Не следует думать, будто одни крепостные торговали своими детьми. Томас Димсдейл описал случай продажи мальчика и девочки бедными горожанами столицы. Отправляясь в Москву, доктор решил привить оспу паре ребятишек и взять их с собой, чтобы на месте не испытывать недостаток в «материи». «С помощью денег, — вспоминал он, — нам достали одного мальчика около шести лет от роду, сына матросской вдовы, и девочку около десяти лет, дочь обер-офицера из немцев. Отца ее не было в живых, а мать, вступив во второй брак, уехала со своим новым мужем, оставив девочку на попечение своей матери, старухи чрезвычайно бедной и бывшей не в состоянии ее содержать. Она заложила свою внучку в восьми рублях одному дворянину. Сумму эту заплатили кредитору, и обоим детям привили оспу»[573]. Если бы Аннушку, как звали маленькую пациентку Димсдейла, не выкупил врач, то она, дочь обер-офицера, стала бы дворовой приобретшего ее барина.

С отменой крепостного права торговля детьми отнюдь не ушла в прошлое, как можно было бы надеяться. Напротив, если прежде она происходила от случая к случаю, то в условиях обнищания крестьянства после потери значительной части земли по реформе 1861 года продажа бедными родителями своих чад приняла массовый характер. Детей отдавали путешествующим торговцам с уговором пристроить в городе «в хорошие руки» — в магазин или швейную мастерскую. Там, зарабатывая, они могли помогать оставшейся в деревне семье[574]. Но вернемся к временам сытого рабства.

И Суворов, и Дашкова были очень хозяйственными помещиками и добились процветания своих имений. Но, как мы видим, совершенно по-разному смотрели на некоторые аспекты отношений с крепостными. Александр Васильевич не позволял себе ни слова прекраснодушных рассуждений в просвещенческом ключе о благоденствии своих «подданных». Его приказы управляющим деловиты, здравы, без эмоций. Тем не менее он опасался вызывать недовольство крестьян переводом их дочерей в дворовые. Екатерина Романовна, по свидетельству Марты, плакала от умиления всякий раз, когда наблюдала сытых и довольных крепостных. В то же время княгиня без малейшего колебания забрала крестьянскую девочку в господский дом, хотя уже имелся отрицательный опыт подобного шага.

Так же по-разному решали Дашкова и Суворов вопрос об отсылке рекрутов. Для любой деревни это был крайне напряженный момент, грозивший вызвать неудовольствие. Марта описала один из случаев: «Княгиня обязана представить правительству рекрут. В этом году из каждых 500 человек забирали четырех мужчин, в прошлом году — в половину меньше. Мужчина, которого берут в армию, в семье считается как бы умершим. В числе рекрутов оказался Пашинькин дядя, и она утопает в слезах, оплакивая потерю родственника. Из-за огромных размеров империи, плохой почты и неграмотности крестьян родным невозможно получить какие-либо известия от солдата. Его близкие сначала безутешны, а потом совершенно о нем забывают. Для добрых помещика или помещицы это тяжелое время, поскольку, несмотря ни на что, они обязаны удовлетворить требование властей. Пашенька ушла плакать вместе с родными»[575].

К счастью для семьи Паши, ее дядю забраковали. «В деревню вернулся староста и с ним семеро из десяти рекрут, — продолжала Марта. — Несколько дней назад он отвозил их в Калугу, где капитан гвардии, присланный из С. Петербурга, должен принять рекрутов и забраковать тех, кто не подходит по росту, ширине груди и т. д. Возвратился и Пашенькин дядя, поскольку оказалось, что грудь у него на полдюйма уже, чем требуется, хотя он — красивый, хорошо сложенный молодой мужчина. В деревне вечером было семь счастливых семей, потому что быть забракованным — это счастье. Однако семерых, признанных негодными, нужно заменить другими, что тяжело для княгини, которая сегодня нездорова и взволнована мыслью о беспорядках, какие могут произойти среди несчастных крестьян. Удачлив тот, кто хром, глух, слеп или искалечен. Случается, что мужики отрубают палец или причиняют себе другие увечья, лишь бы избавиться от солдатской службы»[576].

Княгиня возлагала вину за возможное волнение крестьян на государство, требующее рекрутов. Со слов ее гостьи ситуация выглядела так, будто помещик ничего не мог сделать, чтобы предотвратить неудовольствие. Но осторожные хозяева находили способ и удовлетворить власть, и не потревожить собственных крепостных. Они приобретали в качестве рекрутов чужих дворовых, которых можно было найти у менее щепетильных соседей или по газетным объявлениям. Вот несколько предложений из «Московских ведомостей»: «Желающие купить двух человек из крестьян хорошего поведения и годных в рекруты… могут спросить в приходе Трех Святителей на Кулишках у домоправителя Ивана Шутова». Или: «Продается дворовый человек холостой с матерью вдовою: ему от роду 24-й год, ростом 7 верш., не дурен собою, грамоте знает, хороший лакей и способен быть гусаром или егерем; а матери 55 лет, верная ключница; оба смирного поведения. Цена им 1000 рублей»[577].

Именно так поступал Суворов, прекрасно понимавший, что такое рекрутский набор и с какими он сопряжен трудностями. В «Регистре о наказаниях крестьян», присланном барину управляющим прапорщиком М. И. Поречневым, сказано: «Алексей Медведев пойман с краденым сеном, за оное сечен. Оный же Медведев после того, убоясь солдатчины, палец себе отрубил». Отметка Суворова гласила: «Вы его греху причина… Знать, он не слышал, что от меня не велено в натуре рекрут своих отдавать, а покупать их миром на стороне, чтобы рекрутчины никто не боялся. Разве не помните, что в третьем годе я у вас застал? За недоимку по налогам вы управляли людей в рекруты, за что и были от меня наказаны»[578].

Чтобы мир мог купить рекрутов, нужно было понизить оброк Ведь деньги требовались немалые. Александр Васильевич на это шел. Екатерина Романовна поступать так не хотела. Вероятно, обвинения княгини в скупости все-таки имели под собой некоторую почву. Она предпочитала сохранить доход, даже сознавая, что рискует всякий раз, когда в ее имениях проходит набор.

Повторим: благосостояние крестьян было главным залогом богатства помещика, и забота о поддержании хозяйства крепостных диктовалась в первую очередь не добротой сердца или просвещенностью ума владельца, а насущной экономической необходимостью. Мы уже говорили, что продукты питания были дешевы, столь же недорого стоили дрова, домотканый холст, овчины, из которых шилась зимняя одежда. В целом, прожить в России простонародью было значительно проще, чем в более цивилизованных европейских странах, где потребности намного превосходили возможности низших слоев населения. Отсюда частые комментарии иностранных авторов о более высоком качестве жизни русских крестьян и неизбежное в таких условиях противопоставление сытого рабства голодной свободе.

Прослуживший много лет в России французский посол Луи Сегюр писал: «Русское простонародье, погруженное в рабство, незнакомо с нравственным благосостоянием, но оно пользуется некоторой степенью внешнего довольства, имея всегда обеспеченное жилище, пищу и топливо; оно удовлетворяет своим необходимым потребностям и не испытывает страданий нищеты, этой страшной язвы просвещенных народов…

Помещики в России имеют почти неограниченную власть над своими крестьянами, но надо признаться, почти все они пользуются ею с чрезвычайной умеренностью… Во время моего долгого пребывания в России многие примеры привязанности крестьян к своим помещикам доказали мне, что я насчет этого не ошибаюсь… Ограничусь одним. Обер-камергер, граф, наделав больших долгов, вынужден был для их уплаты продать имение, находившееся в трехстах или четырехстах верстах от столицы. Однажды утром, проснувшись, он слышит ужасный шум у себя на дворе; шумела толпа собравшихся крестьян; он их призывает и спрашивает о причине этой сходки. „До нас дошли слухи, — говорят эти добрые люди, — что вашей милости приходится продавать нашу деревню, чтобы заплатить долги. Мы спокойны и довольны под вашею властью, вы нас осчастливили, мы вам благодарны за то и не хотим остаться без вас. Для этого мы сделали складчину и поспешили поднести вам деньги, какие вам нужны; умоляем вас принять их“. Граф после некоторого сопротивления принял дар, с удовольствием сознавая, что его хорошее обращение с крестьянами вознаградилось таким приятным образом… Тем не менее эти люди достойны сожаления, потому что их участь зависит от изменчивой судьбы, которая по своему произволу подчиняет их хорошему или дурному владельцу»[579].