— Папа, — говорит Фелисити, вставая, — уже очень поздно. Полли давно пора лежать в постели.

— Сэр?..

Гувернантка вопросительно смотрит на адмирала Уортингтона, ожидая распоряжения.

— Да, конечно. Иди с ней, Полли, детка. Я попозже приду и осыплю тебя волшебной пудрой, чтобы тебе снились только хорошие сны.

Фелисити останавливает гувернантку:

— О, позвольте мне самой уложить нашу Полли!

Гувернантка слегка наклоняет голову:

— Как пожелаете, мисс.

Мне это не нравится. С чего бы вдруг Фелисити захотелось остаться наедине с Полли? Она ведь не собирается причинить вред ребенку? Извинившись, я выскальзываю из столовой, чтобы последовать за подругой и малышкой. Фелисити ведет Полли наверх, в детскую. Я останавливаюсь за дверью. Фелисити наклоняется к малышке, кладет руки на хрупкие плечи девочки.

— А теперь, Полли, ты должна кое-что мне пообещать. Пообещай, что запрешь дверь изнутри, прежде чем ляжешь в постель. Обещаешь?

— Да, кузина.

— И ты должна запирать дверь каждый вечер. Не забудь об этом, Полли. Это очень важно.

— Но почему, кузина?

— Да потому, что так к тебе не проберутся монстры!

— Но если я запру дверь, дядя не сможет обсыпать меня волшебной пудрой.

— Я сама это сделаю за него, Полли. А ты не должна впускать дядю в свою комнату.

Я ничего не понимаю. Почему Фелисити так настаивает на том, что ее отец не должен заходить в комнату Полли? Что может адмирал сделать такого, что…

Ох, боже… Внезапное чудовищное понимание нарастает во мне, как огромная птица, медленно раскрывающая крылья правды, бросающая ужасную тень…

«Ты не должна входить к ней без особой необходимости».

«Да. Да, адмирал».

«Как вы полагаете, в людях действительно живет некое зло, которое заставляет их поступать так или иначе?»

Я отступаю в тень, когда Фелисити выходит из комнаты Полли. Она останавливается, прислушиваясь, как щелкает замок. Фелисити кажется такой маленькой… Она подходит к лестнице, и я выхожу ей навстречу, изрядно ее удивляя.

— Джемма! Ох, как ты меня испугала! У тебя не звенит в ушах? Я никогда больше не стану пробовать абсент, клянусь! А почему ты не с гостями?

— Я слышала, что ты сказала Полли, — говорю я.

В глазах Фелисити вспыхивает вызов. Но теперь я не боюсь ее.

— В самом деле? О чем это ты?

— А на твоей двери не было замка? — спрашиваю я.

Фелисити судорожно вздыхает.

— Не понимаю, о чем ты говоришь, но думаю, тебе в любом случае стоит замолчать, — резко произносит она.

Я кладу руку на ее плечо, но она отшатывается.

— Прекрати! — шипит моя подруга.

— Ох, Фелисити, мне так жаль…

Она трясет головой и отворачивается, чтобы я не видела ее лица.

— Ты не понимаешь, каково это на самом деле, Джемма. Но он ни в чем не виноват. Вина только на мне. Я сама пробудила в нем это. Он так сказал.

— Фелисити, твоей вины в этом уж точно нет!

— Я знала, что ты не поймешь.

— Я понимаю, что он твой отец.

Фелисити наконец смотрит на меня; ее лицо залито слезами.

— Он не хотел ничего такого. Он любит меня. Он так говорил.

— Фелисити…

— Это ведь кое-что значит, правда? Кое-что значит…

Она подавляет рыдания, прижав ладонь ко рту, как будто стараясь поймать горестные звуки, затолкать их обратно…

— Отцы должны защищать своих детей.

Глаза Фелисити загораются. Она тычет в меня пальцем.

— Ты такой большой знаток в этом? Скажи-ка, Джемма, как твой отец может защитить тебя, накурившись опиума?

Я слишком потрясена, чтобы ответить.

— Ведь его именно поэтому нет здесь сегодня? Он вовсе не болен. И прекрати притворяться, что все прекрасно, когда ты отлично знаешь, что это не так!

— Но это совершенно другое дело!

— Ты просто слепа! Ты видишь только то, что тебе хочется видеть! — Она обжигает меня взглядом. — А ты знаешь, каково это — ощущать себя бессильной? Нет, конечно же, не знаешь. Ты ведь у нас великая Джемма Дойл. Ты владеешь силой, ты захватила ее всю, разве нет?

Мы еще долго стоим на месте, бешено глядя друг на друга, не говоря ни слова. Фелисити не имеет права нападать на меня вот так. Я ведь пытаюсь помочь. Но сейчас я думаю лишь об одном: что никогда больше не захочу видеть Фелисити. Я молча поворачиваюсь и начинаю спускаться по лестнице.

— Да-да, иди! Исчезай! Ты постоянно то приходишь, то уходишь. А мы вынуждены торчать здесь. Думаешь, он будет любить тебя, если узнает, кто ты такая? Да ему на самом деле на все плевать, кроме того, чего ему хочется!

Я не понимаю, кого она имеет в виду — Саймона или моего отца. Я спускаюсь вниз, а Фелисити остается в тени на верхней площадке лестницы.

Бал закончился. В дверях суета. Подъезжают экипажи, все прощаются, желая друг другу доброй ночи, гости шагают по бальному мусору — конфетти, крошки, забытые танцевальные карточки, осыпавшиеся лепестки цветов… Джентльмены чересчур пылко целуют руку миссис Уортингтон, их голоса звучат излишне громко. Жены подталкивают их вперед вежливо, но решительно: «Наша карета уже ждет, мистер Джонсон!» За ними тянутся следующие. Кое-кто из молодых людей мечтательно смотрит в никуда, успев влюбиться за время бала; другие уносят с собой разбитые сердца, оставив в особняке разрушенные надежды, и на их лицах дрожат напряженные улыбки…

Персиваль спрашивает, можно ли ему как-нибудь приехать к нам с визитом. Саймона я не вижу. Похоже, Миддлтон просто сбежал, даже не попрощавшись.

У меня в голове все перепуталось — Картик, Саймон, Фелисити, отец… Счастливого Рождества. Благослови нас Господь, всех до единого.

Но в видении я все же нашла Храм.

И мне хочется кому-нибудь рассказать об этом.

Проходят два несчастных одиноких дня, прежде чем я набираюсь храбрости навестить Фелисити, под тем предлогом, что должна вернуть ей книгу.

— Простите, мисс, я должен сначала узнать, дома ли она.

Дворецкий смущенно берет у меня бабушкину визитную карточку, на которой я аккуратно добавила свое имя. Очень быстро он возвращается и протягивает мне карточку.

— Прошу прощения, мисс. Похоже, мисс Уортингтон недавно уехала куда-то.

Я возвращаюсь обратно по дорожке к карете. Оглянувшись и посмотрев наверх, я вижу лицо Фелисити в окне. Она тут же скрывается за занавеской. Она дома, но решила меня оскорбить, отказав в приеме.

Я подхожу к карете, когда из дома выбегает Энн и догоняет меня.

— Джемма, мне очень жаль… я уверена, она не хотела ничего плохого. Ты ведь знаешь, на нее иногда находит.

— Это ее не извиняет, — отвечаю я. Энн выглядит взволнованной. — Что у тебя случилось?

— Я получила сообщение от кузины. Кто-то не поленился написать ей, чтобы уточнить, в каком именно родстве я состою с герцогом Честерфилдом. Джемма, меня разоблачат!

— Ничего подобного.

— Так и будет! И как только Уортингтоны узнают, кто я такая, что я их обманула… Ох, Джемма! Я погибла!

— Не говори миссис Уортингтон об этой записке кузины.

— Да она и так злится из-за платья. Я подслушала, как она говорила Фелисити, что это было такое хорошее платье, а теперь оно погублено, потому что его перешили на меня. Я не должна была поддаваться на уговоры Фелисити. А теперь… Я погибну навсегда, Джемма!

Энн вне себя от страха и тревоги.

— Мы это исправим, — говорю я, хотя и не представляю, как можно это сделать. В окне наверху я снова вижу Фелисити. Слишком многое нужно исправлять. — Не передашь ли Фелисити кое-что от меня?

— Конечно, — стонет Энн. — Если меня саму не выгонят сию минуту…

— Не могла бы ты сказать ей, что я видела Храм? Прошлой ночью, на балу, у меня было видение.

— Ты видела Храм?!

— Три девушки в белом показали мне дорогу к нему. Скажи ей, что как только она будет готова, мы вернемся в сферы.

— Скажу, — клятвенно заверяет меня Энн. — Джемма…