Карбони помолчал. Как профессиональный актер, он молчал и ждал, когда Карпентер попросит его продолжать. Казалось, он наполняет легкие воздухом, как если бы десять минут непрерывной беседы, точнее, монолога, опустошили его.

— Вы знаете, Карпентер, что в нашем деле требуется удача, везение. Вы это знаете. Сегодня утром нам повезло. Вы видели меня в офисе, когда я обнимал этого маленького педанта. Он мне отвратителен. Он такой высокомерный и глумливый. Но я обнимал его, потому что голос этого человека, который сказал мне, что его босс в Калабрии, был тот же самый, что и человека, который звонил в офис Харрисона.

Карпентер покивал головой в знак одобрения.

— Примите мои поздравления, мистер Карбони, искренние поздравления. Значит, вы покончили с этим делом.

— Не совсем, конечно. Я жду подтверждения машины.

Застенчивый взгляд через стол.

— Но ведь у вас нет сомнения.

— У меня ни малейших.

— Тогда снова примите мои поздравления.

— Но мы должны вести это дело очень тщательно и осторожно, Карпентер. Вы понимаете, что мы входим в область наблюдения и прослушивания. Если наша цель добиться возвращения вашего Харрисона, мы должны быть очень осмотрительны.

Резко и внезапно зазвонил телефон, прервав беседу мужчин. Карбони взял трубку, но даже с того места, где сидел Карпентер, он мог слышать скрипучий голос собеседника Карбони. Карбони что-то записывал в блокноте и, пока он писал, радостное возбуждение англичанина рассеивалось и сходило на нет. Он не хотел, чтобы ощущение победы и успеха уходило, а теперь был вынужден терпеть это вторжение в сладостный поток его мыслей и чувств. Карбони все писал и исписал две страницы, прежде чем без всяких изъявлений любезности повесил трубку.

— Почему у вас такой взволнованный вид, Карпентер? Да, есть некоторые осложнения. Но они только делают нашу похлебку гуще. Был найден мертвым человек в маленьком отеле недалеко от железнодорожного вокзала. Его убили. Мы получили телефаксом его дело. Он был задержан в связи с обвинением в похищении, но главный свидетель отказался выступать на его процессе, и обвинение проиграло дело. Он из деревни Косолето, далеко на юге Калабрии, человек, которому я пытался дозвониться сегодня утром, из той же деревни. Образуется целая сеть, Карпентер. Эта сеть вязкая и липкая, и из нее трудно что-нибудь вытянуть, даже тем, кто ее сплел.

— Думаю, вы предпочитаете пока не возбуждать надежд. Ни в Лондоне, ни у членов его семьи.

Карбони пожал плечами, и от этого задрожало все его тело, а пальцы пробежали по редким прядям волос на лбу.

— Я многое вам рассказал, но это конфиденциально.

— Я вам благодарен, это вы потратили на меня так много своего времени. Если бы я смог увидеться с вами завтра, мне это было бы более чем приятно.

Арчи поднялся со стула. Он бы с радостью остался, потому что атмосфера расследования была заразительной, и он слишком долго был от нее отлучен.

— Приходите завтра в это же время, — сказал Карбони и засмеялся. Его смех был глубоким и удовлетворенным. Это был смех человека, который получал искреннее удовольствие от своей шлюхи, легко тратил деньги и ни о чем не жалел.

— Приходите завтра, и я кое-что вам расскажу.

— Нам следует поставить на лед бутылку шампанского.

Карпентер старался подыграть ему.

— Начиная с сегодняшнего утра я не пью, — Карбони снова рассмеялся и пожал руку Карпентера своей влажной рукой с особой теплотой и дружелюбием.

В течение двух с половиной лет Франческо Веллоси соглашался на то, чтобы его сопровождал эскорт, его сопровождала «альфетта», в которой сидело трое из его собственного подразделения. Они всегда были сзади него в то время, как он совершал по четыре поездки ежедневно в Виминале и на свою квартиру, туда и обратно. Независимо от погоды, в солнечный и морозный день, летом и зимой они сопровождали его во всех его перемещениях.

В этот вечер к нему должны были прийти кое-какие люди посидеть и выпить. Он сказал об этом Мауро своим спокойным, ровным голосом, глотая слова. Но позже он вернется к своему письменному столу. Не будет ли Мауро так любезен и не возьмет ли на себя координацию его эскорта? Эта просьба сопровождалась выразительным взглядом.

Теперь для Веллоси наступило время краткого отдыха до того, как прибудут его гости. Он не позволит им засиживаться допоздна, учитывая, что его стол завален бумагами. Когда он вошел в дом и оказался на попечении охранника, который жил с ним вместе, его моторизованный эскорт был отпущен. Но поскольку было известно, что он вернется в свои офис позже, послышались проклятья людей, которые его сопровождали: их вечер снова был испорчен.

Тени ушли. Их увело за собой солнце, тихонько спустившееся в апельсиновый сад справа от него. Линии удлинились, достигли своих крайних размеров и исчезли, оставив после себя дымку первой темноты. С их исчезновением среди деревьев и кустов стала быстро распространяться прохлада. Из своего укромного места Джанкарло видел эти деревья и кусты. Строение перед ним было не более чем черный силуэт неопределенных очертаний, на котором трудно было сфокусировать взгляд. Вокруг него шла перекличка ночных звуков, и они все множились, стараясь заглушить друг друга. Лай собаки на дальней ферме, гудение пчел, обезумевших в борьбе за последнюю каплю нектара из дикой жимолости, звон комаров, крик совы, невидимой на высоком дереве. Юноша не двигался, как если бы боялся, что любое движение его тела могло насторожить тех, кто находился менее чем в ста метрах от него. Еще не наступил момент, когда он должен был броситься вперед. Пусть темнота еще плотнее окутает землю, набросит свое покрывало на поля оливковые рощи и обнаженную скальную породу, уже наполовину погруженную во мрак. Мысли Джанкарло свернулись, как спираль и, робкие и нерешительные, когда они еще только зарождались в тряске скорого поезда, теперь почти обрели законченность. Они казались ему дикими и болезненными, когда только зарождались в мозгу. Теперь же приобрели определенную целостность, рисунок и ценность. Они заслуживали улыбки, маленький лисенок, заслуживали улыбки.

Никем не замеченный, он вышел с маленькой станции с широкими платформами на эспланаде Реджио и жадно глотнул воздуха с моря, принесенного ветром. Потом он смешался с потоком вышедших на этой станции пассажиров. Если здесь и была полиция, то Джанкарло ее не видел и не услышал резкого крика: стоп. Он вышел со станции и пошел в толпе людей, нагруженных чемоданами и веревочными сумками. Толпа распалась на множество ручейков, они заскользили в разных направлениях, становясь все тоньше и тоньше, пока наконец Джанкарло не остался один. В табачной лавке он купил карту Калабрии. Названия были напечатаны разборчиво и хорошо запоминались. Синопли… Делиануова… Акваро… Косолето.

Он нашел их там, где красные ленты дорог начали извиваться, поднимаясь в предгорья Аспромонте, за окрашенной в зеленый цвет полоской побережья, далеко среди песчаных и коричневых тонов возвышенности.

Вскоре после полудня, когда время сиесты тяжестью навалилось на пустые улицы, Джанкарло нашел машину. Среди выкрашенных белых домов, слепящих своей белизной его незащищенные глаза, она была небрежно припаркована, как, если бы ее владелец опаздывал на важное свиданье, а не просто беспокоился, что не попадет на ленч. Царила жизнь Меццо Джиорно, страны полудня. Побелка покоробилась, потускнела и казалась заскорузлой на балконе дома, под которым был брошен красный «фиат-127». Прямо рядом с дверью на улицу, ключи в замке зажигания. Ставни закрыты, чтобы сохранить прохладу внутри дома; не плакал ребенок, не жаловалась бабушка, не было слышно музыки по радио. Он скользнул на сиденье водителя, высвободил ручной тормоз и медленно покатил под уклон, пока не оказался за углом, а потом включил двигатель. Он направился на север к длинному виадуку, туда, где мафиози накапливали свои состояния, вымогая деньги у тех, кто нуждался в перевозке материалов и оборудования и считал, что дешевле уступить, чем драться. Он ехал медленно, потому что таков был стиль езды калабрийца после ленча, а ему нельзя было привлекать к себе внимание, и эта необходимость оставалась столь же насущной, как прежде. Уже одно его лицо было проблемой. Оно было белым, словно покрытым тюремной бледностью. Это не было цветом лица уроженца юга, цветом обгорелого темного дерева, присущего тем, кто владел этой страной. Он проехал мимо знаков поворота на Галлико и Карнителло и стал взбираться вверх по дороге над морским каналом, отделявшим остров Сицилию от материка. На минуту он затормозил и пристально посмотрел влево, его взгляд задержался на Мессине, раскинувшейся на фоне лазурной воды.