Глаза обоих испанцев были испытующе устремлены на несчастного полицейского разведчика, у которого от ужаса зашевелились на голове волосы.

— Если это ты, — голос испанца стал угрожающим, — мы изрежем тебя на мелкие куски. Если это не ты, то тебе нечего бояться. А теперь отвечай на наши вопросы.

После этого началось нечто вроде допроса «третьей степени», который вел человек с тонким лицом с помощью своего товарища, всю жизнь жившего в Мадриде.

— Где ты жил в Мадриде? Как с такого-то места можно дойти до такой-то школы, до такой-то церкви? По какой надо пройти улице? Как зовут священника такой-то церкви? В каком ты жил доме? Кто там жил еще? Кто жил рядом, кто напротив?

Падилла в душе дрожал, но он действительно жил в Мадриде, в Калле Зорилла и ответил на большинство вопросов. Заметив почти неуловимый знак, который один испанец подал другому, он почувствовал, что дело подвигается успешно. Несмотря на свой страх, на ужасную обстановку и на ослепивший его свет, секретный агент понимал, что он одерживает победу. Главный следователь был уже как будто убежден, когда его товарищ, подняв свои тяжелые веки, сказал:

— Дай-ка, попробую я.

Сердце бедного агента сжалось.

— Кто такой был Гарибальди? — спросил новый следователь.

— Гарибальди? — воскликнул Падилла, стараясь вспомнить. — Ведь, это, кажется, был итальянский патриот.

— Никто в Мадриде не ответил бы так, — презрением произнес испанец. — Кто такой был Гарибальди? Отвечай!

Точно молния, агента осенило воспоминание детства.

— Это было прозвище сумасшедшего старика, который расхаживал в форме, обвешанный медалями…

— Верно, — подтвердил испанец. — Еще один вопрос. Если ты жил в Калле Зорилла в 1898 году, то окажи, что там в тот год произошло? Об этом помнят все, кто там жил.

— Там случалось много вещей, — запротестовал несчастный полицейский разведчик, — скажи яснее!

Испанец колебался.

— Там была замешана свинья.

— Свинья? Свинья? — Вдруг агент вспомнил.

— Я знаю, — сказал он. — Это было в день объявления войны между Испанией и Соединенными Штатами. По Калле Зорилла проходила толпа, распевавшая «Jankee pig» («свинья янки») вокруг свиньи, украшенной американским флагом. Затем толпа повесила свинью перед домом генерала Вейлера.

Испанец поднялся и протянул руку:

— Подлый американец никогда бы этого не знал, — воскликнул он. — Ты в самом деле мадридец!

Секретный агент дрожал от волнения, на его лбу выступил холодный пот. Он выдержал испытание и был принят в масонское братство испанских рабочих. Во главе этого братства стоял человек с бледным лицом, наводивший ужас на всех своих товарищей, за исключением одного лишь мадридца. Последний полюбил Падиллу и предложил ему, что будет работать вместо него.

— Я в состоянии свалить трех таких, как ты, — сказал он ему, показывая свои мышцы, и могу работать за двоих. А ты тем временем будешь нести охрану, и когда появятся американские агенты, ты нас предупредишь.

Это как раз и было нужно полицейскому разведчику. Таким образом, он мог узнавать обо всем происходящем.

Ночью он имел возможность продолжать свои поиски. Напрягая слух и зрение, он обнаружил много интересного.

Во-первых, он заметил, что испанцы, будучи азартными игроками, играли в странную игру. Когда проходил поезд, они прекращали работу и провожали его глазами, а затем заключали пари. Сколько пройдет поездов? В каком направлении? Какие составы? Какой длины? Из скольких вагонов? Результаты тщательно записывались и передавались одному бельгийцу, который хранил все ставки, но никогда не возвращал записок. Одно слово, сказанное специальному комиссару Бауэру, и бельгиец исчез.

Затем полицейский разведчик заметил маленькие белые пилюли, разбросанные вокруг сложенного в большом количестве леса. Он взял несколько штук и отнес Бауэру.

Это оказались зажигательные таблетки, которыми пользовались немцы. После этого лес начали усиленно охранять.

В маленьком кабачке, который посещали рабочие, он увидел, как какой-то грек передал служанке сложенную вчетверо записку. Испанцы над ним смеялись.

— Вот ты как ухаживаешь! Ты не смеешь с нею заговорить? Испанцы ухаживают иначе.

Грек исчез; больше его в кабачке не видели. Французские агенты обнаружили, что служанка передавала свои «любовные записки» одному железнодорожному служащему, сопровождавшему поезда между Туром и Парижем; он в свою очередь передавал их третьему лицу. Этот путь для пересылки сведений был уничтожен. После Падиллы прибыл еще один испанец, который тоже был подвергнут испытанию и принят в испанское масонское братство. Он был хорошо знаком с артиллерией, так как работал у Крезо. Бауэр был очень рад знакомству с ним. Несмотря на все опасности, полицейский разведчик продолжал работать, не вызывая подозрений у своих товарищей. Когда он выполнил задание, его послали в другое место.

— Через какое самое тяжелое испытание пришлось вам пройти? — спросили его.

— Самое тяжелое? — повторил он сердито. — Я вам скажу. Однажды, американский капрал приказал нам вчетвером тащить его на тачке 6 километров и ругал нас за то, что мы шли недостаточно быстро. Это был капрал, а я, сержант, ничего не мог поделать!

Осенью 1918 г. живописный город Бон в старой Бургундии превратился положительно в американский город. Его неровные улицы были полны американских солдат в защитной форме, готовившихся отправиться на фронт или работавших по снабжению своих товарищей, уже находившихся в окопах. Раненые на фронте американцы уже начинали поступать в американские госпитали, открывавшиеся в окрестностях. Это еще более оживило город, так как для ускорения работ брали рабочих, прибывавших отовсюду.

Испанцы, португальцы, жители берегов Средиземного моря удивляли население Бона своим многоязычием. Это была беспокойная толпа, но она была нам необходима.

Для облегчения отношений между ними, с одной стороны, и. американцами и французами — с другой, Красный Крест послал переводчика — молодого человека, обладавшего огромными способностями к языкам. Он выдавал себя за итальянца из Америки и говорил по-английски, по-французски, по-итальянски, по-португальски и по-испански. Пьетро был жгучим брюнетом, лет 30-ти, с приветливыми, но не навязчивыми манерами; он отличался большим усердием и умел быть везде полезным; по вечерам он любил развлечься в веселой компании. Пьетро был большим любителем бонского вина и карт. Но он пил и играл, никогда не теряя головы и ни с кем не ссорясь. В общем, переводчик Красного Креста был идеальным секретным агентом, и офицер, стоявший во главе бонской контрразведки, мог радоваться, имея его у себя на службе.

Говоря на пяти языках, Пьетро имел много знакомых, из которых больше всего он подружился с испанцем по имени Диац. Так же как Пьетро, Диац был человеком очень живым, любителем бонского вина, карт и игры. Но к несчастью, его голова была не такой крепкой, как у его друга, вино развязывало ему язык и делало его заносчивым и вспыльчивым. Он был человеком сильных страстей, из которых наиболее глубокой была фанатическая ненависть к американцам.

Его ненависть зародилась во время испано-американской войны. Диац, родившийся на Кубе, принадлежал к довольно зажиточной испанской семье, которая помогала испанцам и не скрывала своей ненависти к победителям.

«Эти проклятые американцы», говорил он, выслали его семью с Кубы и ей пришлось поселиться на севере Испании. Взятый в испанскую армию, Диац взбунтовался против дисциплины, убил командира своего полка и бежал во Францию. Он нанялся на работу к американцам, потому что горел желанием отомстить за старое оскорбление, нанесенное 20 лет тому назад. Одним словом, это была горячая и очень опасная голова, как и сообщил Пьетро.

Диац не хвастал. Он, в самом деле, стремился убивать, жечь, уничтожать проклятых американцев и всю их работу. Благодаря своему пылкому красноречию, он нашел себе сторонников: другого испанца по имени Окоя и французского пацифиста, уволенного из армии. Кроме того, его убеждениям начал поддаваться Пьетро. Они могли бы стать настоящими шпионами, говорил ему Диац. Начальник германской разведки жил у его родителей на севере Испании.