Я киваю.

– Не стану. Тим, просто выслушай меня.

– Почему я должен слушать?

Я всегда вижу, когда он злится. Всё написано на лице − на виске выступает венка, а под глазами светлые круги.

– Я знаю, ты зол, но позволь мне объяснить.

– Для чего ты приехала?

Я так долго готовилась объяснять, почему я не приезжала так долго. Но он хочет знать, для чего я приехала.

Я растерялась, а он встал и вышел из кухни.

Завибрировал телефон. Я взглянула на экран. На секунду сердце ухнуло вниз и забилось в пустоте. В горле сжался комок. Я словно услышала голос Прохора:

− Привет, Ангел мой, чем занимаешься в своём скучном городишке?

Но эти слова − они из прошлой жизни. И воображаемый голос тоже. Он не может меня спрашивать, где я. Не может звать меня Ангелом. И звонить он мне не может. Номер незнакомый.

Я отклонила звонок, отключила звук и пошла за Тимой. Он стоял у окна. Я подошла, встала рядом. Он молчал, и я не знала, что сказать. Поэтому просто протянула руку и накрыла его упирающуюся в подоконник ладонь своей.

− Прошу тебя, Тим. Посмотри на меня.

Он не оборачивался. Но руку не убрал. Я чувствовала холод его кисти. У него всегда холодные руки, когда он нервничает.

− Тим…

− Зачем ты здесь? – спросил он.

Он не смотрел в мою сторону, словно разговаривал с кем-то за окном, и это меня разозлило.

− А ты?

Он наконец обернулся. Я наступала:

− Почему здесь? У мамы. Только не говори, что ты у неё живешь!

Я развернулась и подошла к шкафу. Распахнула двери, не обращая внимания, как они хлопают о стены.

− Скажешь, ты здесь живёшь? Где же тогда твои вещи?

Шкаф зияет пустотой, лишь разномастные вешалки висят на перекладине и несколько целлофановых пакетов пылятся на антресолях.

− Хочешь сказать, что ты здесь не потому, что ждал меня?

Наши взгляды скрестились.

− Скажи. Что ты. Меня. Не ждал.

− Я тебя ждал! − Его голос сорвался. − Три года назад стоял у окна и ждал!

От выражения его лица сердце медленно поплыло вниз.

− Тогда, Лика, тогда я тебя ждал! Неделю за неделей! А когда не дождался, решил, что это было в последний раз.

В голове я судорожно перебирала слова. Те, что могли спасти меня. Те, что ещё могли хоть что-то спасти. Но в голове будто разъединились какие-то важные проводки. Я не находила слов. Остались только мелкие, дешевые оправдания. Нужные аргументы рассеялись бессонными ночами, которые я провела, представляя нашу встречу. Встречу, на которой нужны сильные, смелые и убедительные слова. Они не находились. В конце концов дрожащим голосом я выдавила:

− И ты не хочешь знать, что случилось тогда?

Тима сжал полированную дверцу шкафа, костяшки пальцев побелели. Он посмотрел на меня зло и со всей силы захлопнул дверцу. Когда она отскочила Тима изо всей силы двинул её кулаком. В этот раз она закрылась.

Я отступила на шаг назад. А он словно увидел меня. Подошёл ко мне, и приподнял лицо за подбородок. Взгляды снова скрестились.

− Ты немного опоздала с объяснениями, − произнёс он уже почти спокойно. – Но в одном ты права. Я всё же ждал тебя.

Я замерла и перестала дышать. Он погладил меня по лицу.

Пальцы прохладные. Такие родные.

− Хотел дождаться, чтобы сказать тебе, что всё кончено.

− Я хочу знать, почему,– неожиданно для себя сказала я.

Он снова отошёл к окну. Я смотрела ему в спину. Он не обернулся, просто сказал:

− Я встретил женщину. У меня с ней есть будущее.

Глоток воздуха застрял в горле и никак не проталкивался вниз. Его аргументы оказались сильнее моих. Пока я «разматывала» себя, переклеивала и переделывала, он искал. И он нашёл своё будущее.

Я ждала, что мы сядем и поговорим. Что смогу рассказать ему, почему не приехала раньше. Что мы поплачем над потерянным временем, и потом всё вернется на свои места. Всегда возвращалось.

Наивная идиотка! Самонадеянная гусыня! С чего я взяла, что он будет сидеть и ждать всю свою жизнь?

В голове медленно плыл густой туман. Грудь заливало болезненным липким теплом. Кровь словно перестала течь через сердце и затопила грудную клетку.

Тима так не обернулся.

Три года. Три долгих года я ждал её. Но не так, как думала она. На этот раз я ждал не для того, чтобы снова быть с ней. Нет, только не после того, что она сделала.

Лика открыла шкаф и словно взяла с полки надежду. Теперь эта надежда светится в её глазах. Но возврата к прошлому больше нет.

Беру её за руку. Пальцы дрожат.

Чьи? Мои или её?

Я должен сделать это. Должен это прекратить. Ради себя и той, которой я дорожу.

Двадцать лет бесконечной агонии. Каждое лето, каждый год в моём дневнике. Я не писал в нём, я рисовал. Лето две тысячи шестого, две тысячи девятого, лето, лето, лето… Эти дневники здесь – в шкафу. В нижнем ящике, но Лика о них не знает.

Она заглядывает мне в глаза, старается что-т разглядеть. Я молюсь, чтобы не разглядела.

А ещё я злюсь. Она не слушает. Или не слышит. Ведёт себя, будто знает что-то такое, чего не знает никто другой. Это злит больше всего. Я готов разбить этот пустой шкаф, чтобы она поняла − в этот раз ей придётся убраться из моей жизни навсегда. И не будет никаких объяснений!

Мы с Ликой серьёзно поссорились. Нет, конечно, мы ссорились и раньше, но так − никогда.

Мой семнадцатый день рождения превратился в полную катастрофу.

– Ты полный идиот! – кричит она.

Наша компашка тусит на даче Марка, и мне пришлось закрыть дверь на веранду, чтобы друзья не испугались разбушевавшейся валькирии. На этот раз я совершенно согласен с нею.

Я полный кретин. Имбецил.

Пытаюсь её обнять, но она отталкивает меня. Такая тоненькая, но такая сильная. И очень-очень злая.

– Лика, послушай, я совершил ошибку и не оправдываюсь! – пытаюсь объяснить я. – Просто выслушай меня!

– А ты! Ты меня выслушал? Или стал обвинять меня перед нашими друзьями? Дебильная, идиотская реакция! Как будто тебе мозг отключили! Как ты вообще смеешь такое говорить!

– Тимас, слышь, мы там нальём? – в дверь сунулся Лёха.

Лика дёргается с явным намерением отщемить ему голову. Я перехватываю её в последний момент. Она яростно отбивается, но мне удается схватить её за руки и прижать к стене. Она тяжело дышит и пытается меня лягнуть.

– Хорошо, хорошо, прошу, не калечь меня. Я ввожу правило номер два.

Она на мгновение затихает, а я воодушевляюсь:

– Правило номер два гласит − никогда не делай выводов, не выслушав. Никогда не суди без того, чтобы дать объясниться.

Заглядываю ей в лицо. В этот раз она не пытается меня ударить. Уже хорошая новость. Но всё ещё подозрительно щурится.

– И что это значит? – спрашивает она.

Я понимаю, что почти выиграл бой.

– Это значит, что я идиот, и что я должен был спросить и дать возможность объяснить, а не делать выводы.

– Какие выводы?

Она сощуривается ещё сильнее.

– Глупые, совершенно неприемлемые, идиотские и…

Я не успеваю договорить. Она смотрит на меня исподлобья и говорит:

– Я люблю тебя, как ты не понимаешь. Правило номер один уже даёт тебе возможность спросить что угодно и гарантирует, что я скажу правду. Правило номер два – оно тоже хорошее…

Я не слушаю, перестал слушать после первых трёх слов.

– Повтори, – говорю я.

– Правило номер два…

– Не это. То, что было вначале.

Она дотягивается до моей щеки губами и шепчет.

– Я. Люблю. Тебя.

Лучший день рождения в моей жизни!

День рождения в конце концов получился весёлым. Лёха – виновник нашего с Ликой раздора − обрадованно засвистел.