Чтобы дать оценку той интересной, хотя и мало известной, роли, которую играла американская армия в этот период, необходимо вспомнить, что на германское правительство еще не смотрели тогда как на правительство, твердо стоявшее у власти. Массы требовали советского правительства и союза с Россией, тогда как другие элементы являлись открытыми сторонниками возвращения к монархии, бывшей, по их мнению, единственным якорем спасения для Германии. Даже в республиканском кабинете имелись «военная» и «мирная» партии, а вне кабинета составлялись многочисленные заговоры с целью установления диктатуры разного сорта и «возобновления войны». В Париже таких заговоров боялись почти так же, как в Берлине.

Союзники не были сторонниками оказания Германии помощи, но американская комиссия по вопросу о мире в Париже и американская армия на Рейне делали в этом отношении все, что было в их силах.

Вскоре после подписания мирного договора в Берлине часто говорили: «Присутствие двух лиц на мирной конференции было необъяснимо; этими лицами являлись президент Вильсон и американский полковник, Хауз, который так сильно вмешивается в наши дела». Конечно, мирный договор не удовлетворил многих, и когда финансовое здание Германии начало колебаться, одна большая берлинская газета писала на первой странице, что если бы во время перемирия германское правительство «стремилось к сближению с Францией, вместо того чтобы позволять руководить своей политикой американскому полковнику, то положение Германии теперь (1920 г.) было бы гораздо лучше».

В результате упорной и тайной работы молодой германской республике помогли удержаться. И к ней примкнули многие из ее первоначальных противников среди германских политических деятелей. Один из них, заявлявший, что Германия присоединится к Советской России, если союзники попытаются навязать ей слишком, тяжелые условия мира, вдруг умолк; другие открыто переменили мнение и даже высказались в пользу мирного договора. Кое-кто из американцев, знавших причину такой неожиданной перемены, молча улыбался, но продолжал свое дело мира.

Немало американских агентов сыграло значительную роль в разрешении этой наиболее сложной задачи, которую когда-либо приходилось решать американской разведке.

В Берлине один «способный на все» американец, работавший за некоторое время до перемирия в качестве торговца в разнос туалетными принадлежностями на какой-то крупной железнодорожной станции, стал шофером военного министра Носке, не подозревавшего, что его шофер был американским полицейским разведчиком, конечно, под внешностью доброго немца.

Никто не знает, как другой полицейский разведчик в форме и с документами германского солдата, взятого в плен американцами, проник в самый Берлин и вернулся с чрезвычайно интересными донесениями, среди которых были сообщения об усилиях Японии вербовать германских солдат и матросов, обладающих техническими знаниями.

Наиболее интересными случаями в истории американского шпионажа в Берлине после войны является работа агентов А-1 и А-2. Природа создала их для этой работы. Оба они были блондины крепкого сложения и превосходно говорили по-немецки. Они были немного знакомы с журналистикой и в качестве «американских журналистов» могли задавать людям вопросы, не возбуждая особых подозрений. Именно так рассуждал американский разведывательный отдел, посылая их с фальшивыми документами в Германию. А-1 должен был сойти за корреспондента газеты «Сан» («Sun»).

К счастью для нас, он ни разу не встретил настоящего корреспондента «Сан» при американской экспедиционной армии. Впрочем, это было довольно естественно, ибо пока американские солдаты находились в долине Мозеля, А-1 завоевывал доверие совета рабочих депутатов одного из городов Северной Германии, где он ловко объяснил свое присутствие. Затем он хотел, — говорил он, — поехать в Берлин, чтобы печатно сообщить всему миру правду о германской революции. Он доверил членам совета тайну, что он тоже «красный». Таким неожиданным случаем совет, конечно, должен был воспользоваться для пропаганды.

Но раньше А-1 пришлось подвергнуться суровому допросу.

— Но я вам говорю, — настаивал мнимый журналист, — что я телом и душой с вами. Я ваш брат. Когда я попаду в Берлин, я скажу правду трудящимся всего мира.

Тогда слово взял один из самых влиятельных членов совета, старый сапожник, ветеран классовой борьбы. Его слушали все. Он сказал:

— Я работал всю жизнь, чтобы увидеть этот день. Моя мечта сбылась. Тиранов нет. Правит немецкий народ. Но мир этого не понимает. Союзники нам не доверяют. Они не хотят поверить, что милитаристы и капиталисты обманывали всю Германию, что мы им верили и считали себя правыми во время войны. Теперь мы знаем, что все это ложь. Почему не позволить этому товарищу сказать правду трудящимся всего мира? Только правда может не допустить новой войны. Отпустим товарища в Берлин.

Лишь тогда американскому агенту выдали удостоверение в том, что он является членом совета рабочих депутатов, и снабдили его рекомендательными письмами к Эберту и Шейдеману — руководителям нового правительства. Американский разведывательный отдел вручил ему еще и другие вещи, которые могли оказаться ему полезными, и он отправился в путь в Берлин, где на улицах еще трещали пулеметы.

Едва он очутился в поезде, как начались его мытарства. С большим трудом ему удалось получить место в вагоне, переполненном возвращавшимися домой солдатами и матросами. Вдруг он почувствовал сильную боль: кто-то наступил ему на ногу; он решил промолчать, но опять почувствовал, что ему наступили на ногу еще больнее прежнего. Взглянув на грубияна, досаждавшего ему, он едва удержался от возгласа удивления, узнав в своем бородатом соседе знакомого французского агента. Через несколько минут оба они курили в проходе, из предосторожности разговаривая на превосходном немецком языке:

— Вы тоже едете в Берлин? — спросил француз.

— Да, — отвечал американец, — теперь если нас поймают, то мы не рискуем быть расстрелянными, как во время войны. Нам угрожает только тюрьма.

— Вы так думаете? А знаете ли, зачем я еду в Берлин? Чтобы заменить убитого недавно Александра; вы его помните? Он был разоблачен вот в таком поезде, как этот, и толпа повесила его, воспользовавшись для петли поясом. Немцы теперь совсем обезумели. Все возможно.

Но довольно разговаривать.

К счастью для А-1, полицейские с красными повязками на рукаве, осмотревшие багаж, нашли его бумаги в полном порядке. Поезд дошел до какого-то большого города и, так как до следующего дня поездов больше не было, А-1 пришлось там заночевать. Он зашел в пивную; едва он успел доесть жилистый венский шницель с морковью, запивая его плохим желудевым пивом, как ему пришлось подвергнуться самому ужасному испытанию за всю его жизнь. К его столу направились два немецких полицейских агента в сопровождении какого-то мужчины с орлиным взором, которого А-1 с трепетом узнал: это был один из сотрудников немецкой контрразведки.

В голове А-1 промелькнула мысль о задушенном французском агенте. Но он выпрямился.

— Не хотите ли присесть, товарищи, и выпить со мною кружку пива? — предложил он.

Они сели, но не прикоснулись к пиву, сообщив, что им надо задать товарищу несколько вопросов. Судя по его бумагам, он был корреспондентом газеты «Сан», но они хотели бы в этом удостовериться.

— Пожалуйста, — ответил А-1, — я готов отвечать на любые вопросы.

Через минуту он уже пожалел о своих словах, ибо человек с орлиным взглядом знал о нью-йоркской газете «Сан» гораздо больше, чем он.

Вместо того чтобы начать расспрашивать о том, где находится контора газеты и как она расположена, что было нашему американцу известно, ибо он работал в синдикате «Сан», немецкий контрразведчик сказал: