— Правду говоришь, — бесшумно подошедший дед с кряхтеньем уселся на лавку рядом с Моисеевой. — Были у нас ханы, да беки, а нынче первые секретари, да председатели. Только суть та же. Эх, да что далеко ходить! Мой отец, прадед Айдара, уж как гордился, что наш род жулаир к Старшему жузу относится, хоть и племя наше, кушик, бедным считалось… Считалось! — фыркнул он, и морщины на загорелом лице дрогнули. — Этот счет до сих пор ведется! Откуда Кунаев? Из клана Ысты Старшего жуза! И, думаете, сейчас его самого валят? Не-ет! Отгоняют от кормушки весь род Ысты!

— И какой клан отгоняет? — сощурился я.

— Говорят, что Шапрашты, — без охоты ответил Ильясов. Вздохнув, он погладил колени натруженными руками. — Неправильно всё это… Мы за Советскую власть боролись! За наш, новый мир! А старый-то, вишь, как извернулся… — старик медленно покачал седой головой. — На фронте я в разведбате служил. Нас пятеро было из Алма-Аты, а взводный — русский, откуда-то из Брянска. Илларионом звали. Строгий был, но не злой. И своих не подтягивал, он же не из племени был, а из народа! Так немцы однажды насели крепко… Ранили Иллариона, мы к нему, а он нас отгоняет: «Уходите, мать вашу, прикрою! Иначе вместе ляжем!» Отходим мы, зубы жмем, но приказ выполняем. А взводный крыл фрицев из «дегтяря», пока патронов хватало… Слышим затем, как грохнуло — это он немчуру подпустил поближе, да и рванул чеку. Граната противотанковая — и сам насмерть, и вражья с собой забрал, сколько смог… А мы живем.

Поднатужившись, Маржан встал, упираясь руками в колени.

— Ладно… — вздохнул он. — Девушки и без меня справятся, а я схожу в обсерваторию — у астрономов дизель-генераторы, и почта… эта… электронная. Может, разузнаю чего…

— Я провожу, — шагнула из прихожей Марина.

— Ну уж… — недовольно заворчал дед.

— Майор Ершова, — представилась «Росита», намечая улыбку.

— А, ну тогда другое дело, — взбодрился Ильясов. — Пошли!

И двое разведчиков растаяли будто, канув в сумерки. А к моей спине прижалась Рита. Обняла за шею, и задышала в ухо.

— Тихо как… — пробормотала она. — А дед говорил: «Стреляли…»

— Не бойся, — погладил я девичью, всё еще девичью руку. — Переночуем здесь, к утру хоть что-нибудь выяснится… А нет, так сами справимся. Аэродром тут недалеко, прорвемся…

— А я не боюсь! — зашептала Рита, крепче стискивая руки.

— Задушишь! — фыркнул я, и замер. Со стороны города глухо донеслась пулеметная очередь.

Вечер того же дня

Москва, Сретенка

Будучи президентом, Андропов очень редко появлялся на старой конспиративной квартире — и не по чину, и дела не пускают.

Но иногда его тянуло сюда, даже некая ностальгия пробивалась. Все же изрядный кусок жизни прошел под знаком щита и меча.

Охрана незаметно оцепила весь квартал, в нескольких машинах, припаркованных поблизости, засели парни из «девятки», и лишь затем подъехала черная «Волга». Не бронированная, и даже не «дублерка», но начохр смирился. В самом деле, огромный «ЗиЛ» вызвал бы нездоровый интерес. Пусть хоть так…

Дверь в подъезд стояла открытой, рядом вдумчиво смолил сигарету прикрепленный, и президенту СССР оставалось лишь прошмыгнуть к лифту, да вдавить кнопку «4».

В дверях знакомой квартиры его встретил Питовранов.

— Здравствуй, Женя, — обронил Андропов, переступая порог.

— Здравствуйте, Юрий Владимирович, — чуть поклонился Е Пэ, вежливо сторонясь.

— Ишь, какой почтительный… — заворчал Ю Вэ, вешая плащ.

— Ну, а как же, — дипломатично улыбнулся Питовранов.

Выглядел он по-прежнему импозантно, смахивая на ученого или интуриста, какими их снимают в кино.

— Прошу! Налить?

— Плесни.

Евгений Петрович подхватил синюю бутылку, и наполнил рюмку рейнским «Либфраумильхе».

Президент выцедил налитое, смакуя.

— Уф-ф! — отставив рюмку, он повалился на скрипнувшее кресло. — Хорошо! Жаль, времени немного, а то бы я… М-да… И ночка, чую, будет та еще… Ладно. Начнем с твоей темы. «И хороши у нас дела»?

— По-разному, — тонко улыбнулся Питовранов. — Чарли Гоустбир связался с нами из Гаваны, и доложил о ликвидации Моргана. Короче говоря, все три клана, что участвовали в заговоре против «координатора», лишились своих главарей. Разумеется, на биржах сильно «штормило» — курсы акций то взлетали до небес, то падали на самое дно. К марту все вроде успокоилось, но это внешне. А в глубине идет ожесточенная война, продолжается дележка, и никто не хочет уступать! Для того и нужен был «координатор», чтобы находить баланс, но…

— Короче, хаос, — буркнул Андропов. — Выводы?

— Практически все буржуины понесут огромные потери, и будут их нести, пока не договорятся. В принципе, богатейших семей в мире всего восемь десятков, причем, многие из них связаны узами брака, а посему компромиссы грядут… Думаю, трясти Запад будет еще долго, весь этот год, но нам это только на руку — разобщенные олигархи уступят и в Африке, и в Латинской Америке, и в Юго-Восточной Азии. Наше влияние, подкрепленное экономическими программами, усиливается, и мы уже способны защитить и вложения, и наших партнеров…

— Fleet is being? — усмехнулся президент.

— Yes, — серьезно кивнул Е Пэ.

— Ладненько… — Ю Вэ сложил ладони, словно для молитвы, и поднес ко рту. — С Цвигуном говорил? В курсе уже?

— «Полумесяц нестабильности»? — кривовато усмехнулся Питовранов. — В курсе. Но там всё сложнее. Да, казахские, узбекские и таджикские националисты зашевелились чуть ли не в один день, но сваливать всё на внешнее влияние нельзя. К сожалению, те самые народные массы частенько поддерживают «нациков». Можно, конечно, уговорить себя, что в беспорядках участвуют сплошь одни маргиналы, но это не так.

— М-да… — Андропов поморщился. — Кунаев сегодня по телефону орал: «Кто виноват⁈ Товарищ Ленин виноват!» И что ты ему скажешь? Пестовали нацменов, холили, и боком нам вышла «коренизация»! Почему при царе было тихо? А потому что все кланы были равны — и стояли ниже государя! А теперь… — помрачнев, Андропов сжал губы.

— Я слышал, сам Суслов продвигает план «новой автономизации», — осторожно проговорил Е Пэ.

— Да, и многие согласны с Михаилом Андреевичем… Договариваться с националистами нельзя! — резко сказал Ю Вэ. — Иначе получится, что мы признаем их! Нет! Буквально час назад я отдал приказы командующим военными округами — Среднеазиатским и Туркестанским… — он посмотрел на часы. — А к одиннадцати соберем Политбюро — ночью, считай, как при Сталине… Будем вводить военное положение.

— Ого! — Питовранов озабоченно покачал головой. — Хотя… Согласен. Действовать надо жестко. Убрать слизь! Мародеров, насильников, убийц… Прямо на месте!

Андропов мрачно кивнул.

— Именно так, Женя. Тут главное, чтобы щепки не полетели, пока лес рубят. Ну, да ладно… — устало поднявшись, он сказал: — Пожелай мне удачи.

— Всё будет хорошо, — глухо молвил Е Пэ, блеснув очками. — И — победы нам всем!

Понедельник, 13 апреля. Ночь

Алма-Ата, улица Горная

Спал я недолго, а во втором часу пришла моя очередь стоять в дозоре. Тревога витала вокруг, сгущаясь, словно вечерняя тень. Ни дед Маржан, ни Марина все еще не вернулись, и меня успокаивало лишь то, что в стороне обсерватории никакого шума или световых эффектов не наблюдалось.

С порога я оглянулся. Девчонки дрыхли, и даже Айдар заснул после долгого копошения. Тихонько подхватив автомат, я вышел из дому и осторожно прикрыл дверь.

На улице было прохладно, зябко даже. Хорошо, хоть ветра нет. И луны не видать. Неяркие звезды мерцали тускло и колко, а горы застыли недвижимой громадой, пильчатым валом черноты.

Зато город внизу виднелся ясно — обычная алматинская дымка рассеялась к полуночи. Правда, любоваться было нечем.

В паре-тройке мест пылал огонь, а, судя по сполохам, вспыхивавшим до самого центра, десятки домов уже догорели, калясь угольями в потемках.