— Отличный бонус к нашему расследованию! — похвалил меня Глеб. — Итак подведём промежуточный итог. У нас есть некая девушка из знатного, но обедневшего рода. Она выходит замуж и у неё вроде бы всё хорошо… Но всю жизнь она оплакивает некоего младенца… Кто это может быть?

— Тайный роман? Нерожденный ребёнок?

— Судя по тому что нам рассказывают об Ольге Матвеевне, я слоняюсь к мысли, что это была первая любовь закончившаяся нежеланным для её родителей плодом…

— Но как нам это выяснить? Вызвать духа Ольги или какого-нибудь мертвеца, который поймает её на том свете и допросит?

— Нет, в этот раз мы пойдем к живым. Минутку!

Пока я приводил в порядок отчёт по этому делу, Глеб позвонил Матвею, чтобы узнать нет ли у него, какого-нибудь родственника по стороне отца, который мог что-то знать о начале отношений будущей четы Некифорцовой. Я совершенно не удивилась, когда выяснилось, что таких не нашлось. Естественно, если старушка почила в 90, то тем, кто знал её молодой должно было быть 90 с плюсом! А такие долгожители ни на каждом углу встречаются. Но зато Матвей рассказал, что нашёл письма из Америки. К его удивлению, они были написаны на французском языке. Поэтому он их разобрать не мог и вообще был удивлён, что его прабабка знала язык мушкетеров. Мол он был уверен, что она всего лишь сельская учительница, никогда не бывавшая в Париже… Матвей был уверен, что его бабушка происходила от простых крестьян, но мы-то уже знали, что в той среде, где она росла, это было нормой. И хотя сама среда не уцелела в противостояние с новой эпохой, но родители, видимо, дали дочери тот образовательный «минимум», который считали обязательным.

Конечно, Глеб срочно захотел прочитать эти письма, поэтому уже через десять минут, я на самокате за ними мчала. Когда я вернулась, то не успела раздеться, как он принялся их читать. Не могу признаться, что сильно удивилась, когда услышала его беглое французское произношение и то, как он быстро переводил мне суть письма. Все их было три. Написанные в течение десяти лет, как мы поняли, на два из них так и не было получено ответа. Удостоилось ли ответа третье — мы не знали. Но то, что не было четвертого, где бы абонента благодарили за отклик, намекало, что и на него отреагировали молчанием. Но сами послания — на нашу удачу — не уничтожили, а это само по себе было началом диалога. Пусть и внутреннего. Не высказанного.

В каждом письме мать Ольги Матвеевны сначала долго расспрашивала о внуках и внучке, о себе и муже не писала, а только описывала, как тоскует и скучает. И всегда просила прощение… Признавалась, что не может спать. Что слышит крик ребёнка.

— Они заставили её его убить!

— Сделать аборт, — догадка обрушилась на нас с Глебом одновременно, мы хором произнесли страшные слова.

— Отсюда её вина… Она считала, что совершила грех, что послушалась родителями или уступила им… Возможно, это было сделано слишком поздно…

— Они заставили её расстаться с избранником…

— Или с ним что-то случилось…. И… — мы не стали продолжать фантазировать, эта часть истории не была освящена письмами, и пусть останется известной только участникам.

— И они выдали её замуж за другого, — наперебой закончили мы версию, чувствуя, что в этом отрезке оказались на правильном пути.

— Если всё так, то уже сегодня ночью, мы сможем освободить этого призрака. И Матвея от него… — подытожил Кристовский главное.

— И что для этого нужно?

— Греховное яйцо.

— Что? Я думала, что греховным только яблоки бывают, — с насмешкой выпалила я.

— Это другое.

Когда шеф поведал, что мне предстоит сделать, я сама чуть не упала в обморок. Настолько абсурдно это звучало!

Монастырское подворье издалека белело высоким покрытым известью забором. Ровная каменная кладка, ровно оштукатуренная и аккуратно выкрашенная, обносила храм и все сопутствующие ему строения в надежное кольцо. Наверное, чтобы светлые чаяния и мысли, живущие по ту сторону забора, не разбежались. Вход на ухоженную площадку перед основным храмом, где находилась криничка, лавочки и палатки с товарами, которые обычно покупали на память верующие паломники и случайные туристы, был свободным, а вот в глубь, на подворье, где жили и работали монашки попасть непосвященному было невозможно. Присела на лавочку, посмотрев на взметнувшийся ввысь купол, улыбнулась трагикомичности ситуации: не будешь же молить высшую силу помочь «стибрить» куриное яйцо у её служителей. А именно это попросил меня сделать Кристовский. Мои заверения, что в любом супермаркете я куплю точно такие же по составу яйца, он отмёл как несущественные.

И вот теперь я сидела и ждала у моря погоды, совершенно не представляя, как решиться на это дерзкое и глупое преступление. Мимо прошла одна из монахинь, неся в руках увесистую корзину. Из-под низко надвинутого на глаза платка-апостальника бросила на меня строгий и осуждающий взгляд — неужто прочитала мои мысли — а затем приблизилась к палатке и начала выкладывать на прилавок: выпечку и несколько пол-литровых бутылок с кефиром. Ясно, монахи продают здесь свое продукты. Качественно приготовленные и экологически чистые они пользуются спросом. Я присмотрелась: на прилавке справа от книг, маленьких икон и лежали домашние сыры, печенье и хлеб, зефир и пастила собственного приготовления, а в глубине яйца. Так значит моя задача немного упростилась… Мне уже не нужно было пытаться проникнуть на территорию в поисках курицы. Но что делать теперь? Дожидаться пока лавочница отвлечется? Есть только один человек, который может мне помочь. Рукой нащупала в рюкзаке телефон.

— Юль, привет. Занята?

— Привет! Варюха, гербарий собираю. Твоему надо?

— Что? — переспросила я.

— Ну траву сухую для настоек… На днях первые морозы ударили, самое время собирать чертополох и мох! Тебя Глеб не послал?

— Можно сказать, что послал… — усмехнувшись, ответила я.

— О, так я могу сразу и тебе нарвать, тут на опушке в лесу за монастырём дофига наросло!

— Что? — я поперхнулась словами! — Ты возле монастыре святой Елены?

— Да. А что? Ты тоже тут собираешь букет для наших любимых мужчин? — Юлька опять хохотнула.

— Нет, я здесь по другому делу, но мне нужна твоя помощь. Встретимся у забора возле третьей башни?

— Ага! Хорошо, — согласилась верная Юлька, даже не спросив, что мне нужно.

На самокате я подкатила к указанному месту, миниатюрная машина моей подруги стояла в паре десятков метров, а её саму было почти не видно под огромной охапкой колючек. И куда её шеф их денет? Но это меня мало волновало, я открыла багажник и помогла ей сгрузить добычу. Когда Юлька выпрямилась, то мне показалось, что сегодня она выглядит более бледной, чем обычно. Её глаза «бегали», а руки заметно дрожали. Лак на ногтях был ободран, и она постоянно крутила пальцами вокруг запястья, то поглаживая, то судорожно сжимая татуировку-змейку.

— У тебя самой-то всё в порядке?

— Ага! Что со мной будет-то! Ты колись зачем я тебе понадобилась?

— Сейчас расскажу. А с Максом всё в норме? — не унималась я.

Мне не нравилось, как выглядит Юлька, поэтому я не переходила к главному, что-то в ней меня настораживало.

— Да, что с этим белокрылым станется! Всё у него чики-пуки! У белых работенка-то не пыльная, — хмыкнула она.

Решив оставить расспросы на потом, рассказала, что мне нужно. Она рассмеялась и согласилась помочь.

Чтобы не вызывать подозрений, на монастырский двор мы вернулись раздельно, я остановилась возле палатки и стала крутить медальон святой Варвары, будто раздумывая приобрести его. Миловидная пожилая женщина, стоявшая за прилавком, тут же принялась рассказывать о её подвигах и мученической смерти, но от волнения речь словоохотливой продавщицы текла мимо моих ушей. Тут с шумом, будто бы на повышенных тонах разговаривая с кем-то по телефону, появилась Юлька. Лавочница тут же бросила меня и обратила всё своё внимание на громогласную девушку, резким окриком напомнив ей, что храм любит тишину. В ответ Юлька принялась не менее громко извиняться и просить показать ей, какие есть платки в продаже, мол, ей нужно срочно свечку поставить, а головной убор дома оставила. Тётка окончательно про меня забыла, тогда не теряя времени я сделала шаг чуть-чуть глубже, за прилавок, потянулась, схватила самое ближнее ко мне яйцо и, не теряя времени, в надежде, что меня никто не видел, ретировалась. Через минуту меня догнала Юлька, сжимающая в руке платок.