Трактовка образа святого, принятая в памятниках римской агиографии, очень отличалась от привычного для кельтов изображения отшельника — аскета и чудотворца. В житиях римской школы герой — святой представал перед читателем как создатель церковной структуры, погруженный в заботы, которые налагает на него сан. Такие жития отмечали участие святого в делах монастыря, членом общины которого он был, или участие в церковных соборах, общение с власть предержащими и, таким образом, влияние на общественную жизнь, необходимые путешествия по землям, принадлежащим монастырю, или по диоцезе, если герой жития — епископ. Агиографы делают акцент на церковно-общественном служении святого[252].

Обращение к римской агиографической традиции для англосаксов ознаменовалось сменой конкретных образцов для подражания. Латино-ирландские агиографы считали идеалом христианина отшельников — аскетов. Моделью поведения признавались жития прп. Антония Великого и прп. Павла Фивейского. При этом их положение среди святых рассматривалось как исключительное. Примеры для создания образов святых — «деятелей» (Мф 9:37), неотъемлемым условием святости которых являлось исполнение обязанностей, полагающихся им по сану, древнеанглийские агиографы могли почерпнуть из «Жития св. Амвросия Медиоланского», составленного Павлином, и «Житие блаженного Августина» Поссидия. Для агиографов римской школы, к которой относятся и Павлин, и Поссидий, египетские подвижники не являются единственными примерами христианского подвижничества, они стоят в одном ряду с другими святыми Вселенской Церкви.

Римская житийная традиция была источником новой литературной формы для древнеанглийских агиографов.

Тексты житий, принадлежащих к римской агиографической традиции, отличаются использованием риторических средств: фигур и тропов. «Использование такого риторического языка предлагает читателю или слушателю ситуацию, в которой его понимание текста зависит не только от «документальности» жития, ... но и от его «читателя» способности понимать языковые формы, употребленные в тексте и узаконенные требованиями жанра»[253]. Риторические средства служили знаками, напоминающими читателю или слушателю об определенных богословских идеях, проводимых в житии.

Авторы римской традиции придавали большое значение мистике чисел, или арифмологии, широко распространенной в античной культуре, начиная с пифагорейства. Арифмология была усвоена и переосмыслена в рамках христианской культуры. Символическое толкование значения чисел встречается у многих средневековых богословов, например, у св. Амвросия Медиоланского, Блаженного Августина, псевдо-Киприана, аввы Евагрия[254]. Некоторые числа традиционно связывались с определенными эпизодами евангельской истории, с количеством лет земной жизни Христа, с различными догматами, с понятием о вечности, о жизненном пути человека. Агиографы, зная символические значения чисел, использовали их для разбивки материала по главам. Таким образом, само деление жития на определенное количество глав должно было вызвать у читателя богословские ассоциации.

Ко времени начала литературной деятельности Беды процесс создания англо-латинской агиографической традиции уже шел во второй половине VII века и завершился созданием анонимного «Жития св. Катберта», переходной ступени от аретологии к агиобиографии, а также анонимного «Жития св. Григория Великого», созданного в рамках римской традиции[255], и «Жития св. Вильфрида» Эдди Стефана (703 г.), в котором «биографический подход к материалу почти полностью взял верх»[256] над агиографическим. Первое житие, составленное Бедой, также относится к этому периоду.

«Житие св. Феликса» представляет собой первый опыт Досточтимого Беды в агиографии. Оно было составлено до 709 г. Сам автор так пишет о причине, побудившей его взяться за написание этого жития: жизнь святого была описана «красивейше и подробнейше ... героическими стихами. Так как они более удобны для знатоков законов стихосложения, чем для простых читателей, нам показалось необходимым изъяснить историю этого же исповедника для большей пользы простыми словами, переложить ее «в обычную и всем доступную речь». Исходя из этого объяснения, можно представить, какие задачи ставил перед собой агиограф. Текст, который Беда намеревался создать, должен был быть адресован читателю неискушенному в тонкостях латинского языка, античной поэзии и литературы. С другой стороны, назначение этого текста было в том, чтобы приносить «большую пользу». Он должен был перейти из разряда произведений, чтение которых приносит, в первую очередь, эстетическое удовольствие «знатокам законов стихосложения», в круг текстов назидательных, полезных.

Материалом для первого жития Беды послужили стихотворения или, скорее, «похвалы» в стихах, принадлежащие перу Павлина, епископа Ноланского (353 — 431 гг.). Павлин, став епископом города Нолы, в области Кампания, чувствовал себя, как он сам говорил, «служителем» блаженного Феликса. Раз в год, к празднику святого, он дал обет писать стихи, его прославляющие, и выполнял это. Так сложился цикл стихотворений о св. Феликсе, почитание которого в Кампании было очень велико.

Вполне вероятно, что стихотворения Павлина Ноланского были привезены в Древнюю Англию Феодором Тарсийским и его спутником и помощником Адрианом (669 г.). Адриан, второе лицо в Англо-Саксонской Церкви после Феодора, архиепископа Кентерберийского, до приезда в Англию был настоятелем одного из монастырей близ Неаполя, как и Нола, находящегося в области Кампания. При том внимании, которое Феодор оказывал Нортумбрии (ему предстояло разделить огромную область на три диоцезы и решить вызванные с этим разделением проблемы), неудивительно, что стихотворения, посвященные этому италийскому святому, попали на север Англии.

Приступая к работе, Беда был связан одновременно и материалом, к которому он обратился, и, агиографическим каноном. С одной стороны, единственным источником знаний о св. Феликсе для Беды были стихотворения епископа Павлина, которые писались не как стихотворное житие, и даже не как единое произведение, а как разрозненные тексты, объединенные личностью одного героя. Беда не мог собрать новых сведений о св. Феликсе, например, о чудесах, которые совершались на его гробнице с начала V века, когда стихотворения создавались, по начало VIII века, когда сам он обратился к созданию жития. С другой стороны, отбор фактов для своего жития Беда производил в соответствии с определением похвальной речи, которое было дано Эмпорием, ритором V века: «мы восхваляем некого мужа в связи с тем, что было до него, что было в нем самом и что было после него. До него, его род и отечество; в нем самом, каково его имя, воспитание, каковы его обычаи, внешность и деяния; после него, каков сам исход его жизни, каково мнение, доставшееся усопшему»[257]. Поскольку «Житие св. Феликса» было первым агиографическим произведением Беды, следование автора этому определению весьма заметно.

Несмотря на то, что стихотворения Павлина и житие Беды разделяют три столетия, современники Беды и сам он рассматривали эти произведения не по отдельности, а как две части одного целого, как «geminus stilus» — «двойное перо». Это литературный жанр, созданный на основе риторического упражнения «перифраз», то есть раскрытие одной и той же темы в стихах и прозе. Понятие «geminus stilus» было довольно широким. К этому жанру могли относиться как тексты, взаимно дополняющие, повторяющие друг друга, так и тексты, которые объединяли лишь общая тема и содержание. Главное условие состояло в том, чтобы одна часть «geminus stilus» была стихотворным текстом, а другая — прозаическим[258]. При упомянутых выше ограничениях, жанр «geminus stilus» предоставлял Беде определенную свободу в обращении с текстом Павлина.