За это время Глеб изучил некоторые травы, а значит в случае чего мог знахарствовать. Конечно, это были просты снадобья от осенний хвори с её кашлями и мокротой под носом да средство от слабости живота и «женских дней». Но он твердо понимал, что глубже погружаться в секреты тёмной магии не для него. Вся эта нечисть, являвшаяся на зов мёртвой плоти, пугала его до безумства.

Глеб хотел посмотреть мир. А потом вернуться из кругосветки, жениться и жить простой жизнью. Надеялся найти работу где-нибудь в деревенском имении, подальше отсюда: в поле пахать или погонщикам стада. Его мышцы уже налились силой. Парень был уверен, что в состояние себя прокормить да и на развлечения заработать рубль-другой. Хозяин ему личных денег не давал, поэтому Глеб был вынужден начать откладывать часть своей ежедневной пайки на дорогу. Но быстро убедился, что это никчёмный план. Во-первых, он оставался голодным, во-вторых, Ян мог заметить, что он прячет куски. Пришлось сделать то, к чему не лежала душа. Ночью залезть в амбар и сунуть за пазуху пирог да бутыль с квасом. Надеясь, что этого хватит. Жаль, что свою одежду и кошелек Вавила хранил в комнате, поэтому позаимствовать пару монет не представлялось возможным. Глеб уверял себя, что при первой же возможности вернёт то, что прихватил.

Как вор он крался сначала по тёмному коридору, рукой скользя по знакомой стене. Затем по лестнице, крепко сжимая перила. Наощупь открыл дверь черного хода и оказался во дворе. Крупа звезд была щедро рассыпана на небосводе. Теперь дорогу стало хорошо видно, и больше не нужно было двигаться наощупь. Глеб схватился руками за влажный от выпавшей ночью росы забор, ладони скользнули, но он удержался, подтянулся и перевалился за него. Теперь он стоял по другую сторон от двора Вавилы. Бросив последний взгляд на пристанище, спасшее ему жизнь, парень припустил по улице. Ни разу больше не оглянувшись.

Он нёсся по спящему городу, словно за ним гналась целая армия нечисти, наступая на пятки. Он будто чувствовал её тяжелое зловонное прерывистое дыхание, шумный топот ног. От особняка Вавилы его отделили уже несколько километров, но он не мог перейти на шаг. Тревога усиливалась.

Еще один поворот. За ним город заканчивается. В лесу его никто не догонит.

Эта мысль не успела прийти в голову Глеба.

На его голову обрушился удар кувалды.

Красное зарево затопило сознание.

Вонь шибанула в нос. Пахло сыростью и мочой. По ощущениям в штанах было ясно, что моча его собственная. Совсем рядом, а может быть в отдаление, но просто очень громко гукнула дверь.

— Очнулся, крысёныш!

Вавила взирал на него с высоты своего роста. Пристально и надменно. Как может позволить себе человек уверенный в своей правоте и силе, что может эту правоту доказать. Бывает так, что человек прав, но слаб. И не может отстоять свою правду. Ему приходится просить и заискивать, чтобы ему поверили. Но это было не про Вавилу. Даже если бы он был не прав, то парой тумаков любому бы легко доказал обратное. Это его и отличало, но в этот раз в нём чувствовалась монолитность. И этот кремень готов был стереть Глеба в порошок. Рядом стоял Ян. Он был мертвецки бледен. Глеб зыркнул на него, думая, увидеть в глазах вечного соперника злорадство. Но он очевидно сочувствовал несчастному.

Поёживаясь и озираясь, Глеб осмотрелся. Он был прикован тяжелой цепью к стене. Она была сложена из гигантских булыжников. «Это подвал замка Вавилы», — дошло до него. Сколько времени он так провёл было неясно. Голова болела жутко. Живот тоже разрывало от подкатывающей тошноты и голода одновременно. Он будто оказался там… в детстве…

Что-то булькнуло. Глеб как-то отстраненно осознал, что это кровь в ранах на его теле. Осознание, что он умирает в подвале Вавилы, не познав ни сладости женского тела, ни радости личной свободы, ничего из того, что грезилось в предрассветном тумане юности.

— Ты думал, я так просто тебя отпущу. Слинять от меня решил. Не хрена у тебя не получится. Каков подлюка! Я его подобрал! Столько лет растил, кормил, а он шмыг! И даже не попрощался!

Вавила сплюнул и отвесил Глебу тугой удар сапогом прямо в живот. Тот согнулся пополам, сипло закашлявшись. По лицу Яна скользнула судорога, будто он тоже почувствовал боль.

— Я уже давно заметил, что мысли у тебя появились… Ты думаешь, я тебя научил волны читать, а сам забыл! Нет! Вижу белое плетение — ну точно, падла, лапы мылит. И повесил за тобой черта наблюдать. Чай ты со двора прыг — а мой верный за тобой. Уж погонял тебя по городу, потешился, да и будет! А ты теперь будешь тут сидеть. Раз в день твой дружок будет тебе пайку приносить, а мне как что понадобится — рука живая или нога, или еще какие выпирающие органы, какие у тебя пока есть, так я наведаюсь, позаимствую! Как ты мой хлеб да квас, — разухабисто смеясь Вавила пошел вверх по лестнице, унося с собой огарок свечи, единственный источник света в этом каменном мешке.

Ян нога в ногу двинулся за ним. Глеб опять остался в полной темноте.

Некромант обещал, что оставшийся помощник будет приносить еду. Но пленнику казалось, что прежде чем вновь появился свет, а самое главное— тарелка с харчом прошла целая вечность. Но вот робкий желтовато-серый луч прорезался сквозь тьму. По ступенькам аккуратными шагами спускалась фигурка Яна. За эти дни высокий, красивый, уверенный в себе парень, притягивающий внимание местных красоток, сдулся, как если бы из него вышел воздух.

Он поставил перед Глебом тарелку. И уставился на него. В тарелке был плесневелый хлеб и вареная прямо в шкуре мышь.

— Ты прости за такую трапезу. Это не я. Это Вавила, — глухо признался он.

Глеб и сам догадался. Взял хлеб, принялся жевать. «Мясо» брезгливо отодвинул.

— Я не смог ничего достать. Если получится, то в следующий раз чего принесу, — внезапно начал он беседу.

— Угу, но не рискуй сильно, — Глеба удивила не столько щедрость, сколько общительность и дружелюбие Яна, тот и в обычной жизни не особо болтал с ним раньше.

— А ты смелый, — в голосе Яна послышались нотки восхищения. — Я тоже уже думал, как от Вавилы свалить, стырить у него из кабинета, что поценнее да дуть, когда его нет. Да поджилки трясом тряслись. Слаб хребтиной. А ты сдюжил.

— Да чего я сдюжил, ни хера я не сдюжил. Вот валяюсь теперь здесь. Дерьмом в дерьме, — не выдержал и со злостью на собственную глупость, выругался Глеб.

— Ну да, — спорить было не о чем.

— А ты вот головой думал, а я палкой в штанах, поэтому ты на верху, в своей комнате и мягкой кровати, а я тут… — он вновь развёл руками.

— Да ладно, не такие уж и мягкие кровати у Вавилы, — в ответ на шутку Яна Глеб невесело усмехнулся.

— Ладно, пойду я. А то вдруг заметит, что мы тут треплемся, но ты держись, может что-то еще и перемелется… — попытался обнадежить Ян, вдруг ставший Глебу почти приятелем. — Если смогу в тайне от Вавилы, что урвать повкуснее — принесу! — пообещал он напоследок,

Так прошло несколько дней. Кормил Вавила пленника «на убой», но не в том плане, что раскармливал как мясного кабанчика, а что сытного ничего не давал, всё равно сдохнет. Но Глеб вдруг решил выжить. Раз не убили — сам не умирать, не облегчать Вавиле жизнь понапрасну.

Выдержать невыносимые условия содержания Глебу помог новый визитёр. С первого дня пребывания в подземелье парню не давала покоя мысль о крысах. Еще с сиротского детства он их панически боялся, и какова же была радость — наверное единственная во всём этом мраке — что их здесь нет. Сначала пленник решил, что они боятся чёрного медиума и обходят дом вместе с подвалом стороной. Но однажды по стене прошелся еле различимый шорох. Глеб напрягся. Но это оказался кот. Пушистый и ласковый. Странно, что Глеб никогда не встречал его наверху. Но он давно уже разучился удивляться. Живой, тёплый кот. Радоваться надо, а не дурацкими вопросами мучиться. Теперь секрет пропажи крыс легко объяснялся. Сумрачное животное прекрасно видело в темноте и каждый день навещало своего нового, двуногого подопечного. Скромные пайки, которые приносил Ян, и ласка кота позволили пережить эти жестокие дни.