— Здорово! — выдохнул Корнеев, и Ядзя строго погрозила ему пальчиком.

Я бочком подошел к дивану, и пристроился рядом с Мариной. Ласково улыбнувшись, начохр притулилась поближе, взыскуя тепла.

— И понеслось… — Лена улыбнулась малолетнему Дениске. Мальчик приковылял к маме и начал упорно штурмовать ее ноги, пытаясь взобраться, пока сводная сестричка не сжалилась, и не помогла братцу залезть. — Аляску там не продали, и не опозорились в Цусимском проливе — вломили япошкам, как полагается. Но революция все равно грянула — именно в семнадцатом, как у нас, и тоже двадцать пятого октября. А сейчас в СССР, знаете, сколько республик? Двадцать!

— Дай угадаю, — улыбнулся я. — карело-Финская ССР… Польская ССР…

— Правильно, правильно! — подбодрила меня Лена. — А еще?

— Болгарская ССР… М-м… Турецкая? Или Греческая?

— Нет-нет! — помотала головой раскрасневшаяся Браилова. — Проливы — это Константинопольская область РСФСР. Ты назвал три республики. Еще две!

Я задумался.

— Румынская?

— Правильно! — возликовала Лена. — И-и?

— Ну, это просто! Аляскинская! Или… Индейская?

— Не угадал, не угадал! — запела девушка, хлопая в ладоши. — Русско-Американская! На карте еще, помню, Эскимосский и Алеутский национально-территориальные округа нарисованы, а столица в Ново-Архангельске… — она покачала головой. — Никогда бы не поверила, что можно запоем читать учебники! А я их просто впитывала, как промокашка — чернила. Ну-у… Война все равно началась, только не в июне сорок первого, а в мае. Сталин умер в пятьдесят шестом, а после него был Берия, но недолго, до шестьдесят пятого — Иосифа Виссарионовича похоронили в Мавзолее, рядом с Лениным, а Лаврентия Павловича — в кремлевской стене. Потом был Брежнев, а сейчас генсеком — Шелепин…

— «Железный Шурик»? — сощурился я.

— Он! — ухмыльнулся мой «брат-близнец».

— А у вас Гагарин… полетел? — робко спросил Корнеев, косясь на Ядвигу. — Или Титов?

— Гагарин! — заулыбалась Браилова. — А главное… — она задохнулась. — Генерал-майор Гагарин жив до сих пор! Он потом еще раз в космос слетал, на «Союзе-5», с Елисеевым и Хруновым.

— Нет, ну до чего же здорово! — воскликнул Витёк, тут же взглядывая на Ядзю, но та и сама была очарована «сопредельной» реальностью.

— А Машеров? — негромко поинтересовался Ромуальдыч.

— Хороший мужик был, — подал голос Миша, хмуря брови. — Погиб в прошлом году. «Чайка» врезалась в «МАЗ», да на полном ходу…

Марина склонила ко мне голову, интимно шепча на ухо:

— Спроси их, чего же они тогда — к нам, если у них так здорово?

— А чего ж тогда вы к нам пожаловали? — озвучил я вопрос, загибая уголок губ.

— Да потому что достали! — с чувством вытолкнула Лена. — «Железный Шурик» — человек честный, это правда, но уж больно упрям и крут. И не пожаловали мы вовсе, а сбежали! От слежки, от контроля, от запретов… Сколько можно⁈

— Готовились долго, чтобы никто ничего не заметил, как подпольщики, — криво усмехнулся Браилов. — Я своих приволок в спецлабораторию в опломбированном ящике. Представляете⁈ И… вот.

— Ладно! — погладив Марину по плечу, как бы невзначай, я встал. — Вы в той Москве где жили?

— На Вернадского… — вскинул голову «двойник». — У метро «Юго-Западная»…

— Поживете пока у нас, в «красном доме», — я примирительно поднял руку. — Вижу возражения на челе твоем! Нет, не стесните — мы на Строителей только прописаны, а проживаем в Щелково-40. У нас там дом с участком — Рита на грядках траву выращивает…

— Траву⁈ — большие Ленкины глаза стали еще больше.

— Мяту, любистру, мелиссу… — мягко улыбнулся я. — Заваривает, и пьет вместо нормального чая! Уверяет, что вкусно… Ну, что? — я подбросил на ладони ключи от машины. — Поехали! Познакомлю вас с Ритой… и с нашей Юлькой! А там видно будет…

Суббота, 17 декабря 1988 года. День

Мурманская область, Североморск

Старший лейтенант Гирин осторожно вдохнул морозный воздух. Отгорели короткие сумерки, изображавшие в Заполярье светлый день, и вновь над пологими сопками, над бухтой и городом сгустилась тьма. Зато…

Грея уши ладонями, Иван глянул на ясное небо — там, приглушая мерцание звезд, веяли прозрачные ленты северного сияния. Зеленые сполохи трепетали, словно полощущие знамена, переплетались, угасая и разгораясь вновь.

«Надо же…» — усмехнулся старлей.

Когда его направили на Северный флот, то все тревоги крутились вокруг летних «белых ночей». Ох, и намучился же он с ними в Питере! И окна занавешивал, и глаза завязывал, а все равно — увидит гадский организм светлую щелочку, и мобилизуется…

Но Север живо вправил мозги. Оказалось, что истинное испытание приходится не на лето, а на зиму, и зовется полярной ночью. Круглые сутки — темнота, солнце вообще не показывается. Днем только облегчение, да и то на какие-то часы — полыхнет небо закатными красками, и снова утухнет. Самое же гадское ощущение — вечная сонливость. Путается гадский организм. Раз темно, надо спать! И не докажешь ему, что на часах полдень. За окнами мрак? Значит, полночь! Марш в кровать — и отбой!

Спасибо Настеньке, не давала спать… Гирин мягко улыбнулся — в памяти, как торопливо прокрученный фильм, замелькали годы учебы и службы.

Стать курсантом оказалось очень непросто — пять человек на место! Абитуру разделили на восемь потоков. Иван, как военнослужащий, попал в поток нумер один. В первый день экзаменов сдавали письменный по математике — семьдесят человек уехало домой! На второй день уже другой поток — и еще пятьдесят двоек! А у мичмана Гирина — ни одной тройки, а по ФП вообще, «пять с плюсом».

И была еще такая милая, такая обжитая комната — с золотистыми обоями и старинной мебелью, словно забытой с прошлого века — в любезной сердцу коммуналке на Лермонтовском…

Редкие встречи? Увы и ах. Но до чего же радостные и жаркие!

Незабываемо…

…Старлей прищурился — прожектора мазнули светом, четко вырисовывая горбатый силуэт ТАВКР «Баку». Крейсер передали флоту в один день с приездом новоиспеченного лейтенанта.

Губы Гирина мягко дрогнули…

…Волнуясь, он поднимался на палубу, а увидал знакомый строй «Яков-141» — и успокоился. Всё же знакомо, и практика у него знатная! Лейтёха снова заробел, представляясь командиру авианосца, каперангу Тахмасибу Мехти. И зря — за грозным обликом Тахмасиба Гасановича прятался человек душевный и понимающий, жестокий лишь к врагам советской власти.

Под его командованием Иван сходил в свой первый поход, уже как офицер флота — они крейсировали по Карибскому морю от Сантьяго-де-Куба до Венесуэлы и Никарагуа, заглядывая в Гавану. А пока «Баку» раскатывал волны Мексиканского залива, «Орионы» и «Хокаи» так и вились вокруг, как потревоженные пчелы — не залезет ли русский медведь в звездно-полосатый улей?

— Ваня!

Удивленный и обрадованный, Гирин повернулся навстречу жене. Настя в расшитых пимах и «аляске» улыбалась ему — опушка капюшона обрамляла милое лицо.

— Я же говорил, чтоб не приходила, — Иван порывисто обнял любимую, ласково попрекая.

— Ага, еще чего! — сморщила девушка нос, прижимаясь к широкой груди моряка.

— А Максим Иванович? — пробормотал Гирин, согреваясь.

— А к Максиму Ивановичу баба Лида в гости приехала! Вот, пусть и нянчится с этим врединой…

— Да Макс не вредный, — отец бросился защищать сына, — просто живой очень…

— Папенькин сыночек! Папсик… — подразнилась Настя, и притихла. — Ты надолго?

— В Африку — и обратно, — улыбнулся старлей.

Настя вздохнула, и уткнулась лицом в черную шинель. Над бухтой разнеслись заунывные, уакающие звуки корабельной сирены.

Катер подошел минут десять спустя. Иван с Настей ни о чем не говорили, просто тискались друг к другу — их дыхания смешивались, и редкие завитки пара таяли в стылом воздухе.

Хочешь, не хочешь, а хватает тоска, жмет и холодит. Катерок прыгал по чугунным валам, разгребая облупленным форштевнем ледяное крошево, а женская фигурка на берегу, едва заметная в неверном свете фонарей, делалась всё меньше, отдаляясь, сливаясь с потемками.