Рассматривая проблему авторства «умеренных» инициатив, прежде всего, конечно, следует упомянуть о «кировской» теме. Обстоятельства убийства С.М. Кирова и последовавшего за ним резкого ужесточения политического курса, как говорилось выше, заставляют предполагать, что Киров мог выдвигать и отстаивать «умеренную» политическую программу, а соответственно притягивать к себе силы, настроенные оппозиционно по отношению к Сталину[274]. По мнению историков-«скептиков», Киров был и до последнего момента оставался верным сторонником Сталина, никогда не рассматривался в партии как политический деятель, соизмеримый со Сталиным, а соответственно не имел никаких отличных от сталинских политических программ. Ф. Бенвенути, например, изучив опубликованные выступления Кирова и официальную советскую прессу, пришёл к выводу, что Киров может рассматриваться только как один из сторонников «умеренного» курса, признаки которого действительно существовали в 1934 г. На самом деле «новую» политику поддерживали в основном все советские вожди[275]. Некоторое время спустя Дж. А. Гетти пришёл к выводу, что Киров не был значительной политической фигурой. В лидеры сторонников «умеренной» линии 1934 г. Гетти выдвинул Орджоникидзе и Жданова[276].

Какими же фактами располагают в настоящее время историки для разрешения этих вопросов? Одним из источников, питающих предположения о существовании относительно независимой «политической платформы» Кирова являются мемуары Н.С. Хрущёва, а также свидетельства некоторых членов комиссии, созданной после XX съезда КПСС для изучения обстоятельств убийства Кирова (материалы самой комиссии пока не изданы и недоступны для исследователей), а также воспоминания некоторых старых большевиков — участников XVII съезда ВКП(б). Все эти данные попали в книги историков и благодаря этому получили широкое распространение[277]. Если отвлечься от многочисленных расхождений в этих рассказах, то в целом из них складывается следующая картина. Во время XVII съезда ВКП(б) ряд высокопоставленных партийных деятелей (фамилии называют разные — Косиор, Эйхе, Шеболдаев, Орджоникидзе, Петровский и т.д.) обсуждали планы замены Сталина на посту генерального секретаря Кировым. Киров отказался от предложения, а об этих разговорах стало известно Сталину (иногда пишут, что Киров сам рассказал о них Сталину, предопределив тем самым собственную судьбу). При выборах ЦК на XVII съезде, по свидетельству некоторых членов счётной комиссии, против Сталина проголосовали многие делегаты (цифры опять же называют разные — от 270 до 300). Сталин, узнав об этом, приказал изъять бюллетени, в которых была вычеркнута его фамилия, и публично на съезде объявить, что против него подано всего три голоса. Если историки, разрабатывающие версию «оппозиционности» Кирова, склонны доверять этим свидетельствам, то историки, отрицающие роль Кирова как сколько-нибудь самостоятельного политического деятеля и причастность Сталина к его убийству, опровергают подобные рассказы очевидцев как вымысел[278]. Пока приходится признать, что документы, при помощи которых можно было бы окончательно опровергнуть или подтвердить эти версии, неизвестны.

Что касается политической карьеры Кирова, то она даёт мало аргументов в пользу предположений о его независимой (а тем более, принципиально отличной от сталинской) политической позиции. Киров, как и другие члены Политбюро 30-х годов, был человеком Сталина. Именно по настоянию Сталина Киров занял пост руководителя второй по значению партийной организации в стране, что гарантировало ему вхождение в высшие эшелоны власти. Помимо хороших личных отношений с Кировым, для Сталина, не исключено, определённое значение имел тот факт, что Киров был политически скомпрометированным человеком. В партии знали, что Киров в дореволюционные годы не только отошёл от активной деятельности, не только не примыкал к большевикам, но занимал небольшевистские, либеральные политические позиции, причём, будучи журналистом, оставил многочисленные следы этого своего «преступления» в виде газетных статей. Весной 1917 г., например, он проявил себя как горячий сторонник Временного правительства и призывал к его поддержке[279].

Воспользовавшись этими фактами, в конце 1929 г. группа высокопоставленных руководителей Ленинграда (в том числе председатель Ленсовета и руководитель областной контрольной комиссии ВКП(б)) потребовали у Москвы снять Кирова с должности за дореволюционное сотрудничество с «левобуржуазной» прессой. Дело рассматривалось на закрытом совместном заседании Политбюро и Президиума ЦКК ВКП(б). Во многом благодаря поддержке Сталина Киров вышел из этого столкновения победителем. Его противники были сняты со своих постов в Ленинграде. Однако в решении заседания Политбюро и Президиума ЦКК (оно имело гриф «особая папка») предреволюционная деятельность Кирова была всё же охарактеризована как «ошибка»[280].

Несколько лет спустя в известной «платформе Рютина» Киров был поставлен в один ряд с бывшими противниками большевиков, которые в силу своей политической беспринципности особенно верно служили Сталину. «Наши оппортунисты тоже сумели приспособиться к режиму Сталина и перекрасились в защитный цвет… Гринько (нарком финансов СССР. — О.Х.), Н.Н. Попов (один из руководителей «Правды». — О.Х.) — бывшие меньшевики, столь хорошо известные Украине, Межлаук — зам. пред. ВСНХ, бывший кадет, потом меньшевик, Серебровский — зам. пред. Наркомтяжа, бывший верный слуга капиталистов (видимо, имелась в виду работа Серебровского как инженера на частных предприятиях в дореволюционной России. — О.Х.), Киров — член Политбюро, бывший кадет и редактор кадетской газеты во Владикавказе. Всё это, можно сказать, столпы сталинского режима. И все они представляют из себя законченный тип оппортунистов. Эти люди приспособляются к любому режиму, к любой политической системе»[281]. Через несколько десятков страниц авторы «платформы» повторили выпады против Кирова. Заявляя о безнаказанности «верных чиновников и слуг» Сталина, они напоминали: «Всем известно, чем кончилась попытка ленинградцев разоблачить Кирова, как бывшего кадета и редактора кадетской газеты во Владикавказе. Им дали «по морде» и заставили замолчать. Сталин… решительно «защищает своих собственных мерзавцев»»[282].

В этих обвинениях в адрес Кирова и других «оппортунистов» была значительная доля истины. Сталин действительно предпочитал опираться на людей, имевших «пятна» в политической биографии. Вспомним, например, бывшего меньшевика Вышинского или Берия, обвиняемого с начала 20-х годов в сотрудничестве с мусаватистской разведкой. Причём, время от времени Сталин действительно напоминал своим соратникам об их «грехах» и особенно часто делал это в период обострения политической ситуации (см. с. 240, 245).

Трудно сказать, в какой мере прошлый «оппортунизм» влиял на Кирова, но, судя по документам Политбюро, он вёл себя не как полноправный член Политбюро, а, скорее, как влиятельный руководитель одной из крупнейших партийных организаций страны. Инициативы Кирова ограничивались нуждами Ленинграда (требования новых капиталовложений и ресурсов, попытки предотвратить перевод ленинградских работников, просьбы об открытии новых магазинов и т.п.). В Москве, на заседаниях Политбюро Киров бывал крайне редко. Столь же редко (видимо, прежде всего по причинам удалённости) участвовал в голосовании решений Политбюро, принимаемых опросом. В общем, из доступных пока документов никак не удаётся вывести не только образ Кирова — лидера антисталинского крыла партии, не только образ Кирова-«реформатора», но даже сколько-нибудь деятельное участие Кирова в разработке и реализации того, что называется «большой политикой». Кстати, Хрущёв, столь много сделавший для создания вокруг Кирова ореола таинственности, писал в мемуарах: «В принципе Киров был очень неразговорчивый человек. Сам я не имел с ним непосредственных контактов, но потом расспрашивал Микояна о Кирове… Микоян хорошо его знал. Он рассказывал мне: «Ну, как тебе ответить? На заседаниях он ни разу ни по какому вопросу не выступал. Молчит, и всё. Не знаю я даже, что это означает»»[283].