Пафос ухода из города, удаления от центра общественной жизни на периферию, желание уехать в заброшенную деревню, поселиться в ломе за высоким забором и «окопаться» — все это связано с распространенным в 1970-х — начале 1980-х ощущением общественного как фальшивого, неподлинного. Действия героев можно рассматривать как желание сделать вид, что общества и вовсе нет, а если оно есть, то к ним лично оно прямого отношения не имеет. Это ощущение было непосредственно вызвано нараставшим на протяжении всего рассматриваемого периода циничным отношением власти к государственной идеологии, иллюстрацией которого может послужить анекдот о советском проекте утопического строительства. Сталин, Хрущев и Брежнев едут вместе в поезде. Вдруг поезд останавливается. Сталин берется решить проблему. Машиниста «уводят» и находят на его место нового. Но поезд все равно стоит. Хрущев говорит: «Скажите машинисту, что до коммунизма рукой подать». Обещание первого секретаря передают машинисту, но поезд все не двигается. И тогда Брежнев говорит: «Давайте опустим шторки и представим себе, что поезд едет».

Осознав, что власть лишь делает вид, что верит в то, что «паровоз» комстроительства все еще «вперед летит», интеллигенция тихо пересела на электричку «Москва — Простоквашино» [588] и, в свою очередь, тоже сделала вид, что и власти никакой нет, а есть только отдельно взятая городская квартира и дом в деревне. А вопросы о том, по какому случаю надеть вечернее платье, как запасти побольше сена для коровы Мурки и как сделать так, чтобы любимый друг Шарик не тосковал без охоты, во всяком случае, представлялись гораздо более важными, чем умозрительные рассуждения о «развитом социализме».

Если исходить из концепции, согласно которой «дети» и «детство» являются социально сконструированными понятиями, опосредованными социоэкономическим развитием общества [589], то Простоквашино можно рассматривать как текст, который отражает уникальный аспект детской культуры позднесоветского периода — зрелость детей, которые вырастали в семьях, где был только один ребенок, где родители работали полный рабочий день и, соответственно, не могли уделять много внимания воспитанию детей. У детей, таким образом, появлялась возможность самопознания и социализации, не контролируемой или лишь отчасти контролируемой родителями. Практически речь идет о том, что дети были предоставлены сами себе и не находились под опекой взрослых по крайней мере несколько часов в день. Часто детям приходилось самим заботиться о себе в таких повседневных ситуациях, как дорога в школу и из школы, закупка самого необходимого в магазине, приготовление еды, посещение музыкальных и художественных школ, кружков и спортсекций или просто общение с друзьями «во дворе», границы которого легко раздвигались до границ микрорайона со всеми его стройками и разрытыми теплотрассами.

В книге Успенского дядя Федор научился читать, когда ему было четыре года, в магазин стал ходить в пять лет, а в шесть уже был вполне самостоятельным человеком, и именно потому его стали звать дядей Федором. В мультфильме эти подробности отсутствуют, но само имя персонажа готовит зрителя к тому, что главный герой будет поступать как взрослый.

Дядя Федор в корне отличается от грустных героев «Варежки», «Крокодила Гены», а также от меланхоличного и суперинфантильного Малыша из мультфильмов Б. Степанцева «Малыш и Карлсон» (1968) и «Карлсон вернулся» (1970). Как отмечают исследователи, одиночество этих героев объясняется тем, что они отражали социализацию первого поколения детей, которые не росли в коммунальных квартирах [590]. Массовый переезд семей в отдельные квартиры в результате строительного бума 1960-х, а также изменение демографии советской семьи, о котором уже шла речь выше, заострили конфликт «отцов» и «детей», проблемы непонимания и одиночества.

Дядя Федор от одиночества не страдает. С первых кадров мультфильма «Трое из Простоквашино», когда Матроскин, в голос зевнув на лестничной площадке, запрыгивает на подоконник, а на лестнице появляется довольный мальчик, энергично жующий бутерброд, небрежное цоканье палочек ударных, напоминающее о путешествиях, и стаккатный диалог баяна с тенор-саксофоном с эклектичными вставочками тактовых и джазовых акцентов обещают, что история о коте и мальчике будет веселой и легкой. О том, что именно кот и мальчик будут главными героями мультфильма, мы узнаем еще до их знакомства как раз благодаря музыке [591]. Принцип диалога, положенный Е. Крылатовым в основу музыкального сопровождения мультфильма, стилистическая эклектика и выбор инструментов, которые на первый взгляд не совсем хорошо сочетаются, на самом деле замечательно подходят для передачи идеи простоквашинской идиллии, в которой прекрасно уживаются разные по характеру и по жизненной философии герои.

В отличие от героев мультфильмов Качанова, расклеивающих объявления о том, что они ищут друзей, в жизни дяди Федора друзья появляются сами по себе. Если в «Малыше и Карлсоне» скучающий семилетний мальчик, несмотря на то что у него есть и брат, и сестра, и своя комната со множеством игрушек, и рыбки в аквариуме, все же чувствует себя одиноким и чуть ли не шантажирует родителей, чтобы ему купили собаку, то дядя Федор ничего у родителей не требует, четвероногих друзей покупать не собирается и специально их не ищет. Примечательно, что дядя Федор и вовсе бы прошел мимо кота, если бы Матроскин не посоветовал мальчику, как «правильно» есть бутерброд с колбасой. Более того, в основе его дружбы с котом лежит не эгоистичное по сути желание скрасить свое одиночество, но стремление помочь временно бездомному и, как оказалось, голодному коту. То же самое происходит и с бездомным Шариком, который сам прибегает к дяде Федору и Матроскину и просит разрешения поселиться вместе с ними, с обещанием охранять дом. При этом, в отличие от сиропного вида песика с кокетливым ошейником, которого быстро заскучавший Малыш попытался «модернизировать», прицепив ему на спину пропеллер, беспородный простак Шарик, жизнь которого «бесплатная», так и остался без ошейника.

Иначе говоря, если в отношениях дяди Федора, кота, собаки и галчонка и есть иерархия, то она складывается не по оси «хозяин — домашнее животное», как это, например, происходит в мультфильмах о Карлсоне и о блудном попугае. Дядя Федор может по-настоящему быть вместе с друзьями, не надевая на них ошейник, не беря их на поводок, не сажая их в клетку, И Матроскин, и Шарик, и галчонок, по сути, становятся членами семьи мальчика. Именно поэтому, когда во второй серии родители дяди Федора приезжают в Простоквашино с курорта, и дядя Федор, и кот, и Шарик бросаются к ним навстречу с криками «Ура!», а Матроскин орет: «Наши родители приехали!» (курсив мой. — Е. Б.). При этом мама дяди Федора сначала берет на руки и целует своего мальчика, а потом и кота, приговаривая: «Дорогие вы мои! Родные вы мои! Поправились-то как! А загорели-то!» Папа дяди Федора в это время гладит Шарика.

Принимая во внимание характер дяди Федора, вряд ли стоит интерпретировать его отъезд с Матроскиным в деревню как попытку решить проблему собственного одиночества или как проявление эгоизма. Предпочитая здоровый прагматизм и решительные действия интроверсии и смутным переживаниям, дядя Федор объясняет родителям, почему уезжает в деревню. Важно при этом, что мальчик своих родителей любит. Во всяком случае, он пишет им «идеальные» письма. Его первое письмо начинается словами: «Дорогие мои родители, папа и мама! Я вас очень люблю, но и зверей я тоже очень люблю…» Второе письмо, которое дядя Федор пишет уже из Простоквашино, чтобы успокоить родителей, тоже наполнено искренним теплом: «Мои папа и мама, я живу хорошо, просто замечательно… Я без вас очень скучаю, особенно по вечерам».