Однако и без пыточного подвала хозяин мог опасаться «злонамеренных покушений». Помещика, желавшего ввести правильный севооборот или улучшить породу скота, не выносили также, как жестокого самодура. Он вмешивался в жизнь мира — этого было достаточно. «Стоит барину приказать пахать землю на дюйм глубже, чтобы услышать, как крестьяне бормочут: „Он плохой хозяин, он нас мучает“. И горе ему, если он живет в этой деревне»[560], — сообщал немецкий путешественник А. Гакстгаузен. Николай Еремеевич умер своей смертью. А вот его сын Александр погиб от рук дворовых. Было бы проще объяснить случившееся тем, что последний унаследовал крутой нрав отца. Однако причина убийства — запрет собирать милостыню. Рузаевка считалась селом не бедным, но крестьяне рассматривали поход за подаянием как своего рода заработок. Излишнее морализаторство погубило барина. В ответ на заявление: «Я вам недавно выдал хлеб, воротись назад, не то обрею тебя в солдаты!» — он получил от одного из холопов топором по голове[561].

Причиной убийства барина далеко не всегда становилась его жестокость. Иной раз дворовые сговаривались с крестьянами обокрасть имение, спалить дом, а смерть хозяев объяснить пожаром. В рапорте саратовского губернского прокурора Никифора Заварицкого генерал-прокурору А. Б. Куракину описано сожжение помещичьей семьи, произошедшее в мае 1798 года в селе Басманове. Нижний земский суд установил, что прапорщик Ардабаев с женой и малолетним сыном были убиты «дворовыми его людьми и крестьянами». «Когда помещик их пробудился и хотел выбежать в сени, — докладывал прокурор, — то стоящие тут два человека с дубинами, ударив его, повергли наземь и потом кинжалом лишили жизни. Жена его, выбежав, хотя и укрылась было в плетневой канаве, но один из злодеев тех, увидя, вытащил за волосы, а другие, присоединяясь, тут же убили ее до смерти и вместе с мужем бросили в огонь; а малолетнего их сына, хотевшего выскочить из сеней, одна из женщин, увидев, толкнула паки в оные; равным образом и дворовую девочку, бежавшую уже к банным сеням, один из преступников, поймав, бросил живую в огонь, и так все четверо кончили тут свою жизнь… Преступники показали, что они прежде пожара выкрали из кладовой лучшее господское имение»[562].

Жуткая история. Если убийство сына Ардабаева еще можно объяснить «классовыми мотивами», то сожжение дворовой девочки было совершено с единственной целью — уничтожить свидетеля. Целая деревня разбойников, которым дорога, по выражению Болотова, «в отдаленные страны Азии», сиречь в Сибирь.

После подобных откровений становится понятно, что управлять крепостными было делом непростым. А порой и опасным. Одна жестокость, равно как и одни добрые слова помогали мало. Навык руководства людьми и ведения сложного хозяйства воспитывался в помещиках с детства, передавался из поколения в поколение. Не удивительно, что служилые дворяне приносили в армию привычки сельской расправы, а в деревню — армейские нравы. И там, и тут они имели дело с крестьянами. Важно отметить, что и кроткий Болотов, и горячий Струйский в сходных обстоятельствах вели себя примерно одинаково. Оба не избежали угроз смерти. Оба заставили себе повиноваться.

В самом начале карьеры управляющего Болотов пережил локальный бунт. Он получил распоряжение от князя М. Н. Волконского о размере оброка — шесть рублей с тягла. Мемуарист уверяет, что столько же крестьяне отдавали при прежней владелице. Такой взнос, «хотя и превосходил оброк, платимый Богородицкою волостью двумя рублями, но для подмосковных крестьян был не только сносен, но и очень еще умерен»[563]. Однако крепостные считали иначе.

«Не успело несколько дней после того пройтить, как вдруг является перед крыльцом моим превеликая толпа народа… Удивление мое превратилось в смущение и беспокойство духа, когда… весьма мне преданный солдат сказал:

— Что-де, сударь, толпа их кажется сволочью сущих негодяев. Что-то все рычат и мурчат, а предводителем у них не староста и не бурмистр, а какой-то Роман, который, как говорят, наивеличайший скупец и самый сварливейший и негоднейший человек во всей волости, и что-то они мне подозрительны, и нет ли у них какой блажи на уме…

Сердце во мне как голубь затрепетало; однако я, не давая солдату смятения своего приметить, ему сказал:

— Вздор, братец, мне кажется… Однако поди ты со мною да скажи вот в канцелярии и товарищам своим, чтоб они на всякий случай были готовы».

Болотов вышел на крыльцо, где увидел «человек почти до ста мужиков, а пред ними помянутого Романа, расхаживающего, как петуха индейского, и хорохорящегося по примеру оного». Управляющему ничего не оставалось делать, как спросить, чего хотят крестьяне.

«— К тебе-ста пришли! — закричал с грубостью предводитель их, а за ним закричала и вся его сволочь. — Велишь-ста ты платить нам оброка по шести рублев с тягла… Да для чего другие государевы крестьяне платят меньше, да и в Богородицкой волости платят только по четыре рубля с тягла, а мы что за грешные, что с нас больше?

— Этого я не знаю! — сказал я. — А воля на то князя да и самой государыни.

— Как бы не так! — завопил Роман. — Ты-ста думаешь, что мы тому и поверим. Государыня-ста не знает о том и не ведает, а… ты сам хочешь денежками нашими набить себе карманы.

Грубые и дерзкие сии слова вывели меня тогда из терпения.

— Ах ты, бездельник! — закричал я на него. — Как ты смеешь со мною так говорить?!

— Мы-ста не бездельники! — закричали они во все множество голосов.

А Роман, подскочив к крыльцу, еще более закричал:

— И что ж ты за боярин, чтоб не сметь с тобою говорить; ну, так знай же, что мы твоего приказа не слушаем, словам твоим не верим и такого оброка платить не хотим и никак не станем!»

Управляющий попытался увещевать толпу ссылкой на другие деревни, где размер оброка никого не возмутил, но это не помогло.

«— Вольно-ста им, — закричали они, — но мы того не хотим!

А Роман, как ерш, растаращив глаза и опять подбежав к крыльцу, и прямо мне в глаза закричал:

— Ну не хотим-ста, не хотим; это все твои плутни, не слушаем!» После чего зачинщик кинулся на Болотова с кулаками. «Признаюсь, что минута сия была для меня весьма критическая», — писал Андрей Тимофеевич. Но тут подоспели солдаты, отодвинули управляющего, выхватили «свои шпажонки» и закричали народу:

«— Цыц! Бездельники, не шевелись никто с места, всех перерубим…

Неожидаемое явление сие так всех испугало, что они, все оцепенев, почти в один миг замолчали и никто в самом деле не смел поворошиться». Пришедший в себя Болотов приказал приказчику и его брату схватить Романа и посадить под караул, а к остальным обратился с предложением послать к Волконскому депутатов:

«— Ах, дурачье, дурачье! Что это вы затеяли, и не с ума ли вы сошли, что дали сему бездельнику себя соблазнить и возмутить? Выберите между собою двух или трех человек, кому вы поверить можете, я сейчас отправлю их в Москву к князю, пускай спросят они сами и услышат, от себя ли я это взял или так сама государыня приказала.

— Хорошо-ста, хорошо! — сказали они в несколько голосов. — Это дело; мы-ста тотчас выберем».

Управляющий написал Волконскому рапорт «изображением живейшими красками всего сего происшествия». Князь «сколько ни был тих и кроток, но не преминул дать на представленных к нему депутатов превеликий окрик, и уверив сих дураков, что оброк наложен не инако как с воли государыни… сказал потом им, что все они за дерзость… заслужили то, чтоб всех их передрать кнутом или, по крайней мере, детей… отдать в зачет в рекруты. Но на сей раз из единого человеколюбия их милует». Романа же было приказано «при собрании всех старост и лучших в волости людей наказать плетьми нещадно».