить новейшее оборудование. С его помощью началось бурное освоение подкирмакинской нефтяной свиты в районе Балаханы.

«В такое удивительное время всеобщего энтузиазма сбылась моя мечта — я стал инженером на этом промысле, — предается Байбаков счастливым воспоминаниям в книге “Моя родина — Азербайджан”. — Не все, разумеется, шло гладко и хорошо. Новые подкирмакинские скважины преподнесли сюрприз — стали быстро обводняться. Причина была понятна: над нефтяным пластом находился мощный водяной пласт, из которого под высоким давлением из-за ненадежной цементировки обсадной колонны проникала в этот пласт вода. Все вроде бы просто. Но что делать? Как и чем закупорить водяной пласт? Цементом под высоким давлением? Эта мысль показалась мне сначала бредовой. Но постепенно она стала все больше и больше обрастать реалиями, выстраиваться в технологическую систему. Так пришел ко мне первый, самый памятный и дорогой для меня успех в жизни: проект, разработанный мной, молодым инженером, был принят и внедрен как новый метод борьбы с обводнением скважин. Он дал хорошие результаты, и с тех пор все наши нефтяники называли его “методом Байбакова”».

Успех окрылил. Последовала вторая разработка — метод беструбной эксплуатации нефтяных скважин, при котором вместо остродефицитных в те годы насосно-компрессорных труб для подъема нефти на поверхность использовались обсадные колонны. По оценке самого автора, метод этот не был совершенным, но сыграл свою роль: множество скважин, простаивавших из-за нехватки насосно-компрессорных труб, было пущено в работу.

Ни эти, ни другие разработки, к которым приложил руку молодой инженер-нефтяник Николай Байбаков, тогда не были официально зарегистрированы. Специалистам промыслов Азербайджана было запрещено получать вознаграждения за разработки и внедрение в производство новой техники и технологий. Запрет исходил от первого секретаря ЦК Компартии Азербайджана Багирова. Выступая на пленуме в Баку, он заявил, что специалисты-нефтяники, получая деньги за разработку технических новшеств, обдирают государство, давшее им образование.

«После такого обвинения мы стали отказываться, по существу, и от авторства вообще, — рассказывает Байбаков. — Многие предлагаемые нами новшества предварительно не были оформлены юридически. Но я считаю, что подлинное авторство всегда должно иметь свой юридический паспорт. Иначе что же получилось? Иностранные нефтяные компании тщательно следили за всеми техническими новшествами у нас и часто оформляли их как свои собственные. Так “метод Байбакова” стал в США “методом Скотта”, и все вроде бы законно, ибо американец — его юридический автор. А в действительности получилось настоящее “скотство”. Теряли от этого не столько каждый из нас лично, сколько страна, ее авторитет. Вот что значит самодурство высокопоставленного лица. И дело здесь не в премиях, а в моральном уроне для страны, идущей новым для мира путем. Лично я в те свои бакинские годы не чувствовал себя ни в чем ущемленным или обделенным, душа была полна гордости за то, что я нужен коллективу, что товарищи верят мне, уважают и ценят мое мнение, мои предложения. Отношения с рабочими у меня сложились добросердечные, а порой и братские: они видели во мне своего парня и гордились тем, что я, парень из их среды, вообще свой, стал инженером. Да мне и в голову не могло прийти, что есть какая-то разница между ними и мной. Почти все они — вчерашние крестьяне, бывшие батраки, люди малограмотные, а то и вовсе неграмотные; были среди них и такие трудяги, что не имели никакой рабочей профессии. Считалось, что это не беда. На промысле всегда находилась незамысловатая работа, доступная для каждого. Освоил такую работу — приступи к более сложной. И вот, учась в деле, бывшие батраки становились буровыми мастерами. Так воплощался в жизнь знаменитый лозунг: “Догнать и перегнать!”»

Тональность байбаковских воспоминаний о том, как жили страна и он сам в 1930-е годы, неизменно бравурная. «Догнать и перегнать!», «в такое удивительное время всеобщего энтузиазма сбылась моя мечта», «лично я в те свои бакинские годы не чувствовал себя ни в чем ущемленным или обделенным, душа была полна гордости»… И вдруг — оглушительным диссонансом: «Некоторые люди, с которыми я работал, оказались подлецами. Хотели приклеить мне клеймо — враг народа».

Что? Как? Почему? Никаких разъяснений. Думайте, что хотите.

В чем именно был обвинен Байбаков, кто на него донес и как ему удалось уцелеть — этого мы уже не узнаем. Но то, что каток репрессий не обошел и азербайджанских нефтяников, достоверно известно. Здесь есть подробности, позволяющие строить догадки, как молодой растущий инженер-нефтяник оказался «вредителем».

О том, как лозунг «Догнать и перегнать!» ударил по судьбам нефтяников и рикошетом задел Байбакова, рассказал историк, член РАЕН Александр Матвейчук в журнале «Нефть России» (2011. № 2. С. 112–117). По его оценке, в начале 1930-х годов нефтяная промышленность СССР оказалась заложницей индустриальных амбиций советского партийно-политического руководства. Пятилетний план, принятый XVI конференцией ВКП(б) в апреле 1929 года и окончательно утвержденный в мае Всесоюзным съездом Советов, предписывал выйти в 1932-м на годовую добычу в 21,7 миллиона тонн. Но уже через три месяца, в августе 1929-го, постановление Совета народных комиссаров СССР обязало отрасль «довести к концу первой пятилетки добычу нефти до 26 млн т». Во исполнение этого решения 30 ноября 1929 года приказом председателя ВСНХ СССР Григория Орджоникидзе было создано Всесоюзное объединение нефтяной и газовой промышленности «Союзнефть». Его возглавил Георгий Ломов (Оппоков), занимавший ранее должность руководителя Нефтесиндиката СССР.

Здесь следует заметить, что решение резко увеличить плановые задания для нефтяной промышленности диктовалось серьезным обострением дефицита нефти. Хотя в 1929 году было добыто 13,7 миллиона тонн сырья (против 11,6 в 1928-м), экономике и населению постоянно недоставало нефтепродуктов. Прежде всего потому, что развертывались широкомасштабные и энергозатратные программы в рамках индустриализации. Кроме того — и это вторая причина — существенный объем нефти и нефтепродуктов по-прежнему шел на экспорт, обеспечивая валютой Советское государство. Например, из произведенных в 1929 году на нефтеперерабатывающих заводах 1,6 миллиона тонн бензина почти половина (745,2 тысячи тонн) была поставлена за границу, из 3,3 миллиона тонн керосина на экспорт ушло 778 тысяч (23,6 %). При том что керосин был основным видом топлива для постоянно растущего тракторного парка. Так, только за 1921–1927 годы из США в СССР было поставлено более 24 тысячи тракторов «Форд-зон». С 1923 года на Путиловском заводе в Ленинграде начался серийный, а затем и массовый выпуск первых советских тракторов (5 тысяч штук в год). Неудивительно, что приоритетную задачу нефтяной промышленности правительство формулировало по-боевому: обеспечить сельскохозяйственное производство топливом! Что же касается населения, чье энергетическое оснащение составляли керосиновые лампы, примусы и керогазы, для него повседневной реальностью стали карточки на керосин и длинные очереди к керосиновым лавкам.