Требование ответа, резкое, повелительное, пробилось сквозь усталость и опьянение, струйка крови под его рукой, когда он прикоснулся к лицу, была очень убедительным доказательством.

— Они не говорят мне таких вещей.

— Клаудио, этого недостаточно, чтобы спастись.

— Не знаю. Богом клянусь, не знаю.

Джанкарло увидел, что маятник в своем качании доходит до предела в ту и другую сторону — в душе человека происходила борьба, он хотел выжить. Если бы он заговорил теперь, то непосредственная опасность, угрожавшая жизни в эту минуту, отступила бы, но на ее место пришел бы страх возмездия, угроза того, что рано или поздно месть организации обрушится на его тупую голову, и его предательство, таким образом даст лишь временное избавление. Юноша ощутил эту борьбу, попеременные победы, одерживаемые двумя армиями, ведущими войну в мозгу человека.

— Тогда ты умрешь из-за своего невежества.

С шумом, потому что механизм был несовершенен, Джанкарло взвел пальцем курок пистолета. Звук этот сопровождался эхом, раскатившимся по комнате. Это был мрачный и необратимый звук. Клаудио теперь сел на постели, опираясь на локти, рука его оторвалась от царапины. Глаза, огромные, как блюдца, вглядывались в полумрак, пот катился по его лбу ручейками. Он казался мрачным, жалким и побитым. Его внимание было приковано к неподвижному барабану и дулу, наставленному на его грудную клетку.

— Они забрали его в Меццо Джиорно, — прошептал Клаудио, как человек, находившийся за бархатным занавесом исповедальни, у которого было много что сообщить Святому Отцу, но который боялся, чтобы кто-нибудь не подслушал его слов.

— Меццо Джиорно — это полстраны. Куда они его упрятали на юге?

Джанкарло, будто киркой, пробил путь к этому человеку. Он подавил его. Он держал пойманную крысу в клетке и пока еще не предлагал ей спастись.

— Они поехали в Аспромонте…

— Аспромонте простирается на сто километров, пересекая Калабрию. Что ты хочешь, чтобы я сделал? Прошел все это расстояние крича, взывая и обыскивая все фермы, амбары, пещеры? Ты не ответил мне, Клаудио. — Он говорил, и голос его был похож на глубокий холод льда на холмах зимой.

— Мы в Аспромонте семья. Некоторые выполняют одну работу, другие другую в нашем деле. Они послали меня в Рим захватить его. Там были кузен и племянник кузена, которые должны были привезти его в Аспромонте, где его собирались держать. Там есть еще кто-то, кто должен караулить его…

— Где они будут его караулить? — Взведенный пистолет приблизился на дюйм к голове Клаудио.

— Клянусь Богом, клянусь душой Мадонны, я не знаю, где они будут его держать.

Юноша видел его явное отчаяние, чувствовал, что он открывает ему всю правду.

— Кто тот человек, который будет его караулить?

Это были первые и весьма слабые следы доброты в голосе юноши.

— Это брат моей жены. Его зовут Альберто Саммартино.

— Где он живет?

— На акварской дороге недалеко от Косолето.

— Я не знаю этих названий.

— Это большая дорога, которая ведет в горы от Синопли, а затем дальше в Делиануово. Между Акваро и Косолето расстояние в километр. С левой стороны там оливковый сад, это примерно в четырехстах метрах от Косолето, где дорога начинает взбираться в гору к деревне. Ты увидишь белый дом, стоящий в стороне от дороги. Там много собак и овец. У дома желтая машина, «альфа». Если ты отправишься туда, то найдешь Альберто.

— И он будет сторожить англичанина?

— Так они договорились.

— Может быть, ты только пытаешься сыграть со мной шутку.

— Клянусь пресвятой девой, нет.

— Ты свинья, Клаудио. Сопливая, хнычущая, трусливая свинья.

— Что ты теперь со мной сделаешь?

Побитая собака, он даже не знает, получил ли наказание сполна, и возможно ли еще вновь завоевать благоволение хозяина. На нижнем этаже кто-то спустил воду в туалете.

— Я привяжу тебя и оставлю здесь.

Обычный ответ.

— Повернись лицом к подушке. Держи руки за спиной.

Джанкарло наблюдал, как человек подтянул ноги к животу. На момент перед его глазами предстала смущенная улыбка на лице Клаудио, улыбка самосохранения, потому что он выиграл, поплатившись только царапиной на щеке. И теперь он исчез, спрятался в подушку и свою засаленную куртку.

Когда человек на кровати затих, Джанкарло быстро подошел к нему. Встал поудобнее, мускулы его напряглись. Крепко держа пистолет, он изо всей силы опустил его рукоятку на загорелую лысинку на макушке Клаудио. Отчаянная конвульсия заставила юношу переместить пистолет так, чтобы цель его не сдвинулась. Затем раздался звук, похожий на хруст яичной скорлупы, вскрик пружин кровати и дрожь дыхания, которое вскоре сбилось с ритма и угасло.

Джанкарло отступил назад. Прислушался — его окружала мучительная тишина. Не было слышно ни скрипа половицы, ни движения ноги на ступеньке лестницы. Все были в постелях, занятые со своими шлюхами и мальчиками. Кровь на стене позади кровати расплескалась, как если бы молекулы распались от взрывного удара, и струйки ее побежали вниз, образуя линии на крашеной штукатурке, а над самой высокой точкой их орбиты возвышалось улыбающееся и спокойное лицо Мадонны в пластиковой рамке с младенцем-херувимом. Юноша больше не взглянул на Клаудио.

Он почистил карман на бедре разбросанной по полу одеждой и на цыпочках пошел к двери. Повернул ключ, взял с собой надпись «не беспокоить», прикрепленную к наружной стороне дверной ручки, снова запер дверь и проскользнул вниз по лестнице. Портье он сказал, что его друг будет спать допоздна, а что сам он должен поспеть на ранний поезд в Милан. Портье кивнул, едва проснувшись от полудремы, в которую был погружен, сидя за конторкой.

Глубокой ночью по городу, где почти не было транспорта, который мог бы помешать его передвижениям, пересекая улицу за улицей, Джанкарло Баттистини, как дух, направился в Термини.

Что я здесь делаю, Господи прости?

Это были первые мысли Арчи Карпентера. Он лежал голым под простыней, освещенный проникавшими сквозь слепые пластиковые планки лучами солнца. Он замолотил руками по висящему в воздухе облаку табачного дыма, плюнул, чтобы избавиться от запаха бренди, шедшего от стаканов, забытых на туалетном столе и подоконнике.

Арчи Карпентер сел в постели, стараясь привести мысли в порядок, и собрать все факты воедино. Половину этой проклятой ночи он провел с людьми из ICH. Всю дорогу из аэропорта в лимузине он слушал, а они говорили, он задавал вопросы, а они инструктировали его.

Убеждали большого дядю из отдела химии в своей компетентности — так он это себе представлял. Они позаботились о его багаже в отеле. И сделали это, щелкнув пальцами — что было достаточно. А потом ввалились к нему в комнату, позвонили и потребовали бутылку коньяку, и эта вакханалия продолжалась до трех часов ночи и даже позже. Он проспал менее четырех часов и должен был расплачиваться за это головной болью и ясным сознанием, что появление и вмешательство Арчи Карпентера не имело шансов повлиять на решение проблем Джеффри Харрисона. Он выбрался из постели и ощутил слабость в ногах и отупляющую боль в висках. Самое позднее, где-то около полуночи, они должны были развернуть свою деятельность в Мотспер Парк. Должны были, разве не так? С няньками, бравшими по фунту за час, у них не оставалось много времени, чтобы после мороженого и фруктового салата сесть на свои задницы и поболтать о ставках подоходного налога. И бренди по семь фунтов за бутылку, там не текло рекой, нет, не текло в этих пригородах. Быстро глотнуть его после кофе, и Мамы и Папы отправлялись домой. У Карпентеров, правда, не было детей… и это было еще одно испытание, Арчи.

Но только не сейчас, старый бродяга.

Потребуется душ, чтобы смыть все это.

Рядом с кроватью, под пепельницей, полной окурков, лежал его блокнот. Он перелистал несколько страниц, чтобы найти номер телефона парня по имени Чарлзворт из посольства, который ему дал управляющий, и сказал, что это может оказаться полезным. Он набрал номер и подождал ответа. Но чего можно было ожидать в этот час утра?