БУРКХАРТ ФОН ХОЭНФЕЛЬС * * * Вьюги завыли, мы дома засели, други, не мы ли устроим веселье? Ну-ка, за мной,— будут подмиги, подсмехи, интриги — в утехе земной. Будем любезны, но к милым прижмемся, дудки исчезнут — так пеньем займемся. Шлейфы лови: сможешь резвиться, вертеться и виться,— добиться любви. Братцы, стремитесь успеть за фортуной, каждый займитесь избранницей юной: сладостный труд! Грейте же руки на бедрах подруги,— ведь годы идут. Братцы, влеченье тиранить не надо: страсти значенье усилит преграда. Кстати, любовь неоспоримо волнует незримо возлюбленным кровь. Радость, храни же от горя и скуки! Ну-ка, поближе, угрюмые буки! Если подружка смотрит с насмешкой, лучше не мешкай: готова ловушка. * * * Солнце жаркостью могучей Волны воздуха согрело, И пустился дождь брызгучий Освежать земное тело. Расплодилась радость в гнездах От укромного зачатья: Это сделал свежий воздух,— Разве, братья, стану врать я! Благодатью и простором Дышит мир, открытый взорам Душно в спальне и в столовой, С крыши вьются ливня стружки: Влезть в сарай — совет толковый, Он от опытной старушки. Все заботы позабыты, Вce печали улизнули — В пух и прах они разбиты, Смяты в пляске и разгуле. Благодатью и простором Дышит мир, открытый взорам Сладкозвучные мотивы Боль утрат смягчили нежно. Стали снова те, кто живы, Обращаться безмятежно К мыслям о делах счастливых. Кто способен веселиться, От любовных мук тоскливых Легче сможет исцелиться. Благодатью и простором Дышит мир, открытый взорам. Выше слов моя подруга! А бутон в прическу вложит — Ослепит, как солнце Юга: Кто взглянул, грустить не сможет. Это знают очевидцы, А моя душа особо: Там сумела утвердиться Эта чудная особа. Благодатью и простором Дышит мир, открытый взорам. ТАНГЕЙ3ЕР * * * Как весел, кто несется вскачь По апулийским нивам... Уймись, душа, и зависть спрячь К тем вольным и счастливым. Поет охотничий рожок, Ручей ласкает око... И милый девичий кружок Я вижу издалека. По своему желанью я Теперь расстался с вами: Не сокола пускаю, не за лисой гоняюсь, Уже не я за ланью теперь скачу лесами, Не я венок сплетаю и розою пленяюсь, Не ты меня приветишь, Зайдя со мной в траву, В саду меня не встретишь Средь юношей пригожих: я по морю плыву. Себе порой я в тягость сам, Мне нет нигде покоя — Сегодня здесь, а завтра там — Желание такое! Мотаюсь я по свету, И хоть легко поется, Нудь утро или вечер, С тяжелою заботой душа не расстается. Все напрягаю силы, Чтоб в мире, полном зла, Вода не поглотила, Земля не подвела. Но пусть я в платье драном, Пускай я нищ и наг, Закрыта даль туманом, А в сердце метит враг,— Я все равно не струшу, Я муки все приму, И верность не нарушу Всевышнему владыке, владыке моему. Кто был, как я, бедою бит, Не чаял избавленья? Мне стал бы гробом остров Крит, Но дал господь спасенье. Однажды бурей злою Меня к скале прижало, А в этом — я не скрою — Веселенького мало. Когда сломались весла, смекните, что случилось! Порвало парус в клочья, пустило по воде. Мне все гребцы сказали, что им не приходилось Терпеть, как этой ночью, и я скорбел в беде. На море шторм продлился Так до шестого дня. Я от него не скрылся, Он, наравне с другими, Не миновал меня. Двенадцать яростных ветров На судно нападали — То с африканских берегов, То из турецкой дали. Был шторм свиреп и бешен, Крутил с нездешней силой... За то, что я так грешен, Господь меня помилуй! Моя вода закисла, сухарь мой черств и горек, Протухла солонина, кислятина вино, Вонь, что смердит из трюма, Не лучший спутник в море, Я предпочел бы розу, когда бы суждено. Горохом и бобами Не кормится душа: Захочет бог быть с нами, Тогда любая пища Мне станет хороша. Ах, тот, кто движется вперед, Счастливейший на свете! А я все жду, когда придет Ко мне попутный ветер! Сирокко шел с востока, Летела трамонтана, Зюйд-вест трубил жестоко С пустыни океана. Мистралем обжигало и греческим пронзило, Норд-ост дул и Арзура, Левант им отвечал, Подуло африканским, турецким просквозило, Одиннадцать свистели, двенадцатый крепчал Узнать бы их не много На суше я успел. Я шел во имя бога,— Лишь так, а не иначе,— Что б я ни претерпел. |
