— И что они ответили? — Харрисон продолжал есть. Слова их обоих были слишком нереальными, чтобы представлять какой-то вес.

— Имя человека, который за тобой охотится — Карбони. Я говорил только с ним. Он ничего не сказал.

— Он сказал, что Франка будет освобождена?

— Он не дал ответа.

Джанкарло улыбнулся. В его вымытом и побритом лице была какая-то теплота, какое-то даже очарование.

— Он не ответил ни на один из моих вопросов. Ты представляешь, он знает мое имя, знает, кто я и с кем он разговаривает. Ему это было приятно. Он был польщен, этот человек, Карбони. Это правда, я говорю серьезно, совершенно серьезно, Аррисон. Мне будет жаль убивать тебя. Я бы этого не хотел.

Джеффри Харрисону было слишком трудно это понять. Однажды во дворе за домом его отца они наблюдали за курами, которые гуляли вдоль забора, тогда они решали, которую из них съесть, и он пытался объяснить выбранной птице, что в их выборе не было ничего личного, никакого зла.

— Тебе это не поможет, если ты меня застрелишь, — Харрисон пытался сохранять спокойствие, пытался смягчить и успокоить его, разговаривая с ним.

— Есть правило: каждый раз, когда ты угрожаешь, то должен выполнить свою угрозу, если хочешь, чтобы тебе верили. Понимаешь это, Аррисон? Я говорю, что убью тебя, если мне не дадут того, что я прошу, и должен это сделать, если мое условие не выполнят. Это правильно. Ты понимаешь, Аррисон?

— Зачем ты мне это говоришь?

— Потому что ты имеешь право знать.

Харрисон повернул голову. Это было медленное ненарочитое движение, оглядел деревья перед собой, и вдруг среди деревьев его взгляд уловил синюю и белую клетку рубашки этого идиота — парнишки, который сидел там, где только что был Джанкарло.

— Они отдадут тебе твою Франку, Джанкарло?

— Нет, — сказал он просто, его рука нырнула в мешок, и он передал Харрисону еще один рогалик. Подумав, добавил:

— Нет, не думаю. Но я должен попытаться, верно, Аррисон? Ты согласен, что я должен попытаться?

С прибытием из Виминоле Франческо Веллоси совещание на высшем уровне в офисе Карбони можно было начинать. Перед тем, как приехал глава группы борьбы с терроризмом, прибыл министр внутренних дел, а до него — судья, который успешно манипулировал мнением собратьев по профессии, добиваясь, чтобы ему поручили вести расследование.

Все они были усталыми и слишком подавленными, чтобы болтать. Для начала они начали обсуждать вопрос приоритетов, а министр в это время сидел с опущенной головой, потому что знал — наказанием за провал попытки арестовать террориста будет отставка, и среди окружавших его людей не мог найти таких, у кого был бы стимул проявить инициативу. Было много вопросов, заслуживавших обсуждения.

Следует ли представить Совету Министров рекомендацию отказаться от рассмотрения вопроса об освобождении Франки Тантардини? Следует ли разрешить ей поговорить по телефону с Баттистини?

По крайней мере, два жетона было использовано во время телефонного разговора. Звонок был сделан не из Рима, а из сельской местности. Главной силой, следившей за отправлением закона, были карабинеры. Будут ли теперь они вести дальше поисковую операцию или общее руководство будет по-прежнему осуществлять полиция?

Был ли смысл войти в контакт с секретариатом Ватикана, чтобы узнать, имеет ли Его Святейшество возможность использовать обращение, подобное тому, которое было сделано папой Павлом VI ради спасения жизни Альдо Моро?

Должен ли председатель Совета Министров выступить по радио с обращением к стране?

Почему оказалось невозможным получить более подробную информацию с того места, откуда был сделан телефонный звонок?

Многое из этого было не нужно, на это бессмысленно уходило время, что нарушало концентрацию внимания людей, находившихся в комнате. В то же время нужно было уяснить, нет ли опасности провала завтрашней операции. При таком исходе репутации многих существенно пострадают, а, возможно, и будут погублены совсем. Следует защитить тылы. В конце концов Джузеппе Карбони, самому младшему в иерархии, было дано то, что можно было бы определить как свободу действия. Ему придавались подразделения связи (чтобы он имел возможность контактировать с Криминалполом), карабинеров и вооруженных сил. Если операция увенчается успехом, тогда все те, кто ввел в действие силы по поисковой операции, выдвинутся на передний план. Если операция окажется неудачной, то плечи опустятся, головы будут повернуты в другую сторону, и Карбони останется в одиночестве. Когда совещание окончилось и все поднялись из-за стола, комната быстро опустела. Казалось, что несчастье уже коснулось этих стен и оставило свои следы на их штукатурке. Стоя у стола и слабо улыбаясь в спину удаляющегося Министра, Карбони размышлял о том, как мало было выиграно, и сколько времени растрачено зря.

— Смотрите на это под другим углом зрения, — сказал Веллоси, обнимая Карбони за плечи. — В нас, пытающихся спасти Харрисона, мало сходства, но это и не главное. Главное, что мы найдем эту накипь…

— Вы говорите так, будто мы перешли на военное положение, — пробормотал Карбони.

— Имеет значение только то, что мы нашли эту мразь, и завтра или через месяц, или через год уничтожим его. Он и не доживет до Асинары.

— Они тянут нас вниз, Веллоси.

— Но это как раз та почва, на которой мы с ними контактируем, боремся и побеждаем.

— Если в такое время можно добиться победы… Я не очень в этом уверен.

— Думайте о настоящем, Карбони. Найдите мне Баттистини. — Веллоси сжал его руку и вышел в дверь.

В месте для парковки машин перед тратторией Виолетта Харрисон припарковала машину. Она сделала это неаккуратно, не избежав всплеска движения и протеста перегруженного мотора. Стоянка была предназначена для хозяев траттории, но она возьмет чашку кофе, и, возможно, полграфина белого вина, и это умилостивит официантов в белых рубашках, уверит их в ее праве на место. Веранда траттории находилась позади здания. Она быстро прошла через деревянное строение с покоробившейся железной крышей, мимо кухни, где поддерживали огонь, чтобы жарить барашка и телятину. Она посидит за бамбуковой ширмой и отсюда сможет понаблюдать за мальчиками на пляже.

Она казалась умиротворенной, спокойной, но очки «Поляроид» на ее лице скрывали покрасневшие глаза. Для мира у нее была заготовлена поза покоя и умиротворения, не позволявшая увидеть то, что скрывалось внутри. Она сидела за столом и ждала. Иногда поворачивала голову и смотрела вниз, обыскивая взглядом пляж, — она была по-прежнему одержима навязчивой идеей.

В огромной сонной столице было послеполуденное время. Свирепая жара охватывала тела немногих римлян, апатично двигавшихся по источающим жар улицам. Для пешеходов почти не было защиты от солнца. Даже высокие здания 19-го века на Корсо не давали тени. Мостовые, покинутые жителями, были предоставлены потным, изнывающим от жары туристам. Судорожно сжимающие в руках карты, изучающие путеводители, облизывающие мороженое, они ощупью пробирались от руины к руине, выражая свое восхищение на пронзительном японском, трубном американском и повелительном немецком.

Словно иностранец в собственном городе, Джузеппе Карбони нетерпеливо пробирался среди праздно шатающихся зевак. Он пересек маленькую площадь перед церковью с колоннадой и заторопился к центральному входу в церковь Сан Пьетро в Винколи. Посетители стояли плотно, плечо к плечу, сбившись в группы вокруг своих гидов. У них были серьезные и торжественные лица, в то время как они впитывали культуру и промокали свои влажные от пота подмышки. Карбони сказали, что он найдет здесь Франческо Веллоси. Церковь Сан Пьетро в Цепях — это место, где трепетно хранят цепи святого, сверкающие и покрытые темной краской внутри золоченого ковчежца со стеклянной крышкой. Центральный неф был занят группами, впитывающими обязательную информацию: возраст здания, даты реставрации, историю гробницы Юлия Второго, гладкой скульптуры, изображавшей бородатого мускулистого Моисея работы Микеланджело. В проходах, в более узких нефах, где туристы уступали место молящимся, там, где тени были гуще, где высокие свечи горели неровно, где с улицы входили женщины в черном, чтобы помолиться, Карбони мог разыскать своего человека.