– Множество людей, – сказал я убежденно. – Помяни мое слово.

Она опять засмеялась.

– Вряд ли. Кому интересен Фулк Нерра, граф Анжуйский, военачальник и хищник, известный под прозвищем Черный Ястреб, основатель Анжевенской династии и родоначальник Плантегенетов? Наверное, только для меня и имеет значение, что дом Анжу более века придерживался своей жестокой линии достигшей кульминации в 1154 году, когда потомок Фулка Генрих Плантагенет, граф Анжуйский, стал королем Англии, женился на Леоноре Аквитанской и произвел на свет сына, ставшего впоследствии известным как Ричард Львиное Сердце.

– Мне, например, это интересно, – горячо заявил я. И это была правда. – Ты хороший рассказчик. Несмотря на то, что имеешь дело с фактами, а не выдумками. Т меня заинтриговала, когда рассказала о франко-английских связях. Кажется, Генрих и Элеонора всю жизнь разыгрывали некую мыльную оперу.

– Можно сказать и так, – отозвалась Кэтрин с громким смехом, ее это сравнение явно позабавило. – Я полагаю, что их совместная жизнь шла на… повышенных тонах, как в опере, – сыновья вечно соперничали и ссорились, Элеонора постоянно вмешивалась не в свои дела и заводила интриги, Генрих волочился за женщинами и то и дело отправлял Элеонору в ссылки в какой-нибудь из своих многочисленных замков.

– Об этом можно снять чертовски хороший фильм.

– Меня уже опередили. Один сценарист. Деймс Голдмен. Он написал сценарий «Лев зимой», это Генрихе Плантагенете и Элеоноре Аквитанской.

– Питер О'Тул и Кэтрин Хэпберн! Точно! Я видел этот фильм. Забавная семейка. Заняты совершенно не тем, чем должны. Прямо как короли в наши дни. Наверное, все дело в королевских генах.

– Только не в данном случае. Виндзоры – не потомки Плантагенето. Они немецкого происхождения через королеву Викторию и ее супруга принца Альберта. Он ее родственник и чистокровный немец. Она тоже, строго говоря. Ее мать была немецкой принцессой, а отцом – герцог Кент. Он – потомок ганноверских королей, которых пригласили править Англией, потому что они в родстве со Стюартами. Виктория появилась на свет в результате усилий братьев Георга IV произвести на свет наследника. Но вернемся к Плантагенетам. Их в конце концов затмили Тюдоры. Когда умерла Елизавета I, английский трон перешел к ее дальнему родственнику Джеймсу Стюарту, королю Шотландии.

Я засмеялся.

– Что бы ты ни говорила, а я уверен, что твою книгу будут читать многие. Ты так хорошо все излагаешь. Все звучит так… современно.

– Да ведь человеческая природа почти не изменилась, Джек. Плантагенеты были весьма колоритными фигурами. Не забывай, я пишу не о них, а о Фулке Нерра. Он-то никого не интересует. Кроме меня и моего издателя.

– Не надо так думать. Послушай, не мое дело давать тебе советы. Но ты добавь в свой рассказ побольше о Плантагенетах. Ручаюсь, это будет бестселлер.

– Твоими бы устами да мед пить, – засмеялась она.

Мы спустились со склона, поросшего виноградниками. Остановившись, я взял ее за руку.

– Мне нужно еще пару часов поработать с Оливье. А ты? Еще посидишь над своей книжкой?

– Немного. А потом я, наверное, поеду покататься верхом. Очень полезно – проскакать хорошим галопом по полям. Всю паутину сдует. Ты не будешь возражать, если я возьму Черного Джека? Я с ним неплохо справляюсь.

– Я уже сказал, что ты можешь брать любую лошадь. Можешь и Черного Джека.

Она поцеловала меня в щеку.

– Спасибо. Желаю хорошо провести время. Не перерабатывай.

Я улыбнулся.

– И ты тоже.

Она направилась к шато, когда я окликнул ее:

– Кэтрин!

Она обернулась.

– Да? Ты что!

– Как насчет обеда в Эксе? Давненько мы там не бывали.

– Прекрасная идея, дорогой.

– Я закажу столик в «Кло де ля Виолет». Ладно?

– Чудесно.

Помахав рукой, она пошла своей дорогой.

Я направился к винодельне. Проходя мимо «Домашней фермы», я замедлил шаги. Не навестить ли мадам Клотильду? Она хозяйничает на ферме. Также, как и ее мать в прежние времена. Я знал ее с тех пор, как был маленьким мальчиком. Она тогда была подростком. Ее муж Морис работает на виноградниках. Он помогает ей на ферме, как и их дочь Элен и сын Винсент.

Она всегда радуется моему приходу, тут же варит кофе с молоком, приносит горячие бриоши или тартинки.

И все же, я прошел мимо. Меня ждет Оливье. Он хочет, чтобы я глянул на какие-то бутылки с вином. На множество бутылок. Ему кажется, что с ними что-то не так. Наверное, «бутылочная болезнь». Надеюсь, что только и всего. Вино, заболевшее в бутылках, обычно очищается само, если его оставить в покое.

– На поверхности вина из этой партии появилась тонкая пленка, – сказал Оливье, когда я нашел его в разливочной.

– «Болезнь цветка» – я думаю, – воскликнул я. Она чаще всего портит вино, на поверхности появляется пена или пленка.

– Вы правы, Жак, – отозвался Оливье, – но, к счастью, это всего лишь молодое вино, которое мы сделали в прошлом году. Две бочки. Невелика трагедия.

– По дороге сюда, – сказал я, кивнув в знак согласия, – я думал, не «бутылочная» ли это болезнь?

– Нет, здесь дело посерьезней. И это еще небольшой дефект.

– Придется его вылить.

– Вероятно. Но давайте не будем задерживаться на этом, у нас такое случается редко. Я хотел вас видеть, Жак, еще и по другой причине. Куда более важной. Пойдемте в погреб.

– Пойдемте. – Повернувшись на каблуках, я пошел впереди. Ясно, у Оливье есть какой-то сюрприз. Приятный. По лицу видно.

Мы спустились в погреба.

Они занимали огромную площадь под землей. Здесь вино зреет и сортируется по чанам, бочкам и бутылкам.

В конце погреба, где зреет красное вино, было немного свободного места, где мы обычно дегустировали вина. Сюда-то и вел меня Оливье. Полки с бутылками образовали угол с двумя стенами. Там стояли стулья и стол. На столе – обязательная белая свеча в подсвечнике, коробок со спичками, разная утварь и аккуратно сложенная белая льняная салфетка.

Оливье поставил на стол бутылку вина и два стакана. Первое, что он сделал, – зажег свечу.

Я наблюдал за ним. Он был высок, и начав откупоривать бутылку, слегка наклонился над столом. Оливье – мой наставник, учитель и друг. Спокойный и сдержанный, очень симпатичный человек. Ему шестьдесят лет – в два раза больше, чем мне. Но выглядит он гораздо моложе своих лет. Может быть, потому, что он – счастливый человек. Он любит свою жену, своих детей, работу и очаровательный старый сельский дом, где живет со своей семьей. Этот дом, тоже моя собственность, стоит за полями, у фруктового сада. Оливье и его жена Клодетта устроили там уютное жилище.

Я смотрел, как Оливье открывает бутылку. И, как всегда, поразился тому, как он это делает. Искусно. Осторожно. Как хирург. Надрезав у горлышка красный металлический колпачок, он снял его. Для того, чтобы видеть вино в горлышке. Потом вытер горлышко бутылки внутри с снаружи белой салфеткой. И, наконец, держа бутылку против пламени свечи, стал рассматривать цвет вина в горлышке, кивая самому себе.

На лице его появилась довольная улыбка.

– Ах, Жак, оно вам понравится. Я уверен.

Разлив вино, он протянул мне бокал.

Мы подняли наши бокалы.

– Sante, Жак,[10] – сказал он.

– Sante, Оливье.

Мы пригубили вино.

Смакуя, я держал его в рту. Какой изысканный вкус! Мягкий, бархатистый, богатый. Я поднял бокал против света. Вино было глубокого красного цвета. Красивый цвет. Я поднес бокал к носу и сразу же узнал запах фиалок и чего-то еще, не очень различимого.

– Это красное вино, которое вы заложили в 1986 году, – сказал я, улыбаясь. – Вы взяли виноград трех сортов: Мурведр, Сирах и Сэнсо. Два первых – за глубокий цвет и запах фиалок. Сэнсо – тоже за глубокий цвет и мягкий вкус, который он придал двум другим.

Оливье смотрел на меня, сияя.