А на Байконуре местных хватает… Я почему и не хотел, чтобы Рита сюда ехала, в степь — прошла по Средней Азии нехорошая волна, подняла человечью муть. В центральной прессе ни слова о массовых драках в Чимкенте, или о том, как русских студенток насиловали в Душанбе. Но «процесс пошел».

Самому паршиво делалось. Стоило ослабить гайки в «прошлых» восьмидесятых, как тут же начались погромы и резня. Но сейчас-то на Горбачева не свалишь — в ЦК его нет, и в Северо-Кавказском окружкоме такой не числится. Ельцина и вовсе выгнали за пьянку. Яковлев расстрелян, а советским ханам и князькам сложно пробиться в Политбюро — республиканские компартии или Верховные Советы больше не водятся в Союзе. Может, именно поэтому вскормленные ленинской национальной политикой «элиты» и затеяли бунт? По всему южному подбрюшью СССР, от Тбилиси до Алма-Аты?

Ну, разумеется! Разумеется, никакие мятежи пока не просматриваются. Однако, если Центральное телевидение и Всеобщее Вещание стесняются показывать межэтнические разборки, то это вовсе не значит, что повсюду царит покой и благоволение.

Лично меня напрягает недовольство окраин — позаривают, позаривают зарницы, обещая грозу и бурю! Кунаев в Казахстане, вроде, держит ситуацию под контролем, но хватит ли ему решимости идти до конца? А момент истины наступит обязательно!

Если ответим жестко, в манере Тяньанмэня, спасемся. Начнем торговаться и мямлить — всё развалится к чертям собачьим…

…Тяжелые, неприятные мысли ворочались в голове, пока я добирался до своей ОИИЧ-40. Отдельной инженерно-испытательной части. Таких на Байконуре полно — у связистов, ракетчиков, космодромной команды. Вот и мы пристроились.

Нашей спецгруппе выделили целый лабораторный комплекс на Карла Маркса, довольно широком проспекте, застроенном плоскокрышими пятиэтажками. А дальше в степь — огороды…

Вода здесь, правда, солоноватая, но уже протянули трубы от водозабора «Ближний» — артезианских скважин, километрах в пятнадцати к югу. Пить можно…

Пофыркивая, «Волга» заехала во двор, похожий на школьный — его с трех сторон обступали беленые корпуса в два-три этажа.

Ближе к чахлым ясеням, высаженным вдоль высокого забора, почивал наш «танк» — тяжелый тягач АТ-Т, за кабиной которого глыбился мобильный инвертор того же типа, что почил в Инджирлике.

«Танк», закутанный в брезент, составлял загадку своими угловатыми формами, но строгая охрана гоняла любопытствующих.

— Товарищ командир! — просительно окликнул меня водитель, белобрысый сверхсрочник.

— Свободен, Веня! — обрадовал я его, и пошагал по тропинке, огибавшей левое крыло.

Ну, если уж сравнивать наши лаборатории со средней школой, то за углом глыбился «спортзал» из силикатного кирпича — наш монтажно-испытательный корпус с огромными, в два этажа, воротами в торце.

Я открыл дверь в великанской створке, и перешагнул высокий порог.

Внутри было шумно. На легких стапелях разлеглась «космическая» версия инвертора, по сути — базовый блок орбитальной станции «Алмаз-2». Обитаемый отсек, размером и формой напоминавший «Салюты», уже вьет витки вокруг Земли, кружится по полярной орбите.

У нас не было ограничений по массе, как у янкесов — «Раскат» поднимет хоть девяносто тонн, а наш тахионник весит каких-то семьдесят. Пристыкуем к нему ТКС «Луч-2» — и в небеса…

— Етта… Куды ж ты тулишь? — сварливо загремел Ромуальдыч, невидимый за ускорительной секцией.

— Сейчас, сейчас… — натужно бубнил Почкин, кряхтя в подвыповывернутом положении.

— Герман! — глухо загудел голос Киврина из полости эмиттера. — Суй в дырку!

— Джаст уан момент… — засуетился Фейнберг, крепя кабель. — Готово!

— Крути! Я держу…

А бедный Витя Корнеев нетерпеливо дергался, сидя на скрипучем деревянном диванчике, наказанный любовью и заботой — Ядзя кормила его рассыпчатым пловом, воркуя, да приговаривая:

— Ложечку за ма-аму… Ложечку за меня-я… Жуй, жуй, глотай…

Витёк послушно глотал, с тоской поглядывая на оставленное рабочее место.

— Приятного аппетита! — не удержался я.

У Корнеева рот был полон, вместо него ответила Ядзя.

— Не завтракал сегодня, и даже не обедал! — пожаловалась она. — Представляете?

— Безобразие! — гневно отчитал я «питомца». — И как тебе не стыдно, Корнеев, девочек обижать?

Витя только мычал и тряс головой.

— Чтоб всё съел! — сурово велел я. — И два пирожка сверху!

За моей спиной послышался музыкальный смех Марины.

— Он же толстым станет, и некрасивым! — звонко воскликнула «Росита».

— Не успею, — вздохнул Корнеев между двумя ложками, — лопну!

— За Ивана Фе-едоровича… — тут же заворковала Ядзя. — Ам!

Мы с Мариной отошли, и улыбка начохра поблекла.

— Ершов зовет в Багдад, но… не могу, — с запинкой проговорила девушка. — Здесь явно что-то затевается. Не в Ираке, а в моей стране! Вот… — она вытащила из кармана куртки сложенный лист размером с афишку. Четкий текст пятнал его на казахском и русском:

«Русские, вон с Байконыра и Торетама! Убирайтесь в свою Расею! Казахстан — для казахов!»

— На Колыме места всем хватит, — ровным голосом сказал я. Посмотрел на Марину, огорченную и растревоженную, и ласково погладил ее по руке: — А давай заведем патрули порядка? Не дружинников, а добровольцев? Оружие выдадим…

— Давай! — улыбнулась «Росита». — А горком не будет против?

— А я на них Ромуальдыча напущу!

Марина засмеялась, а во мне ледяной занозой засел непокой.

Воскресенье, 12 апреля. День

Алма-Ата, улица Горная

Когда мы уезжали из Ленинска, по всем его улицам полоскали красные флаги и лилась музыка. Близился День космонавтики!

Чуть ли не главный праздник для Байконура, хоть взаправдашний поселок с таким названием живет-поживает далеко в степи, и никакого отношения к космодрому не имеет. Но раз уж привилось слово, укоренилось в умах, то всё — не выкорчуешь.

Даже в Алма-Ате нас встречали громадные плакаты с ракетами, спутниками и звездами — страна гордилась своими королевыми и гагариными. «Мы первые!»

А уж как я оказался в казахской столице…

Лишь в поезде мне удалось до конца оценить глубину женского коварства! Это была настоящая тайная операция — всю неделю моя Ритка, Лизочка Пухова и Наташка Киврина вели подрывную работу.

Мол, доколе нам пахать по выходным? Пора направить комсомольский энтузиазм в русло культурного досуга! Девчонки талантливо изображали глубокое раздумье, чтобы вдруг просиять, и как бы нечаянно вспомнить: «О, в воскресенье же чемпионат по фигурному катанию! Ой, надо же… Так это ж рядом совсем — в Медео! Тут ехать-то… Поехали? Ну, давай съе-ездим! Ну, пожа-алуйста!»

Уж не знаю, входил ли в хитрый план приезд моей мамы, зато последний довод истаял, как эскимо в бане.

«А Юлька с кем останется?» — «Так Лидия же Васильевна же приезжает! И Настена! Ты что, не знал?»

«…Же ж!» — буркнул я в ответ, капитулируя, и моментально был оцелован…

…Маме космический городишко понравился. Как ни странно — своей удаленностью, как обжитой оазис в тоскливой бескрайности степи. Потом бабушка увидала внучку, и Байконур для нее пропал.

Настя поначалу морщила свой прелестный носик, как взбалмошная «центровая» штучка в отстойной глубинке, но вот запуск «Союза» ее реально потряс — в обоих смыслах. Хоть и далеко смотровая площадка, а тяжкий гром старта накатил, да так, что от ракетного гула все нутро трепетало.

Разумеется, сестричка моментально составила компанию Наташе и Лизе с Ритой, а потом и Марина присоединилась. Нам с Володькой оставалось лишь смириться. Уж денек-то можно потерпеть без хронодинамических радостей!

— А мой где? — Наталья завертела головой, оглядывая привокзальную площадь, и медленно опустила пухлую сумку, не опуская тревожных глаз.