− Проходи, − затараторила она, − Я после тренировки как чучело, ещё после шапки.

Она запустила пальцы в волосы и затрясла их на чём свет стоит.

– Ну же, проходи скорее. У меня никого нет, до шести сможем побыть вдвоём.

Я достал подарок, который прятал за спиной.

− С днём рождения!

Я протянул ей бумажный пакетик. Одна из причин, по которой я так торопился. Боялся, что замёрзнет фиалка. Я просто не мог пойти мимо, когда её увидел. Нежно-лиловая в крошечном горшочке. Лика достала цветок.

− Какая прелесть!

Её глаза светились радостью. Она была девочкой-картинкой с коробки конфет, с растрепавшимися волосами и раскрасневшимися с мороза щеками.

− Прелесть − это ты! Ты такая красивая, − сказал я.

− Да уж, красивая… − пробормотала она. – Зачем ты всё время это повторяешь?

Я удивился:

− Как зачем? Это правда. Ты просто не видишь, какая ты.

− А ты видишь! – с притворным возмущением произнесла она.

− Конечно!

− Ай, да ну тебя! – сказала она и за руку потащила меня в комнату.

Её спальня светлая и квадратная, не то, что моя, где вся мебель расставлена по периметру, превращая её в подобие вагона-купе. И у Лики не раскладной диван, а настоящая кровать.

− Я переоденусь.

Она стаскивает с себя леггинсы и футболку, остаётся в простом хлопчатобумажном белье. Кидает на меня неуверенный взгляд.

− Я только с фехтования.

Мне не нужны её оправдания. Моё дыхание сбилось, когда она одним плавным движением скинула футболку. Длинные руки и ноги, стройные, ещё не совсем прошёл летний загар. Отливает тёплым персиковым цветом и оттеняется белым хлопком трусиков. Впалый живот и линия бедра, как с картины Руре.

Она снова трясёт волосами и что-то говорит про спарринг и про приближающиеся соревнования, и кто в её группе, по её мнению, сильнее. Я не слушаю, приходится применять всю силу воли, чтобы не подойти к ней и не отнести её в кровать.

− Я вот пытаюсь понять, − она прячется за дверцей шкафа. – Как это бывает. Как один человек может быть для другого самым привлекательным. Ведь дело же не только в лице или фигуре. Человека составляет столько разных кусочков. Его характер, его желания…

Мои мысли снова уносят меня вдаль от темы разговора.

У неё глаза на солнце яркие как смарагды, а осенним серым днем они похожи на глаза лесных друидов из сказок. Тонкая переносица с веснушками, которые спрячутся к Рождеству только для того, чтобы снова показаться на свет с летними грозами. Волосы, мягкие, порой волнистые, порой завивающиеся большими кольцами. Она называет себя цыганкой. Волосы у неё от мамы. Черные, блестящие, лишь в редкие моменты яркого солнца отливающие медью. Я могу рисовать её бесконечно. Нескучная внешность. Вот она нахмурила лоб, сжала полные розовые губы, и глаза потемнели. Вот она смеётся, а потом вдруг замирает, прикусив полную верхнюю губу.

− Тим! Ты меня слушаешь?

Лика вышла из-за дверцы шкафа. На ней лиловое платье с пышной юбкой и открытыми плечами.

− Всегда, − отвечаю я.

Теперь ничто её не спасет. Не в этом платье…

Я обнимаю её, постель сбита, а лиловое платье лежит в изножье кровати. Она улыбается и смотрит мне в глаза.

− Ты правда считаешь меня красивой?

− Ага. И не только красивой.

− А какой?

Я начинаю перечислять:

− Умной, решительной, честной, доброй…

Она смеётся:

− Ну да, сейчас ты тут намалюешь портрет идеального человека, а я потом соответствуй. Это совершенно в твоих интересах считать меня такой. Но ведь это не так?

Она наклоняется надо мной, легонько касается губами кончика моего носа.

− Ещё я несносная, упрямая, и не люблю, когда мне ставят условия… Даже родители на это жалуются.

Я знаю. Всё это я знаю уже давно. Но для меня она − идеальная. Я молчу.

Она продолжает:

− Я умею дружить, но я эгоистичная. Я умею любить, как выяснилось. Но не хочу оказаться в силках.

− В силках? – переспрашиваю я.

− М-х-м.

Она ничего не объясняет. А я не хочу копаться в этом сейчас. Я чувствую, что этот разговор не на пять минут.

− А знаешь, я подумала это могло бы стать нашим новым правилом.

Она плавным движением перелезает через меня и поднимает с пола платье. Надевает его через голову и стоит с растрёпанными волосами, похожа на вытащенную из ящика куклу, в нарядном платье, непричесанную, но безумно хорошенькую, со светящимися глазами и яркими от поцелуев губами.

− Давай договоримся всегда отдавать отчёт, что любимый человек – это не просто картинка, которая нравится тебе. Не твоё представление о нём. Если любишь, то всего, со всеми недостатками и противоречиями. Признавай, что любимый не идеален. Никогда не требуй, чтобы любимый стал красивой, но картонной версией себя.

Я сел на кровати.

− Иногда ты говоришь такие вещи, что я сомневаюсь, что тебе семнадцать. Сегодня точно твой семнадцатый день рождения? Не сто семнадцатый? Не двести?

Она таинственно улыбается, и на минуту мне кажется, что в моей шутке есть доля правды.

− Мне точно семнадцать, и точно нужно причесаться, скоро придут гости. Помоги мне с замком.

Застегиваю молнию на её платье и думаю о том, что никогда, с самого первого дня, я не видел в ней картинку. Для меня она самый живой, самый изменчивый и непредсказуемый человек, которого я встречал. И что в этом плохого, что я замечаю в ней только лучшее?

− Алён, здесь моя старая знакомая, она немного перепила. И у неё проблемы с одним пьяным идиотом. Я отвезу её домой. Это не займёт больше пятнадцати минут.

В Алёниных глазах отразилось недоумение. Но я не хотел ей врать. Да, я не побежал бы везти домой любую знакомую. Но после того, что я видел там, на лестнице, я не мог отпустить Лику на такси.

Алёна опустила взгляд на бежевый кардиган, который я держу в руке. Открыла рот, чтобы что-то сказать, но потом окинула взглядом нашу компанию, которая с интересом наблюдала за происходящим.

Олег пришёл мне на помощь:

− Алён, не переживай. Пусть он едет. За тобой присмотрит сам именинник.

Он демонстративно постучал указательным пальцем по груди. Потом добавил уже для меня:

− Езжай-езжай, со мной она будет как за каменной стеной. И если ты не возвратишься через пятнадцать минут, пусть она выберет самого лояльного и обаятельного.

Олежа улыбался радостно, Алёна улыбалась без энтузиазма, но всё же села обратно за стол. Я наклонился, крепко поцеловал её.

− Не верь каждому, кто называет себя лояльным и обаятельным. Дождись меня. Я быстро. Люблю тебя, милая.

Алёна расслабилась, и после последних моих слов её улыбка стала немного более искренней.

Лика стоит на площадке перед клубом, прислонившись к стене. Глаза закрыты, она чему-то улыбается. Улыбка сродни тому смеху, что я слышал там на лестнице − странная, нехорошая.

Мы доехали до дома, она не произнесла ни слова. Отвернулась и смотрела в окно.

Я хотел заговорить, но смотрел на её сжатые кулаки и не находил слов.

Я должен её отпустить. Я должен! И должен вернуться к Алёне!

От повторения этой мантры легче не становилось.

Я хотел уехать сразу, как только она вышла из машины. Но не смог. Она тыкала что-то в домофоне и никак не могла открыть дверь.

Когда я подошёл, она не подняла на меня глаз. Было видно, что она еле держится на ногах.

Я хотел хоть как-то её утешить, но она так взглянула на меня, что я понял − мне нельзя приближаться к ней.

Не когда она так уязвима.

Во мне срабатывала привычка её защищать. Я хотел, чтобы у неё всё было хорошо. Хотел бы всё исправить, но не ценой отношений с Алёной.

Я должен её отпустить. Должен! И должен вернуться на день рождения.