— Вы чего? — спросил наконец Костя. — Мороз, ты чего на ужин не пришёл?

— Не хотелось, — пожал плечами Эркин.

— А, ну, поминки, понятно, — кивнул Костя.

— А раз понятно, чего спрашиваешь? — прорычал Грег.

Эркин достал мыльницу, взял полотенце и грязные портянки и в сапогах на босу ногу пошёл в уборную. Там уже начиналась обычная вечерняя толкотня. Многие, кому, видно, завтра уезжать, стирали много. Сашку и Шурку вытолкали взашей, чтоб не мешали своим баловством. Эркин сумел пробиться к раковине, быстро, но без суеты выстирал портянки и ушёл, столкнувшись на выходе с подмигнувшим ему Фёдором.

В комнате Костя, разложив на кровати нехитрые пожитки, укладывал их в потрёпанный армейский мешок.

— Ты едешь? — удивился Эркин, развешивая портянки на сушке.

— Ага, — весело ответил Костя. — В Центральный со всех лагерей съезжаются, может, и найду кого из своих. Запросы-то я отправил, ответы меня и там найдут.

— И много у тебя… своих уцелело? — спросил Анатолий.

— Ну, — Костя помрачнел. — Ну, про мать я знаю, что умерла, про отца тоже. Сестру я в распределителе потерял, она, может, и уцелела, братьев, нас четверо было, и она одна, ну, их тоже… по распределителям… Большие уже, так что имя с фамилией все должны помнить, — Костя тряхнул головой. — Может, кто и уцелел. Ну, и дядья там, тётки… У нас большая семья была.

Анатолий собрал свой мешок, поставил его на пол под кровать, разделся и лёг. И уже из-под одеяла сказал:

— А моих всех… Из всего рода я последний.

— И что? — Костя затянул узел на мешке и запихал его тоже под кровать.

— А ничего, — ответил Анатолий. — Любой род с кого-то одного начинается.

Грег лежал неподвижно, укрывшись с головой одеялом. Роман, недовольно сопя, закончил возиться в своей тумбочке и стал раздеваться. Эркин быстро разделся, развесив, как всегда, рубашку и джинсы на спинке кровати, и лёг. Вошёл Фёдор, на ходу вытирая лицо полотенцем.

— Ну как, Мороз, нормально посидели?

— Да, — сразу ответил Эркин. — Спасибо за помощь.

— Тебе спасибо, — ухмыльнулся Фёдор. — Ну, цирк был, ну, красота… Думал, лопну от смеха. Как они губы раскатали на халяву, а им… — он весело замысловато выругался сразу на двух языках. — И не придерёшься. Да, комендант заходил?

— Заходил, — ответил Эркин.

— Ну и как? Поднесли ему стаканчик?

— Поднесли.

Эркин по тону Фёдора чувствовал, что готовится новая шутка, но не знал, какая, и потому отвечал кратко, чтобы ненароком не испортить игру.

— И как? Не поперхнулся он на трезвом?

— Нет, — засмеялся Эркин. — Проглотил.

Засмеялись и остальные. Даже Грег откинул с лица одеяло. Фёдор победно оглядел всех и стал раздеваться.

— Сегодня без газеты? Читать нечего, — преувеличенно скорбно вздохнул Костя, вытягиваясь под одеялом.

— И цирк, и газета, — поучающее сказал, уже лёжа, Фёдор, — это излишество. А излишество — мать пороков.

— Будто ты, Коська, раньше много читал, — фыркнул Анатолий.

— Кому ближе, гасите свет, — сонно сказал Роман.

Костя легко вскочил, на ходу поддёрнул трусы, широко болтающиеся на его мальчишески нескладном теле, выключил свет, уже в темноте прошлёпал к своей кровати и не так лёг, как плюхнулся. Кто-то негромко коротко рассмеялся, и наступила ночная сонная тишина. Тихо было в соседних комнатах: завтра многим вставать раньше обычного.

Эркин лежал на спине, закинув руки за голову. Белое нескладное угловато-костлявое тело Кости напомнило Андрея. Ох, Андрей, Андрей… светлая тебе память… и земля пухом. И не в Овраге ты. Похоронили, как положено, и помянули… Тоже как положено. Если ты и впрямь слышал нас… Прости меня, Андрей, больше я ничего не могу для тебя сделать. Брат мой… брат…

Эркин закрыл глаза, чувствуя, как выступают под ресницами слёзы. Вздохнул, как всхлипнул, во сне Костя, всхрапнул Роман. Костя и Анатолий завтра уедут. Кого-то тогда подселят? Женя говорила, новая группа приезжает. Если вроде этого Флинта… а хрен с ним, обломаем. Фёдор, Грег, Роман и он — это же сила. Эркин невольно улыбнулся, окончательно засыпая.

Мужской барак уже спал, затих и семейный барак, а в женском ещё шумели. Алиса попросилась в уборную — маме не до неё, она тётю Машу с тётей Дашей собирает, надо пользоваться — выскочила в коридор в пижаме и тапочках и отправилась в комнату к тёте Тане. Её обо всём можно спросить и она ещё никого никак не выдала. У тёти Тани собирались на завтра её соседки, а она сама где?

После недолгих поисков Алисе удалось перехватить её в коридоре.

— Тётя Таня…

— Да, деточка, — улыбнулись бесцветные губы.

— Я вот спросить хочу. Я бы у мамы спросила, но она плакать начнёт, — объяснила Алиса.

Тётя Таня кивнула и присела на корточки, так что их лица теперь были на одном уровне.

— Что, деточка?

— Ну, вот когда поминки сделали, то тогда человек насовсем умер? Он не придёт?

— Деточка, оттуда никто не приходит.

Алиса понимающе кивнула, глядя в сухие, но будто вечно заплаканные глаза.

— Ты его помни, деточка, а умирают навсегда.

— И навовсе?

— И навовсе, — кивнула тётя Таня и осторожно погладила Алису по голове сухой и чуть дрожащей рукой. — Иди спать, деточка, мне собираться надо.

— Спокойной ночи и счастливого пути, — вежливо сказала Алиса и, уже отходя, обернулась: — Ой, забыла. И спасибо. Большое спасибо.

— На здоровье тебе, деточка, — почти беззвучно ответили ей.

В общей суматохе и беготне на их разговор никто внимания не обратил, и мама ничего не заметила, занятая укладкой. Очень довольная и результатом разговора и тем, что тётя Таня завтра уедет и уже точно не проговорится, Алиса сбросила тапочки и залезла в постель. Всё точно. Раз поминки справили, значит, умер. Можно спать и не бояться, что мертвяк придёт. Про мертвяков рассказывали всякие страхи, но это если не по правилам похороненный, а тут всё сделали. И похороны — она же слышала, как Эрик про них рассказывал, и даже поминки были. Вкусные… Алиса облизнулась, засыпая.

Занавесок не было, и солнце, негреющее, но яркое осеннее солнце било прямо в глаза. Ларри поёрзал, даже сунул голову под подушку, но уже понял, что пора вставать. Осторожные, еле слышные шаги Криса… Да, пора.

Ларри открыл глаза и сел на кровати. Крис, голый до пояса, возился в шкафу, отыскивая что-то среди тюбиков и флаконов. Ларри шумно зевнул, и Крис, не оборачиваясь, весело сказал по-английски:

— Ну, как спалось?

— Как всегда, отлично, — так же весело ответил Ларри. — А как тебе работалось?

— Тоже как всегда и тоже отлично, — засмеялся Крис. — Давай в столовую мотай, пока завтрак не кончился.

— Ого?! — изумился Ларри, быстро одеваясь.

— Вот и ого, — смеялся Крис, наконец отыскав нужный тюбик. — Здоров ты спать.

— Ну, так за всё прошлое. А ты в столовую?

— Я уже. Сейчас в душ схожу и завалюсь. Ключ не забудь.

— Ага, спасибо.

Ларри заправил ковбойку, схватил полотенце, проверил ключ в кармане джинсов и быстро вышел из комнаты. Завтрак длится всего два часа: с восьми до десяти, потом уже до обеда только буфет с бутербродами, соками и пирожными, вкусно, но дорого. А сейчас уже… На больших часах в коридоре половина десятого, а ему хоть умыться, глаза сонные промыть. Бриться… ладно. Щетина незаметна. Это он и после завтрака успеет.

Всё бегом. Ларри забежал в уборную, ополоснул лицо и руки, вытираясь на ходу, побежал обратно. Крис уже ушёл, дверь заперта. Ларри достал ключ. Задержка, конечно, но оставлять дверь незапертой тоже нельзя. Если в имении, где все на глазах и всех знаешь, уходя, закрывали свои выгородки хоть на крючок, хоть на вертушку, то уж… Полотенце на сушку, талоны в карман. Всё остальное потом.

В столовую он прибежал без четверти десять. На раздаче уже ни одного человека, за столами десяток, не больше. Остальные уже поели и ушли. Ларри протянул свой талон строгой… её необычное имя он даже не пытался запомнить, парни её называли Талонным командиром — она строго сказала что-то по-русски и тут же перешла на английский: