Фроствинг! Пора было убедиться, правду ли говорил грифон.

— Фроствинг! Сделай же хоть что-нибудь! Я твой повелитель! Ты должен спасти ее!

— Ну наконец-то! — довольно возопил крылатый ужас и хрипло захихикал. — Додумался все-таки! Слушаюсь, как говорится, и повинуюсь, мой господин!

Он, оказывается, только ждал приказа! И все! Как ни был сейчас Григорий занят поединком с Франтишеком, он не мог не восхититься непредсказуемостью характера грифона. Проживи Григорий хоть тысячу лет, он бы его, наверное, так и не понял до конца.

Ну да. Тысячу. Это при том условии, что ему удалось бы пережить ближайшие несколько минут.

Бело-серый вихрь метнулся к Терезе, загородил ей дорогу к Михасю. Фроствинг обнял женщину крыльями, и она скрылась от глаз соперников.

Тело Петера Франтишека обратилось в нечто подобное существу, восставшему из могилы, однако каким-то образом воля Михася заставляла его двигаться.

— Отойди от нее, никчемный ублюдок! Отойди, я приказываю тебе!

Фроствинг обернулся, осклабился… и повиновался.

Терезы не было.

Грифон хохотал от души над злостью карикатурной фигуры. Он раскинул крылья во всю ширь и устремил на своего создателя гневный взор.

— Я больше не желаю повиноваться тебе, жалкий, ничтожный Михась! Ты теперь просто тень! Мой истинный повелитель — он! И его последний приказ — тому подтверждение. Я исполнил его беспрекословно, с превеликой радостью!

— Ах так? Тогда впредь ты будешь питаться только своими воспоминаниями!

Ярость возобладала над здравым смыслом. Михась отвел взгляд от Григория и направил на грифона указующий перст — вернее, не на самого Фроствинга, а в его сторону.

Перед мысленным взором Николау предстала арка ворот. Она мелькнула на миг — и исчезла, но именно в этот миг по ней ударила молния, сверкнувшая среди ясного неба.

По земле и тротуару рассыпались обломки камней.

Фроствинг взревел от боли и начал распадаться на части. Казалось, будто бы срок его существования подошел к концу, камень, из которого он был сложен, износился. Осколки падали на пол, там постепенно вырастала горка щебня из серого камня и белой кости.

К изумлению обоих свидетелей, рев вдруг сменился смехом. Знакомым, издевательским смехом. Грифон раскинул крылья — одно из них отвалилось и осколками осыпалось на пол. А Фроствингу, похоже, было безразлично.

Еще держалась на его каменной физиономии такая знакомая Григорию ухмылка, но теперь он насмехался не над ним, а над древним злым колдуном.

— Всему конец! — хохотал грифон. — Но я увижу тебя в аду, Михась… и притом очень скоро!

Все, что осталось от Фроствинга, распалось на куски. Грифона не стало. Пыль застлала глаза и Григорию, и Михасю.

В это же время Михась сгорбился. Силы покидали его. Он затратил слишком много энергии на то, чтобы уничтожить своего бывшего раба. Жалкая оболочка — тело Петера Франтишека — не выдержала такого испытания.

Рука, которую сжимал Николау, выскользнула из его пальцев, не более весомая, чем воздух. Пустая оболочка опустилась на пол, но даже не издала звука падения. Она просто просочилась сквозь камень, истаяла, не оставив и следа, как до нее — другие оболочки. Это произошло настолько быстро и неожиданно, что Григорий еще долго не мог оторвать взгляда от того места, где только что стоял Петер Франтишек.

Между тем битва еще не была окончена.

Теперь он перестал быть единственным обитателем собственного сознания. Стоило ему отойти от только что виденного жуткого зрелища, как он ощутил, что в сознании у него поселился некто, кто не желал смириться с неизбежным, хотя от других своих частиц ожидал именно смирения.

Я Михась!  — слышался Григорию визгливый капризный голос. — Я господин! Я бог!

Этот голос пронзал все мысли Григория, но между тем звучал он слабо, жалостливо, ничтожно, и заставить его умолкнуть не составило труда.

Нет, — ответил этому голосу Григорий. — Михась — это я. Но я также Григорий Николау… и с этого мгновения я буду им, и только им. Михась мертв.

Нет!..  — донесся издали утихающий голос, но Григорию уже не было дела до него. Одна из частиц соединилась с целым — только и всего. Его тело обладало могущественным разумом — этот разум был взращен и воспитан вопреки… или нет, благодаря стараниям одного несчастного создания, которое никого не просило о том, чтобы его создавали. Это была личность, направляющая сила, которая была прекрасно знакома этому телу.

А Михась… Михась теперь стал всего-навсего неприятным давним воспоминанием, о котором вскоре можно было бы забыть.

На его плечо легла рука. Он вздрогнул и услышал женский голос, шепотом окликнувший его:

— Григорий?

И он с превеликим облегчением и радостью ответил:

— Да, это я.

XXIV

Когда именно дом стал самым обычным — на этот счет у них были разные мнения. Григорий точно знал: это произошло перед тем, как исчез Михась. Тереза же была непоколебимо убеждена в том, что это случилось буквально через пару секунд после того, как ее обнял крыльями Фроствинг. Насколько она поняла, грифон отправил ее в гостиную, а через несколько мгновений там же оказался Григорий. Но в точности вспомнить, когда именно он там материализовался, Тереза, конечно, не могла. Она просто слишком сильно обрадовалась его появлению.

Многого она не помнила, и Григорий пообещал ей, что обо всем расскажет, как только у них появится возможность передохнуть. Сейчас им обоим хотелось как можно поскорее покинуть этот дом и больше никогда сюда не возвращаться.

Григорий не боялся повторения случившегося. В доме не осталось ни грана магии. Вся магическая сила теперь была сосредоточена в нем самом. Собственное могущество поражало воображение Николау, но он уже дал себе мысленную клятву никогда не поддаваться амбициям и тщеславию, как во времена Михася Великого.

На улице была ночь. Взглянув на луну, Григорий определил, что до рассвета — всего пара часов. Правда, и его часы, и часы Терезы показывали другое время — судя по ним, только-только свечерело.

— Теперь, пожалуй, этот дом наконец удастся продать, — не удержалась от замечания спутница Григория, когда они вышли на крыльцо. — Конечно, если кто-то им еще заинтересуется, — уточнила она.

— Заинтересоваться-то почти наверняка кто-нибудь заинтересуется, вот только могут возникнуть большие трудности с обнаружением нынешних владельцев, — напомнил ей Григорий.

Тереза остановилась, задумалась.

— Это точно.

— Что бы там ни было, милая Тереза, нам сейчас об этом волноваться не стоит…

Григорий замер и не мигая уставился в одну точку.

— Что случилось? Куда ты так… о! Как же это?

От арки остались руины. Ее обломки валялись повсюду, но большая их часть обрушилась прямо на ворота. Там, как и внутри дома, Григорий не ощутил ни следа магии. Разрушение коснулось всей территории, замкнутой воротами. Одна створка отвалилась. Григорий с Терезой подошли поближе.

— Молния ударила, — вот и все, что ответил Терезе Григорий Николау. И вдруг что-то привлекло его внимание посреди обломков. Он поспешил туда.

Высокий забор отбрасывал такую густую тень, что Григорию пришлось сотворить светящийся шарик. Голубоватый свет, загоревшийся над ладонью Григория, выхватил из темноты то, что подтвердило его подозрения.

Это было крыло. Крыло, высеченное из камня. То самое крыло, что пострадало во время сражения с Михасем, что отвалилось, когда Фроствинг начал рассыпаться на куски.

«Он не солгал. Он был здесь, когда я вошел. Он всегда был здесь».

Тот Фроствинг, с которым он был знаком намного ближе, тот Фроствинг, что в конце концов оказался на его стороне и помог ему в решающий миг, больше принадлежал нереальному миру. Вероятно, он и существовал только в магическом царстве этого странного дома или в страшных снах тех, кто был связан с Михасем кровью или проклятием. Он затягивал других в этот мир или оставлял в реальном мире знаки своего пребывания, но не мог покинуть своего вечного насеста на арке ворот. Всей истории до конца Григорию не было суждено узнать никогда — не все воспоминания Михася перешли ему по наследству. Слияние наделило его колоссальной силой, но стерло почти все следы тех, от кого ему достались частицы древнего мага.