— Значит, у вас с Полом роман? — спросила Джан Расмуссен однажды вечером перед собранием женского общества, посвященного Милану Ститту, драматургу, написавшему «Бегун спотыкается».

— Да, — охотно ответила Орхидея.

— Вижу, он купил себе потрясающий кожаный пиджак.

— Не правда ли, замечательный? Мне нравится.

Джан кисло улыбнулась:

— Да, мне тоже нравится, особенно если учесть, что я заплатила за него.

Орхидея в замешательстве уставилась на Джан.

— Нет, я купила его Полу… по крайней мере, дала ему чек.

— Нет, это я дала ему чек.

Обе женщины посмотрели друг на друга.

— Ты хочешь сказать… — начала Орхидея.

— Думаю, нас обеих надули.

— Не могу поверить, что ты так подло поступил! — бушевала Орхидея.

— А что я такого сделал? Что в этом плохого — взять в долг у своих друзей? — воскликнул Пол, меряя шагами небольшую комнату. Где-то за перегородкой доносились тихие переговоры из больничной системы.

—  Друзей? Вот как теперь это называется? Друг! — кричала Орхидея. — Она сказала, что дала тебе почти шесть тысяч долларов!

— Не кричи, Орхидея, это госпиталь, — сказал Пол. — Она из богатой семьи, и она может себе это позволить, — добавил он, пожимая плечами.

— А я? Моя семья тоже богатая? Вот почему ты спишь со мной, Пол! Потому, что у меня богатая семья! И берешь у меня деньги тоже?

Глаза Пола сверкнули:

— В чем проблема, Орхидея? Большое дело! Я беден, разве это такое уж преступление? Я не ограбил тебя и не сделал ничего подобного. Я взял взаймы и намерен честно вернуть, когда приобрету хорошую медицинскую практику, и заплачу еще десять процентов.

Орхидея горько засмеялась:

— Ты сделал двазайма у двух женщин, ты использовал нас обеих!

— Мне все равно, что ты об этом думаешь. Уж не такое это большое преступление, Орхидея. А теперь тебе лучше уйти, мне нужно посетить послеоперационного больного.

Орхидея больше никогда не разговаривала с Полом.

Она устала от мужчин, ей до глубины души надоело то, как они обращались с ней. Начиная с двух братьев, изнасиловавших ее в амбаре, потом Элайджи Кармоди, разбившего ей сердце, и все следующие мужчины, которые трахали ее и бросали, кончая Конном Дэнсоном, умершим на ней. И теперь Пол. Превосходный потребитель!

Отныне она намерена сосредоточиться только на одном — получить образование. Потому что мир еще не услышал ее последнего слова. Как-нибудь она станет знаменитой — звездой, — к чему всегда так стремилась.

И тогда она станет повелевать и использовать мужчин так, как они прежде использовали ее.

Поздний ужин в зале для приемов ресторана «Ла Гренуй» наконец-то закончился.

Валентина отделалась от сказочно богатого банкира, который хотел отвезти ее на своем самолете на ленч в маленький ресторанчик, где подавались дары моря, который он присмотрел на полуострове Кейп-Код.

Волна усталости охватила ее. День был перенасыщен: утро она провела в студии, пытаясь работать над новым альбомом, потом примерка костюма, репетиции в танцклассе, два интервью и затем обычное вечернее представление, после которого она всегда чувствовала себя совершенно измочаленной. Этот вечер, устроенный художником Биллом Блассом, оказался последней каплей.

Она решила поймать такси, поехать домой и сделать себе маску на лицо из огурца и авокадо, которую обычно делала на скорую руку на миксере, когда у нее не было времени.

— Ты похожа на женщину, которая только и мечтает о продолжительной горячей ванне, — сказал кто-то рядом.

Она повернулась и увидела Бена Пэриса, неотразимого в вечернем наряде.

— Ах Бен, — вздохнула она.

— И это все, что я для тебя значу, Валентина? Всего лишь «ах Бен»?

Она засмеялась:

— Извини, я не хотела тебя обидеть.

— Я не слишком тебе нравлюсь, не так ли? — спросил он, следуя за ней, когда она спускалась по лестнице знаменитого французского ресторана.

У дверей толпилось человек семь-восемь папарацци, которые бросились навстречу появившейся в дверях паре и защелкали своими фотоаппаратами. Бен непринужденно помахал им рукой. Валентина улыбнулась.

Она сказала Бену:

— Я никогда не говорила, что ты мне не нравишься.

— Но ты также никогда не говорила и обратного. Ты все еще воспринимаешь меня как Дон Жуана, не правда ли?

— Ну, а разве не так?

— Идем! — сказал он. — Возьмем такси, может, ты заедешь ко мне, если хочешь.

— Чтобы посмотреть твои «гравюры»? — пошутила она, но голос прозвучал по-доброму.

— Мужчины больше не используют гравюры в качестве приманки, — сказал он, смеясь, и махнул рукой, останавливая такси. — Теперь, скорее всего встретишь коллекцию перуанских статуэток или порнофильмов. Должен признаться, что и у меня есть несколько. Что ты предпочтешь, маленькое легкое рабство или…

— Тише, — сказала она, когда они сели в машину.

Бен дал шоферу только свой адрес, так что ей самой пришлось назвать свой. Она откинулась на сиденье и посмотрела на Бена. Он считался одним из красивейших мужчин в мире, а его роль в «Балалайке» прибавила ему славы. Он стал казаться теплее, доступнее, и его звездный рейтинг значительно возрос.

Такси резко рвануло с обочины. Валентину бросило Бену на плечо, и он придержал ее рукой.

— Вэл, — сказал он, — ты знаешь, я состою в основном из сплошного потока слов. Обычное пустозвонство и хвастовство, но у меня горячее сердце. И я больше не трахаюсь с кем попало, как прежде, — клянусь, что нет.

— Я рада за тебя, — сказала она.

— Тогда?..

— И все же я не хочу ехать к тебе, Бен. Ты… мы… мы просто не подходим друг другу, — неловко закончила она.

— Ты хочешь сказать, что все еще влюблена в Кита Ленарда?

— Кто тебе об этом сказал?

— Никто. Это проигранное дело, Вэл. Ты тратишь лучшие годы жизни, ожидая мужчину, который не разведется с женой и через миллион лет.

— Я знаю, — натянуто сказала она.

— Тогда почему ты так глупо себя ведешь, хотя можешь рассчитывать на меня, чтобы заполнить пустое пространство? Неужели ты не видишь, что я безумно в тебя влюблен? Бесконечно посылал тебе цветы. Делал все возможное, чтобы приблизиться к тебе, разве что на голову не вставал. Я даже попросил роль в «Балалайке» из-за тебя.

— Что?

Он пожал плечами и озорно усмехнулся.

— Беттина Орловски — моя троюродная сестра, разве ты не знала об этом? Она рассказала мне о тех четырех неделях занятий, которые Кит Ленард дал тебе до начала репетиций, и когда я узнал об этом, то спросил ее, не могу ли пройти пробу.

Изумленная, Валентина откинулась на спинку сиденья.

— Ты никогда не говорил мне об этом.

— Ты никогда не спрашивала, Вэл…

— Нет, — твердо сказала она. — Бен, нет. Мне очень жаль, но нет.

Войдя в свою тихую квартиру, Валентина не обрела покоя. Квартира была маленькой, но изысканной. Она сама украсила ее восточными коврами, картинами и произведениями прикладного искусства. Ваза аметистового цвета от Лалика, подаренная ей Китом, занимала почетное место.

Ее встретил свет, зажигающийся от таймера, и радио, настроенное на станцию легкой музыки. Она выключила радио, эту станцию они с Китом слушали в тех редких драгоценных случаях, когда он навещал ее. Конечно, они не занимались любовью. Только разговаривали. Но в каком-то смысле это общение было более интимным, чем физическая близость.

Она решила не возиться с огуречной маской, а просто подольше спокойно полежать в ванне. Слова Бена Пэриса расстроили ее больше, чем она хотела признать.

Ты тратишь лучшие годы жизни, ожидая мужчину, который не разведется с женой и через миллион лет.

Это правда. Даже Пичис ругала ее, говоря, что она «заключила себя в тюрьму», а Дженни Триллин советовала ей найти более подходящего любовника. Дженни сказала: «Нет ничего лучше, чем новый мужчина, чтобы избавиться от одержимости другим».