− Тимас, привет! – Лёха трясёт меня за плечо, а я не могу оторвать взгляд от девчонки.

Как, Женя сказала, её зовут? Анжелика?

Как героиню в старинном романе. Она действительно как из книги или с картины какой. Глазищи огромные, зелёные, с длинными тёмными ресницами, волосы угольные крупными кольцами по плечам, кожа белая, а губы такие яркие, что я еле заставил себя отвести взгляд. Когда она улыбнулась, на щеках появились две симметричные ямочки, и я заметил лёгкие веснушки на переносице.

Я хотел бы смотреть на неё часами. Рисовать её. Лёха замечает мой взгляд:

− Видишь, Тимас, а ты не хотел идти. Я тебе говорил, у них классная компания. И девчонки, смотри, какие!

Сажусь на диван рядом с ним, а он наклоняется и шепчет мне на ухо.

− Именинница чур моя. А подружку можешь себе забирать.

Я отвожу взгляд от Анжелики и удивлённо смотрю на друга. Лёха неправильно трактует мой взгляд:

− А что? Я с ней первый познакомился. Она мне нравится.

Как же хорошо, что нам с тобой нравятся разные девчонки!

− Я так рад, что мы встретились. А не хотел идти на этот день рождения. Именинница − какая-то новая Лёхина знакомая. И что, если бы я не пошёл? Я бы не встретил тебя. Я так рад, что пошёл, Анжелика.

Мы сидим на полу в тёмном подъезде первой попавшейся многоэтажки, где-то на полпути между нашими домами. Наши пальцы переплелись, и я никак не могу проглотить плотный комок в горле.

− Мне не нравится моё имя, − сказала она. − Дома меня называют Тото, потому что в детстве я отказывалась на своё имя отзываться.

− Почему Тото? − спрашиваю я.

Она поворачивается, я смутно различаю овал её лица, свет осенних фонарей этажом ниже едва разбавляет мрак подъезда. Из квартир доносятся приглушённые звуки обыденной жизни, а у меня всё перевернулось с ног на голову. Моя жизнь перестала быть обыденной несколько часов назад.

Я улыбнулся.

Тото − такое странное и такое милое имя.

− Даже не знаю, почему именно Тото. Но я не была против. Ты можешь называть меня Ликой. Так меня зовут друзья.

− Лика − тоже красиво, − сказал я.

Она засмеялась:

− Так же красиво, как Тото?

− Ага.

− Ты когда-нибудь целовался? – неожиданно спросила она.

У меня пересохло во рту. Такой простой вопрос, но ответить на него невозможно.

− Нет, − в конце концов сказал я севшим голосом. – Но очень хочу поцеловать тебя.

Лика должна была вернуться к десяти. Я проводил её и пришёл домой в начале одиннадцатого.

− Тимашка, ну как день рождения? Чем занимались? – встретила меня мама.

А я не мог разговаривать. Мне нужны были тишина и темнота моей комнаты.

− Да всё хорошо, мам, – отмахнулся я. – Спать пойду, завтра рано в художку.

Спать я не мог. Сидел за столом и выводил в тетрадке на разные лады её имя.

Лика, Лика, Лика.

Вся жизнь вдруг слилась в один прекрасный момент − мягкие губы пахнут малиной, и поцелуй на вкус как лето. Кажется, я влюбился.

Галя покачала головой. Она всегда думала, что Татьяне повезло с сыном. И работает, и заботливый − матери поможет всегда. И подруга у него, Алёна, такая приятная. Всё думала Галя, отчего не женится парень. Всё у него есть, всё как положено.

Гале и самой стало бы легче, если бы Тима женился уже. Дочке семнадцать, а замирает при виде соседа, как лань зачарованная.

Этот восторг Галя отметила давно. Сидела она пару лет назад у Татьяны, чай пили. Раздался звонок в дверь.

– Галь, Лера пришла? – позвала Татьяна из коридора.

Лерка стояла в прихожей, в меховой шапке и новом белоснежном пуховике. Розовощёкая, глаза сверкают. Но от материнского взгляда не укрылись и другие детали – помада новая, глаза накрашены слишком ярко.

– Мам, я к Машке пойду, – отчиталась дочь.

– Иди, но чтоб до одиннадцати дома.

Лерка всё мялась у порога.

– Ма, я кошелёк принесла. Дай мне денег, пожалуйста, мы с девочками пиццу закажем.

И тут открылась дверь, и вошёл Тима.

– Добрый вечер, – поздоровался он.

Вот тогда-то и появилось у Лерки в глазах то самое выражение, от которого у Гали кровь застыла в жилах.

– Добрый вечер, Тима, – поприветствовала она его.

– Привет, сынок! – сказала Татьяна.

А Лерка позабыла и про пиццу, и про девочек, и про мамин кошелёк. Галя видела, что дочь сейчас и имя бы своё не вспомнила.

Тима посмотрел на девушку:

– Привет, ты, должно быть, Лера. А чего вы не проходите?

Он скинул куртку и прошёл в кухню.

– Мам, я котлеты погрею? – крикнул он уже из кухни.

– Доча, ты денег-то хочешь? – спросила Галя.

Лера стряхнула с себя оцепенение, с трудом оторвала взгляд от двери, за которой скрылся Тима.

– Ага. Мам, это и есть тёти Танин сын? – прошептала она.

Мечтательное выражение лица дочери тревожило Галю ещё долго после того, как она выпроводила её за дверь со строгим:

– В одиннадцать чтобы дома!

Лика сидит на подоконнике, на ней моя футболка, и это не даёт мне покоя.

Одна только футболка, а под ней ничего.

Ликина призывная улыбка сменяется задумчивой:

– Я считаю, нам нужны правила, – заявляет она внезапно.

– Правила? Зачем нам правила?

Перекатываюсь на спину, теперь она сидит прямо надо мной. Гладкие икры касаются моей щеки.

Только футболка…

Она насмешливо смотрит на меня.

– Не подбирайся. Ничего не получишь, пока у нас не будет своего правила.

Я закрываю глаза тыльной стороной ладони и громко вздыхаю.

– Хорошо. Ты наверняка его уже придумала. Выкладывай!

Она спрыгивает с подоконника и ложится рядом. Её подбородок упирается мне в живот.

– Это очень хорошее правило. Тебе понравится. Давай никогда не будем друг от друга ничего скрывать. Если я тебя спрошу, о чём ты сейчас думаешь, ты скажешь правду. Я тоже всегда тебе скажу, как есть.

Переворачиваюсь и подминаю её под себя.

– Ну, спрашивай!

– Ты меня специально раздавил? – смеётся она. – Мне не выдохнуть под твоей тяжестью.

Приподнимаюсь на руках.

– Спрашивай!

– Ну хорошо, о чём ты думаешь? – спрашивает она.

Мои руки синхронизировались с мыслями, но я всё же отвечаю.

–Уже битых полчаса я думаю о том, что у тебя под футболкой ничего нет.

В коридоре всё по-прежнему. Как и подъезд, квартира Тиминой мамы не изменилась, это немного успокаивает. Не расстёгивая, сковыриваю сандалии. Тима уже прошёл на кухню.

– Чай будешь? – спросил он.

– Буду, – ответила я, – Только руки помою.

Села на край ванной и пытаюсь успокоиться. Самое страшное позади.

Он здесь, у мамы. Значит он один… или не значит? Он впустил меня. Это ведь хорошо? Да?

Набираю в ладони холодной воды и прижимаю к горячим щекам.

Сейчас мы спокойно попьём чаю, и я ему всё объясню. Я смогу всё объяснить!

На кухне Тимка стоит у окна. Я сажусь и подвигаю к чашке сахарницу. Долго размешиваю сахар, Тима всё не поворачивается.

Я скучала по тебе… я так по тебе скучала.

Он не поворачивается.

– Тим? Сядь, пожалуйста, – прошу тихо.

Сначала он снова наливает воды в чайник и ставит на плиту. Я грею пальцы об чашку и жду. Когда наконец он садится, я хочу просто сказать спасибо, но во рту всё пересохло, и не выходит не звука.

– Не нужно, – говорит он.

– Не нужно чего?

– Не нужно разыгрывать жертву.