По мере приближения к пункту назначения лёд всё больше тончал, поэтому шли быстро. В порту груз встречала спецгруппа. Её начальник стоял на причале вместе с Игорем, грелся сигаретным дымом и нетерпеливо ждал, пока освободится доступ к контейнерам. Мороз здесь был несильным, градусов около двадцати. Все операции по перегрузке и доставке до склада были выполнены образцово.

Через несколько часов на складе Диортама люди в белых халатах вскрыли контейнеры.

Контейнеры были непростые, в них имелись электронные модули фиксации климатических параметров, хранившие значения температуры и прочих показателей за все три недели пути.

Волосы присутствовавших начали подниматься дыбом, когда на диаграмме, построенной по данным лог-файлов, нарисовались за какой-то период явные минус 10–15 градусов. Начальнику, присутствовавшему на складе в момент выгрузки данных, пришлось вызывать скорую — сердчишко прихватило. Всем остальным тоже мало не показалось — на ноги подняли все службы, бедного техника заставили сидеть всю ночь, проверять модули. Но тот ничем их не порадовал — всё было правильно.

К утру постепенно пришли в себя, создали комиссию и начали разбираться последовательно. Группу сопровождения на всякий случай взяли под стражу. Вначале отправили на экспертизу модули контроля климата, в надежде, что они неисправны. Но вскоре пришёл ответ, опровергающий эту гипотезу.

Затем вышли на пароходство, стали выяснять, как могло произойти переохлаждение ценного груза. Оказалось, что на пароходе тоже фиксировались показания термометров, а те показывали стабильные „плюс пять“.

— А иначе и не могло быть, — сказал по этому поводу второй помощник капитана, — бельгийские климатические установки… Ни разу ещё не сбоили!

Поэтому дальнейшее расследование приняло детективный оборот. Благо, возможности у Диортама были широкие. Допрос проводили сотрудники отделов „И“ и „Д“, поэтому снимались исчерпывающие показания, включая личные тайны, грехи молодости и информированность о существовании Организации. Через три дня у комиссии были отчёты показаний всех членов экипажа, работников портовых служб, а также двух сотрудников районной администрации Мурманска, которых вычислили в ходе допроса команды. Как оказалось, последние приходили в гости к боцману, но если к чему и причастны, то только — к распитию спиртных напитков кустарного производства и участию в нелегальном провозе легальных грузов в особо малых размерах.

После того, как столь масштабное обследование ничего не дало, снова подключились технические специалисты, поддерживаемые командой морильского филиала Диортама. Они-то и нашли истинную причину перемораживания препарата. Вначале, всё же, думали, что неисправна система регулирования температуры на теплоходе, многократно её проверяли. Но причина оказалась другой. Для этого пришлось провести ряд экспериментов. Оказалось, что контейнеры стояли слишком близко к не погружённой в воду части внешнего борта и слишком далеко от датчиков температуры. Из-за аномально низкой температуры крайние контейнеры постепенно переохладились.

Выяснилось, что это явление, в общем, известно морякам и коммерсантам, которые часто возят грузы морским транспортом. Поэтому зимой с края устанавливают менее чувствительные к морозу грузы, либо хотя бы чем-то дополнительно прокладывают контейнеры со стороны борта. Результат известен — диортамовцы стали жертвой собственного желания обезопасить груз, хорошо заставив его другими контейнерами со стороны загрузочного проёма. Моряки, предупреждённые об особом статусе груза и его сопровождающих, спорить с ними не решились. Да и кто бы мог подумать, что грохнут такие морозы?

Вначале морильский филиал жил более-менее спокойно. Сразу никого не сняли и даже не наказали, все подразделения продолжали работать в обычном режиме. Даже обоих сопровождающих освободили и допустили к работе. Но близился Новый год, и старые запасы триколитрона заканчивались. Босс понимал, что за неудачный эксперимент спросят именно с него, поэтому пытался выправить ситуацию, для чего всячески напрягал своих подчинённых.

Прежде всего, своими силами сделали анализ активности нового триколитрона — для того чтобы знать, чего ожидать в ближайшее время. Подготовленный отделом „Ю“ развёрнутый анализ показал, что ситуация не так плачевна. Условная потеря препарата составила почти четверть объёма. Причём, снижение активности сильно колебалось, в зависимости от расположения ёмкостей в контейнерах — от 2 до 88 %.

Одновременно связались с коллегами из ближайших городов, если можно считать такими расположенные в полутора тысячах километров (а ближе к Морильску крупных городов-то и нет, вот уж, поистине, необъятна ты, Русь!). Попросили у них весной взаймы несколько ёмкостей триколитрона. Но там их не очень обнадёжили: самый крупный и дружественный филиал, оказалось, уже пообещал свои резервы другим страждущим и в ближайшее время ничем помочь не мог. Другие оказались тоже не очень богаты, и делиться были готовы только с санкции высокого начальства. В общем, как это часто бывает в жизни, — если чего-то не хватает, то не хватает всем и сразу.

После сложных обсуждений и многочисленных согласований приняли непростое решение: на федеральный уровень с просьбой о помощи не выходить, вдвое снизить добавление триколитрона в схемы? 25-А,? 2 и? 87-Уст. По расчетам получалось, что в этом случае дозировки окажутся на приемлемом уровне, а запасов должно хватить до следующей поставки.

Москва такое решение одобрила, и страсти немного утихли — до апреля месяца.

После знакомства с Аркадием Денисовичем прошло несколько дней, у Бориса наступили новые выходные. Нужно ли говорить, что работал он, что называется, сам не свой, постоянно возвращаясь в мыслях к тому памятному разговору? Общество, в котором он теперь жил, было совсем другим. Но жизнь на Севере и работа на руднике научили нашего героя стойко переносить любые трудности. А это и трудностью-то не назовёшь. Так, мир перевернулся…

Поэтому внешне наш герой практически не изменился. Был спокоен и собран, хотя в глубине души скреблись маленькие когтистые кошечки. Он постоянно задавался вопросом: насколько распространяется влияние таинственного Диортама? Скромный опыт общения с этой организацией говорил, что их возможности действительно обширны. Но властны ли они над чувствами, насколько контролируют поступки людей? Услужливое воображение подбрасывало образы, подобные подсмотренным в фильме „Матрица“, где люди были всего лишь энергетическими придатками захватившей планету компьютерной системы. Получалось, что и он был таким придатком, только работал не на машину, а, судя по всему, на живых людей. Вряд ли это утешало его, тем более что дальше буйство фантазии приводило к мыслям об инопланетянах, контролирующих таким образом Землю, и к окончательной потере связи с реальностью. После этого он приходил в себя, признавал всё перечисленное бредом и возвращался к повседневным делам. Такое волнообразное состояние продлилось до выходных, которые как раз выпали на пятницу-субботу.

Борис заранее договорился с ребятами, что те зайдут к нему в двенадцать, и все вместе отправятся в гости.

Аркадий Денисович жил в другом конце города, на самом отшибе. Окна его трёхкомнатной квартиры выходили на промзону и были открыты всем ветрам. Он доброжелательно встретил пришедших, предложил проходить и не стесняться, а сам ушёл на кухню, где явно что-то готовилось. Квартира была большой и какой-то тёмной: тёмная мебель, неяркое освещение, тёмно-бордовые гардины.

В центре зала стоял огромный овальный стол, на диване уже скучали двое гостей. Олеся и Косик познакомили его с Валерой — молодым парнем в очках, с типичной еврейской внешностью, почти таким же щуплым как Косик. Валера был типичным болтуном. Говорил быстро и немного невнятно. Минут через пять у Бориса началось лёгкое головокружение от его болтовни, хотя, если бы его спросили, о чём был разговор, он вряд ли ответил. Разве что немного узнал о личной жизни Валеры.