Мучительный приступ кашля скрутил ее. Когда приступ отпустил, она достала пакет с американскими долларами. После всех расходов на самолет, поддельные паспорта и другие бумаги у нее осталось только одиннадцать тысяч долларов. Их будет достаточно, если расходовать бережно, пока она не найдет свою подругу Соню.

Она вытащила часть тюля и вложила обратно пачку в десять тысяч долларов, оставив тысячу на расходы по отелю, затем снова зашила голубого медвежонка. Это, конечно, всего лишь предосторожность. На случай…

Закончив, Надя снова откинулась на подушки гостиничной постели, черные и белые пятна мелькали у нее перед глазами.

— Валентина, — из последних сил позвала она. — Валя…

Девочка вышла из ванной. Щеки ее раскраснелись.

— Мама! — воскликнула Валентина. — Ванная такая красивая. Стены оклеены цветными обоями, и я насчитала десять полотенец! Там есть даже большое белое полотенце для пола и маленький флакончик с шампунем и…

— Валентина, — прошептала Надя, протягивая руку, чтобы притянуть к себе дочь.

— Мама? — спросила Валентина, встревоженная тоном матери.

— Тише. Я должна что-то сказать тебе… Теперь ты в новой стране, но я не хочу, чтобы ты забыла меня, папу или Мишу… потому что мы всегда будем с тобой независимо от того, куда ты поедешь и что будешь делать.

— Мама? — глаза девочки стали огромными, в них затаился страх. — Мама, ты куда-то уходишь?

— Надеюсь нет, — сказала Надя, тяжело дыша. — Мне бы хотелось быть с тобой всегда. — Слезы побежали по ее щекам, губы задрожали, но она заставила себя произнести, — но если я не смогу… Валя… — Больше она ничего не смогла сказать.

— Мама, мама, мама! — рыдала Валентина, бросившись к матери на грудь.

Мать и дочь прильнули друг к другу, Надя собралась с силами и погладила мягкие красивые блестящие волосы Валентины.

— Моя деточка, моя доченька, моя Валенька, — снова и снова шептала Надя, пока наконец слова не превратились в невнятный шепот. Слова, которые она хотела навсегда запечатлеть в сердце дочери. — Никогда не забывай… Ты сильная девочка… ты найдешь свою дорогу. Ты обретешь любовь, я знаю это. Люби, Валентина, никогда не бойся любви.

Дождь превратился в изморось, серую и бесконечную.

Два сотрудника скорой помощи, едва взглянув на Валентину, положили Надю на носилки и повезли через автостоянку к своей большой зеленовато-желтой машине.

— Эй, милашка, с ней все будет в порядке, — сказал служащий за конторкой, взглянув на девочку, застывшую на месте, в то время как вой сирены скорой помощи постепенно затихал в ночи. — У тебя есть кто-нибудь, кому бы ты могла позвонить, детка? Может быть, папа?

Ошеломленная и смертельно напуганная Валентина, услышав слово «папа», которое показалось смутно знакомым, кивнула.

Дежурный пожал плечами, обрадованный, что сможет сбыть ее с рук.

— Тогда хорошо, детка, позвони папе. Он приедет и заберет тебя. — Купив ей пепси из автомата и плитку Херши, он отвел ее назад в номер. — Я оставлю записку дневному дежурному, — пообещал он и ушел.

Во вторник сестра Мэри Агнес из Детского дома Св. Винсента и Сары Фишер поставила школьный сильно потрепанный микроавтобус «Форд» на стоянку у гостиницы «Американа». Даже в утренние часы было трудно дышать из-за июньской жары. Мэри Агнес обливалась потом под длинным черным платьем.

Она проверила бумаги, составленные час назад после телефонного звонка от директора социальной службы в Понтиаке округа Окленд. Маленькая девочка, лет восьми или девяти, осталась одна в номере гостиницы, когда ее мать увезли в госпиталь Уильяма Бомонта. Мать умерла прошлой ночью от осложнений на сердце после воспаления легких. Ночной дежурный написал записку о ребенке, но записка потерялась, и девочка два дня оставалась в комнате одна, пила воду из-под крана и смотрела телевизор.

Мэри Агнес вздохнула, выходя из машины. Еще один осиротевший ребенок, еще одно разбитое сердце. Она обычно не давала волю своим эмоциям, она любила детей, и ей было нелегко сохранять необходимую дистанцию.

Мэри Агнес постучала в дверь и, не получив ответа, открыла ее ключом. Она вошла в комнату и прищурилась, привыкая к темноте помещения.

Поразительно красивая маленькая девочка сидела, сжавшись посередине аккуратно застеленной постели, ее спутанные волосы черными как смоль локонами струились по плечам. На ней было надето мятое голубое платье, а огромные глаза смотрели на телевизионный экран напряженно, как будто в состоянии транса. В руках она сжимала голубого плюшевого медвежонка.

— Валентина? — мягко окликнула Мэри Агнес.

Девочка подняла глаза. На ее щеках виднелись полоски от высохших слез.

— Валентина, я сестра Мэри Агнес. Приехала сюда из очень хорошего места, которое называется Детский дом Св. Винсента и Сары Фишер. Это место, куда приходят дети, когда с ними происходит что-то неладное и родители не могут о них вовремя позаботиться.

Девочка ничего не ответила, но Мэри Агнес увидела проблеск понимания. Слава Богу, она смышленая.

Мэри Агнес подошла к кровати и села рядом, наблюдая, как ребенок пытается скрыть свою дрожь.

— Валентина, — нежно сказала она, — у меня очень плохие новости для тебя.

— Нет! — внезапно закричала девочка, и ее глаза наполнились слезами. — Нет! Нет! Нет!

«Ребенок говорит на каком-то славянском языке, кажется русском», — подумала Мэри Агнес.

— Мне очень жаль, Валентина, но твоя мама умерла в больнице. Врачи сделали все возможное, чтобы спасти ее, но не смогли. Она так долго не обращалась к докторам, что болезнь зашла слишком далеко.

Девочка пристально смотрела на нее своими зелеными глазами. Монахиня повторила все сказанное, сделав ударение на словах «мама» и «умерла».

Она видела, что девочка все поняла и кровь отхлынула от ее лица. В огромных прекрасных глазах отразилось горе.

— Мне очень жаль, дорогая, но Бог хранит ее сейчас, а также хранит и тебя. Валентина, давай соберем твои вещи — придется отправиться в дорогу.

Микроавтобус въехал в широкие кованые железные ворота. Они выглядели так, словно были поставлены в центре парка. Несколько ребятишек, смеясь и крича, играли в мяч на траве. В отдалении виднелось невысокое, беспорядочно выстроенное здание с большой автостоянкой перед ним, где разместилось несколько дюжин машин.

Валентина закрыла глаза. Ей хотелось ничего не видеть.

— Домом управляют католические сестры, — объяснила сестра Мэри Агнес. — Мы ухаживаем за детьми, которые временно нуждаются в уходе, а также за сиротами. — Она помедлила. — Валентина? Ты понимаешь, что я говорю?

Валентина не открывала глаз. Ей не хотелось быть здесь. Она ненавидела все это! И ей не хотелось плакать в присутствии высокой доброй женщины, одетой в черное монашеское платье.

— Открой глаза, Валентина, — решительно приказала монахиня.

Через несколько секунд девочка повиновалась. Она смотрела вниз, на свои руки.

— Хорошо, — вздохнула сестра. — Мы успеем на ленч. После еды я отведу тебя в твою спальню. Мне хотелось бы познакомить тебя кое с кем из детей.

Мэри Агнес верила, что дети часто помогают друг другу больше, чем это делают взрослые или врачи и, может быть, даже Бог.

Они въехали на стоянку и припарковались.

— Вот мы и дома, — сказала Мэри Агнес.

Девочка смотрела на нее со страхом.

— Бог любит тебя, дитя. Ты почувствуешь себя намного лучше через неделю-другую. Я обещаю.

— Я не хочу мыть эту дурацкую, гадкую, старую машину! — Глаза девочки сверкали, как голубые огоньки. Ее морковно-красные волосы были мятежно взъерошены, а свою зеленовато-синюю рубашку она надела задом наперед. — И вы не заставите меня! Слышите? Я ничего не буду делать!

Сестру Мэри Агнес, казалось, совершенно не тронул этот поток брани.

— Сью Энн Уэлч, не стоит употреблять таких выражений, а то тебе придется провести полчаса в молитве на коленях в часовне. — Монахиня продолжила: — Я дала вам поручение — всем троим — вымыть микроавтобус. Вот садовый шланг, вот ведро и вот губки.