– Ужасные дети, – строго говорила она, но в ее глазах было столько доброты, что эта строгость совершенно нас не пугала. Бабушка перевязывала нам болячки, убеждала прекратить дурачиться, утирала нам слезы, давала рассматривать картинки в энциклопедии.

Жаль, что в последний свой приезд в Ирландию я к ней не зашла. Целиком погруженная в собственный мирок, я просто про нее забыла. И теперь уже было поздно об этом сожалеть. Я бросилась к телефону. Мне надо было срочно поговорить с Нико. Он все поймет. Он всегда меня как-то хорошо понимал и успокаивал. Но в трубке слышались только монотонные длинные гудки. Нико не было дома.

(Пабло Пикассо, 1937)

День был солнечным и безоблачным, легкий ветер шелестел листвой кладбища, и пока мы молились за упокой души бабушки, я поплотнее запахнулась в свой хлопчатобумажный жакет.

Мать первая бросила на крышку гроба комья глины, послышались глухие, щемящие душу удары. Мы отвернулись и медленно пошли к своим машинам.

– Она прожила долгую жизнь, – позже говорила мать, разливая чай и подавая гостям сэндвичи. – И ушла из жизни легко и быстро.

Люди всегда так говорят. Впрочем, возможно, они и правы.

– Жаль, что я не успела ее повидать, – говорила Рейчел, подавленная и бледная, совершенно не похожая на себя саму в обычном жизнерадостном настроении.

– Она знала, что ты про нее думаешь, – успокаивала ее мать.

– Ничего я не думала! – Рейчел сокрушенно помешивала чай. – Я вообще про нее забыла!

– Разумеется, тебе казалось, что ты забыла, – рассудительно вразумляла ее мать. – Но в подсознании у тебя она постоянно присутствовала. Люди мысленно никогда не расстаются со своими родственниками.

Мать всегда беспрекословно верила в семейные связи и была неутомимым защитником семьи. Когда Рейчел, плача, ушла в сад, мать пробормотала ей вслед: "Все драматизирует!", а потом переключила свое внимание на меня.

– Выпей это, – сказала она, передавая мне чашку чая. – У тебя совершенно потерянный вид.

– Голова болит, – отговорилась я.

– Прими что-нибудь.

– Уже приняла.

Мать внимательно на меня посмотрела.

– С тобой все в порядке?

– В порядке, – пожала плечами я. – Просто устала.

– Ты слишком много работаешь.

– Да нет, не слишком. – Я вымученно улыбнулась. К нам подошла соседка, которая убедила мать немного отдохнуть и самой выпить чаю.

– А я пока позабочусь о гостях, – сочувственно проговорила соседка.

Мать тоже вышла в сад и села рядом с Рейчел. До чего же они похожи, думала я, глядя, как они сидят рядом, плечом к плечу. Только у матери в волосах больше седины. Но у обеих те же черты, то же выражение лица, та же манера во время разговора слегка приподнимать бровь. Ничего не поделаешь – семья…

Словно перехватывая эстафету, соседка тут же пристала ко мне. "Странно, почему у них у всех в запасе один и тот же дежурный набор вопросов? – думала я с тоской. – О работе, о том, хорошо ли я провожу время, о друзьях и есть ли у меня кто-то особенный на примете". Разумеется, есть, подумала я, злясь на соседку, только Нико не ответил в субботу на мой звонок. А бежать к нему домой и ломиться в его квартиру мне не хотелось.

– Попадаются время от времени, – уклончиво ответила я.

– Как хорошо быть молодой, когда мужчины так и пляшут вокруг тебя и штабелями укладываются у ног! – провозгласила соседка.

– Не знаю, может быть.

Ее расспросы решительно становились мне в тягость.

– Не лги мне, Изабель Кавана! – рассмеялась соседка. – Я по глазам вижу, что у тебя кто-то есть!

Я снова улыбнулась, но у меня было такое чувство, словно я вот-вот упаду в обморок. "Почему они все не оставляют меня в покое? – обреченно думала я. – Почему не дают мне хоть немного побыть одной?"

– Изабель!

Ко мне быстрыми шагами приближался Ян. Извинившись, он увел меня от соседки, за что я ему была несказанно благодарна.

– У тебя был совершенно затравленный вид, – сказал он.

– Спасибо.

– Однако ты такая бледная!

– Голова болит, вот и все.

– Это кошмарное мероприятие кого угодно доведет до головной боли. – Он осмотрелся. – Столько народу! Кто бы мог подумать, что у бабушки было столько знакомых!

– Не думаю, что все это ее знакомые, – возразила я. – Большинство людей – это знакомые матери. Они пришли ее поддержать, выразить свои соболезнования.

– Поддержать! – фыркнул Ян. – В чем заключается их поддержка? В поедании сэндвичей и питье чая? Или виски? – Некоторые мужчины в гостиной действительно заливали в себя изрядные порции виски.

– Почему бы и нет? – снова возразила я. – Они пришли на похороны. Может, у них сегодня были совершенно другие планы, и они ни сном ни духом не ведали, что попадут сюда? Мы просто обязаны их хотя бы накормить и напоить.

– Что-то ты стала слишком рассудительная, – сказал Ян. – Или, может быть, ты уже стареешь?

– Заткнись! – Я дружелюбно ткнула его в плечо, в ответ он столь же дружелюбно обнял меня за плечи.

Подружка Яна Хани пришла только на мессу, а потом быстро вернулась на работу, объяснив, что никто ее там сегодня подменить не сможет. Они с Яном снова были вместе.

– Мне показалось, что я не могу без нее жить, – объяснил мне Ян. – Что-то в ней есть такое особенное, Иззи.

– Ноги до ушей – вот что в ней особенное, – поддразнила я его.

Алисон и Питер сидели рядышком – склонив друг к другу головы и погруженные в собственный мирок – и выглядели в таком состоянии совершенно естественно… Словно были созданы друг для друга.

– Ты уверена, что с тобой все нормально? – спросил Ян.

– Господи, Ян, когда наконец люди перестанут задавать мне этот дурацкий вопрос? – спросила я со вздохом.

– Мать говорит, что в Мадриде тебя заездили, как рабыню на плантациях.

– Что она знает об этом? – воскликнула я. – И к тому же меня не заездили. Мне самой нравится работать.

– А Алисон говорит, что у тебя есть бойфренд.

– И есть, и нет…

– Значит, ничего серьезного?

Я с ужасом взглянула на брата. Раньше мы с ним никогда не обсуждали личную жизнь. Я всегда считала его слишком юным для таких обсуждений. Конечно, свое отношение к Тиму он высказывал всегда: сперва симпатизировал ему, а потом – солидарно с Алисон – предупреждал меня против его непорядочности.

– Ничего, – я решила не вдаваться в объяснения.

– Но ты такая грустная!

– Господи, Ян, мы же на похоронах! Здесь и положено быть грустной.

– Ничего подобного. Посмотри кругом. Народ смеется и рассказывает друг другу смешные истории.

– Ты ужасный тип!

Но в сущности он был прав. Под влиянием виски ли или чего другого, но люди чувствовали себя совершенно свободно, улыбались, даже шутили понемногу. Мать оживленно беседовала с Рейчел, та подкрепляла свои доводы энергичной жестикуляцией.

"Почему же я чувствую себя, словно замороженная изнутри? – думала я. – Почему мне хочется пойти в свою комнату, броситься на постель и завернуться, как в детстве, с головой в одеяло?" Наверняка эта боль, неописуемая, необъяснимая боль, осталась у меня, как отголосок детского ужаса перед смертью, думала я, и ей не место в жизни тридцатилетней женщины.

Преуспевающей, кстати сказать, женщины.

Женщины, которую некому обнять, шептал мне изнутри какой-то другой голос, как обнимает Питер свою Алисон. Женщины, которой некому довериться, как доверяет Ян своей Хани…

Не будь идиоткой, злобно одернула я себя. Ты независимая женщина. Замужество больше не является целью твоей жизни. И если тебе так уж хочется поцелуев и объятий, то позвони Тиму Мэлону прямо сейчас. Он будет счастлив сослужить тебе такую службу. Тебе даже не придется его об этом просить!

Вокруг продолжали шуметь людские голоса, но я себя чувствовала словно меня заперли в собственном мирке, отделили непроницаемой стеной от всех остальных. Я разговаривала с людьми, которых очень давно не видела: с соседкой, с владелицей мясного магазина в Сутоне, где мать и бабушка покупали продукты, с преподавательницей вечерних курсов по английской литературе, которые посещала бабушка. Я даже не знала, что бабушка в семьдесят семь лет ходит на такие курсы. Чему она могла там учиться? Но преподавательница сказала, что бабушка была замечательной ученицей – неутомимой, заинтересованной, остроумной, заражающей весь класс своей энергией.