— Мы уже слышали об этом человеке, — заметил американец, — он идет по следам Штибера.

— Да, по его темным и позорным следам, — продолжал француз. — Этот выродок, бывший основателем прусской секретной службы, пользовался самыми гнусными средствами, чтобы заставить людей на себя работать. Здесь в Швейцарии этот крупный шпион собирается создать нечто вроде открытого Штибером в Берлине Зеленого дома, где, взывая к самым низким инстинктам, к сладострастию и алчности, и пользуясь угрозами и шантажом, он достигает своей цели. Всюду, где появляется Мэтр, он находит жертвы; в его власти был не один проворовавшийся кассир. Он мот кому-нибудь посоветовать заняться спекуляцией, а потом выдать его своим друзьям из полиции. Во всех швейцарских банках, где лежат деньги союзников, он имеет агентов, которые осведомляют его о том, на что эти деньги употребляются. Он подкупает кондукторов на швейцарских железных дорогах, горничных в отелях, телеграфных служащих. Каким образом немцы так хорошо осведомлены обо всем происходящем на границе? Через таможенных досмотрщиков. Его агенты и он сам неутомимо ищут слабое место нужного человека, чтобы подкупом, лестью или другими средствами его завербовать.

«Будьте шпионом у меня на службе, не то я передам вас швейцарской полиции», — заявляет он своей жертве. Своим друзьям в полиции он дает сведения о преступном мире, который он посещает, в обмен за сведения о союзных разведках в Швейцарии. Может быть, некоторые наши агенты служат и нам и ему и получают от него жалованье. Денег у него очень много. Это настоящий Мефистофель. Он причинил нам больше зла, чем половина немецких генералов.

Он украл английские воздушные сигналы и уничтожает больше самолетов, чем уничтожил Рихтхофен.[8] Каждый день по его вине умирают французские, английские, итальянские и американские солдаты. Это дело задевает всех нас.

Все это дело, которое начальник французской разведки назвал ужасным, никогда бы не раскрылось, если бы не некоторые события, сами по себе незначительные, совершившиеся еще тогда, когда мало кто думал о возможности мировой войны. Именно эти незначительные события странным образом внесли в него ясность. До войны одна знатная немецкая семья жила в красивом прирейнском городе. В большом доме, окруженном виноградниками, спускавшимися до самой реки, мирно и счастливо жила семья, состоявшая из родителей, дочери Маргариты — блондинки с голубыми смеющимися глазами — и двух сыновей: один был слабого сложения, но умный и веселый, а другой крепкий и энергичный, горделиво носивший красивую форму одного из лучших германских полков.

И с какой радостью и гордостью они сообщили своему другу американцу, приехавшему к ним погостить, о том, что юный офицер прикомандирован к штабу кайзера.

— Я припоминаю себя в 1870 г., когда я получил железный крест, — говорил старый отец, прощаясь с новым адъютантом императора.

— Это большая честь, — сказал молодой офицер своему приятелю американцу. — Наш кайзер очень строг при выборе своего личного штаба, какой это для меня прекрасный случай проявить свою преданность!

Через несколько дней американцу пришлось покинуть гостеприимную семью, проститься с Маргаритой, с ее песнями и смехом и с ее братом, которого ожидала карьера менее суровая, чем военная карьера его брата. Они поддерживали переписку, потом вдруг письма перестали приходить из Германии. Началась война. Американец часто думал о том, как поживают его друзья, но ему не удалось о них ничего узнать.

Когда Соединенные Штаты вступили в войну, этот американец, как и многие другие, хорошо знавшие Германию, был послан на секретную службу в Швейцарию. И вот его попросили принять участие в разоблачении Мэтра.

Он горячо принялся за дело, день и ночь отыскивая новые следы, посещая всякие сомнительные места, испытующе вглядываясь в каждое лицо. Ему улыбнулось счастье. Однажды среди сотен людей, которых он встречал на улице, в кафе, в театрах, он увидел знакомое лицо. Это был молодой немец из гостеприимного дома на берегу Рейна. Это был действительно он, но как он изменился! У него было бледное изможденное лицо, глаза запали и лихорадочно блестели между воспаленными, красными веками. Его исхудавшее тело согнулось точно под непосильным бременем. Он казался под властью какой-то чужой воли. Взволнованный американец припомнил все подробности их последней встречи. Он последовал за ним в уединенную улицу и, хлопнув его по плечу, по-немецки окликнул его по имени.

Тот резко обернулся и, узнав американца, взял его руку обеими руками.

— Мы все еще друзья, не правда ли? — сказал он. — Ведь ваш Вильсон заявил, что воюют только правительства. Значит, мы не враги.

Они разговаривали в течение нескольких минут. У немца был встревоженный вид, который он с трудом скрывал. Он сказал, что был освобожден от военной службы из-за туберкулеза. Затем он опять заговорил о президенте Вильсоне и о роли американцев в войне.

— Правда ли, что американцы сражаются, чтобы свергнуть с престола Гогенцоллернов, чтобы помочь Германии освободиться? Он с болезненной настойчивостью все время возвращался к этому вопросу. Он беспрерывно кашлял и, очевидно, был приговорен.

«У этого человека есть что-то на сердце», подумал американец, «и это его убивает». И он не удержался от вопроса:

— Что вы делаете в Швейцарии?

Лицо немца исказилось.

— Я занимаюсь официальным делом, — сказал он, — делом, которое я ненавижу.

«Официальным делом, которое я ненавижу». Эти слова, словно молния, пронеслись в мозгу американца. Чему его учили на разведывательной службе? «Не доверяйте никому. Разведывательная служба имеет три мощных движущих силы: патриотизм, ненависть и наживу. Используйте их».

Да, но как? Как подойти к этому старому знакомому? Спокойно и смело американец решил приступить к делу, пустив в ход все свое искусство, весь свой такт, все свои способности, чтобы узнать, что на уме у этого немца.

Через 10 лет, мирно вернувшись к своему очагу, этот американец говорил: «Не очень-то приятно завлекать и толкать старого друга на то, чтобы он вам рассказал свои самые сокровенные мысли. Но война есть война. И, кроме того, никто никогда не узнает его имени».

И вот, взяв с меня слово, что я буду называть этого немца именем, которое ему дала американская разведка, а именно «Зеро», американец рассказал мне ужасную историю. Сам он выслушал ее в Берне после долгих бесед, во время которых Зеро с каким-то отвращением отказывался касаться счастливых довоенных дней. Наконец, не выдержав, Зеро решился на полную откровенность. Он долго рассказывал, как его преданность империалистической Германии мало-помалу превратилась в ненависть. Его семью постигли всевозможные несчастья: старший брат, офицер с блестящим будущим, был убит при обстоятельствах, которые заставляют возложить вину за ею смерть лично на кайзера,[9] его сестра была соблазнена, а затем брошена прусским офицером, а сам он, несмотря на плохое состояние здоровья, был взят в армию в начале войны и после различных превратностей послан в качестве секретного агента в Швейцарию, где и был обязан защищать и поддерживать строй, который он ненавидел. Он жил в Швейцарии, подчиняясь начальнику, который в его глазах символизировал ставший ему ненавистным германский империализм.

Пока американец слушал рассказ своего знакомого, его волновали самые различные чувства, но он ни на одно мгновение не забывал той роли, которую он играл. Он слегка выпрямился и спросил:

— А кто этот человек?

Зеро устало поднял глаза.

— Его называют Мэтром, — сказал он.

— Мэтром? — с дрожью в голосе повторил американец. — Но, мой друг, бог посылает вам превосходный случай отомстить. Все союзные разведки в Швейцарии стремятся узнать то, о чем вы можете им сообщить. Это нанесет Германской империи, которую вы имеете столько оснований ненавидеть, более ужасный удар, чем могло бы нанести проигранное сражение.