Поэтому прекрасно заключает Златоустый отец: «Если кому и должно плакать, то пусть плачет диавол, пусть он скорбит и рыдает о том, что мы идем получить высочайшие блага». Страх, ужас, рыдания» причитания, слезы и мучительные вопли достойны «его злобы», но не тебя, созданного «по образу и подобию» Божию, не тебя, разумного создания Божия, «долженствующего увенчаться и успокоиться» в вечном блаженстве [[612]].

{стр. 251}

Каждый христианин может встретить смерть без страха, благодаря истинам, открытым для нас Богочеловеком. Более того, у него есть возможность разумно и плодотворно размышлять о таинстве смерти.

Не забудем, что час нашей смерти — второго рождения в Истинную и Вечную Жизнь — час очень важный и таинственный. Свет вечности начинает озарять в этот час нашу временную жизнь, которая еще теплится и вот–вот погаснет. По мере нашего старения и приближения смертного часа, когда заканчивается наша земная жизнь ради встречи с вечностью, все решительнее встают вопросы о смысле жизни.

В наше первое рождение, то есть во время нашего перехода из небытия в бытие, вступления в земную жизнь, мы не могли спросить, куда мы идем, поскольку мы пришли сюда младенцами. Однако при нашем втором рождении в новую жизнь, то есть в час смерти, хотим мы того или нет, перед нами встанут следующие вопросы. Что же в конце концов означают все труды, страдания и немощи, гнетущие нас в течение всей жизни? Почему мы боимся смерти, если знаем, что с момента рождения неумолимо приближаемся к ней? Дано ли нам достаточно времени, чтобы познать эту истину и {стр. 252} преодолеть ужас смерти? И, может быть, было бы полез ным, если бы кто–нибудь вернулся из загробной жизни, чтобы поведать нам, что испытывают души «лицем к лицу» с Богом?

С этими и подобными вопросами христианину опять–таки справиться легче, чем другим, поскольку вера и надежда срывают покров с тайны. Об этом говорит божественный Златоуст: «Давайте внимательно подумаем о тех, кто погрузился в другую жизнь. Сядьте, лежащему перед вами умершему «не причиняйте беспокойства… успокойтесь и смотрите на великое таинство». И в тишине вопросите: «Что это за великое таинство предо мною? Тот, кто вчера был для меня «желанным, сегодня лежит предо мною, возбуждая отвращение; кто вчера был членом моим, на того гляжу сегодня, как на чуждого; кого недавно я обнимал, к тому сегодня не хочу даже и прикоснуться. Обливаю его слезами как близкого мне и в то же время бегу от гноя его, как будто он совершенно чужд мне» [[613]].

В другом случае святитель советует: «Когда увидишь, что кто–либо из ближних отошел отсюда, — не ропщи, но умились сердцем, войди в самого себя, испытай совесть, помысли, что и тебя немного позже ожидает такой же конец… Мы (христиане) тем и отличаемся от неверующих, что иначе судим о вещах». Так рассуждаем и в отношении смерти: неверующий «видит мертвого — и считает мертвым, я же смотрю на умершего — и взираю на смерть, как на сон… Мы смотрим на события одинаковыми глазами, но не одинаковой мыслью и разумением» [[614]].

Волнение, которое испытывает душа перед лицом смерти, столь сильно и глубоко, что даже те, кто ника{стр. 253}кого урока не извлекли из многих поучений, от лицезрения мертвого человека обретают большую пользу: «они при таком зрелище вдруг делаются любомудрыми». И таким образом «по несчастиям других заключают о собственной изменяемости» [[615]].

Через все это христианин составляет не только истинное и здравое, но и мужественное суждение. Надежда на Будущую Жизнь воодушевляет его. И он, таким образом, «самую смерть не будет считать смертию». Созерцая покойного, христианин далек от заблуждений, присущих многим. Он представляет «венцы, награды, неизреченныя блага, ихже око не виде и ухо не слыша (1 Кор. 2, 9), тамошнюю жизнь, ликование с Ангелами» [[616]].

Следовательно, верующий человек здраво относится к смерти. Он очень хорошо знает, что «сластолюбивое сердце бывает темницею и узами для души во время ее исхода, а трудолюбивое — есть отверстая дверь» [[617]]. Более того, верующий не предстоит перед таинством смерти в панике и страхе, так как реально и разумно оценивает свое положение, побеждая естественную тревогу, вызываемую смертью. Церковь Христова помогает своим членам видеть настоящее и будущее в свете Евангелия: смысл смерти в биологической жизни и смысл новой жизни — вечной и нетленной — в смерти. Верующий полнее и глубже понимает, что этот час совершенно отличен от всех остальных моментов нашей жизни. Он лучше осознает, что в час смерти помощь можно получить лишь от Бога. Лишь Он, наш Творец, знает глубину человеческой души, переселяющейся в вечность. И только Бог насытит и утешит душу верным обещанием новой жизни.

{стр. 254}

Христианин, размышляющий о таинстве смерти, более глубоко понимает и достоинство земной жизни. Он убежден, что настоящая жизнь, если прожить ее праведно, приведет к «наслаждению Вечной Жизнью» [[618]]. Он знает также, что Господь пришел на землю не для того, чтобы «умертвить нас и таким образом вывести из настоящей жизни», но для того, чтобы, оставив нас в этом мире, сделать достойными жизни небесной. Если бы земная жизнь была неким злом, то убийц следовало бы награждать, поскольку, губя нас, они делали бы нам добро, освобождая от зла. «Несчастный, ты говоришь, — восклицает святой Златоуст, — что «лукава настоящая жизнь, в которой мы познали Бога, в которой любомудрствуем о будущем», в течение которой «соделались из людей ангелами и составляем один сонм с Горними Силами» [[619]].

Тот, кто глубоко задумывается над таинством смерти, лучше осознает и слабость человеческой природы. Он смотрит на умершего, чье тело уже тронуто тлением, и видением научается [[620]]. Так вспоминает он истину, о которой столь легко забывает в своем самодовольстве! Это истина, которую псалмопевец Ветхого Завета выразил богодухновенными словами: «Убо образом ходит человек, обаче всуе мятется» (Пс. 38, 7). Действительно, человек ходит в этом видимом мире подобно призраку, который через некоторое время исчезает. К сожалению, вместо того, чтобы вразумиться суетностью и краткостью жизни, он обуреваем и поглощен никчемными и мучительными заботами, утруждая и изнуряя себя напрасно. Святой Златоуст пишет: «Человек «мятется — {стр. 255} и погибает вконец; мятется — и сокрушается прежде, чем восстать; возгорается, как огонь, и погасает, как тростник; поднимается, как буря, и улегается, как пыль; воспламеняется, как пламя, и рассеивается, как дым; расцветает, как цветок, и высыхает, как сено […]; его — печали, а наслаждения — другим; его — заботы, а веселие — другим; ему — проклятие, а другим услуги […]. О, какое печальное зрелище нашей слабости, о, какой праздник человеческого ничтожества!» И лишь видя гроб умершего, осознаем, что есть человек на самом деле. Согласно Иоанну Златоусту, человек есть «краткосрочный заем жизни, долг смерти, не терпящий отлагательства», есть создание «искусное во зле […], готовое к любостяжанию, ненасытно–жадное […], высокомерная дерзость […], своенравное брение […]; пепел надменный, сегодня в богатстве, а завтра в гробу; сегодня в венце, а завтра под надгробным памятником» [[621]].