– Ах ты лицемерный… – Эйвери не на шутку рассер­дилась. – Я не меньше твоего беспокоюсь о здоровье Мэнди.

– Ага. Конечно.

– Ты мне не веришь?

– Нет.

– Это нечестно.

– Только тебе и говорить о честности.

– Я безумно волнуюсь за Мэнди.

– С чего бы это?

– С чего?! – закричала она. – Да потому что это наш ребенок.

– А твой аборт? Это был не наш ребенок? Но ты его все равно убила.

Его слова пронзили ее насквозь. Она прижала руку к животу и согнулась, словно от приступа боли. Несколько секунд она не могла вздохнуть и молча смотрела на Тейта.

Он встал и повернулся к ней спиной, как будто нена­висть мешала ему ответить на ее взгляд. Подошел к стой­ке и налил себе еще кофе.

– Разумеется, я в конце концов все равно узнал бы об этом, – проговорил он ледяным голосом. Когда он обер­нулся к ней, взгляд его был так же холоден. – Но узнать от чужого человека, что твоя жена больше не ждет ребен­ка… – Он опять отвел взгляд. Как будто не мог вынести ее вида. – Можешь хоть представить себе, что я тогда чувствовал, Кэрол? О Господи! Ты была на волосок от смерти, но я и сам хотел тебя убить. – Он резко повернул голову, впился в нее взглядом, и его рука сжалась в кулак.

Эйвери что-то смутно вспоминала, чьи-то голоса.

Тейт: «Ребенок… Это повредит плоду?»

Чей-то еще голос: «Ребенок? Ваша жена не была бере­менна».

Тогда этот обрывок разговора не значил ничего. То есть она не могла понять, что он значит. Он смешался со множеством других разговоров, которые она слышала, еще не совсем придя в сознание. До сих пор она его не вспоминала.

– Ты что, думала, я не замечу, что ты так и не родила ребенка? Ты с таким торжеством объявила, что забереме­нела, что не сообщила об аборте?

Эйвери с горечью покачала головой. Она не могла найти слов. Ни объяснений, ни извинений. Но теперь она знала, почему Тейт так ненавидел Кэрол.

– Когда ты это сделала? Должно быть, за несколько дней до поездки в Даллас. Не хотела возиться с младен­цем, верно? Боялась, он помешает твоим развлечениям.

Он наклонился к ней и стукнул ладонью по столу.

– Отвечай, черт бы тебя подрал! Скажи что-нибудь! Давно пора об этом поговорить, тебе не кажется?

Эйвери пробормотала:

– Я не думала, что это так важно.

Его лицо исказилось от ярости. Она боялась, что он действительно ее ударит. Чтобы хоть как-то защититься, она бросилась в атаку.

– Я знаю, как вы относитесь к абортам, мистер буду­щий сенатор. Сколько раз я слышала ваши рассуждения о том, что право выбора должно оставаться за женщиной. Это что, касается всех женщин штата Техас, кроме вашей жены?

– Да, черт подери!

– Какое лицемерие!

Он схватил ее за руку и поставил на ноги.

– Те принципы, которые распространяются на обще­ство в целом, не обязательно должны соблюдаться в моей личной жизни. Этот аборт был не пунктом программы. Это был мой ребенок.

Его глаза сузились.

– Или нет? Или это была очередная ложь, придуман­ная, чтобы я не выкинул тебя отсюда – такая же, как все прочее твое вранье.

Она попыталась представить себе, как бы на это отве­тила Кэрол.

– Чтобы сделать ребенка, нужны двое, Тейт.

Она попала в точку, как и рассчитывала. Он немедлен­но отпустил ее руку и отступил в сторону.

– Я горько сожалею о той ночи. Я же дал это понять сразу, когда это произошло. И поклялся больше никогда не дотрагиваться до твоего распутного тела. Но ты всегда знала, за какую ниточку потянуть, Кэрол. Ты целыми днями вилась вокруг меня, как мартовская кошка, мурлы­кала всяческие извинения и обещала быть любящей же­ной. Если бы в тот вечер я так не напился, я бы распознал, что это очередная ловушка.

Он окинул ее презрительным взглядом:

– Ты опять взялась за старое? Опять готовишь ло­вушку? Поэтому ты была образцовой женой, с тех пор как вышла из больницы? Скажи мне, – он стоял, упершись руками в бока, – ты забылась той ночью и забеременела случайно? Или ты хотела меня помучить – забеременеть, а потом сделать аборт? Ты чего добиваешься – чтобы я опять тебя захотел? Решила доказать, что можешь снова затащить меня к себе в постель, даже если ради этого тебе придется пожертвовать благополучием собственной доче­ри?

– Нет, – хриплым голосом ответила Эйвери. Она не могла выносить его ненависть, даже если эта ненависть была направлена не на нее.

– У тебя больше нет власти надо мной, Кэрол. Я даже не ненавижу тебя. Ты не стоишь тех сил, которые требу­ются для ненависти. Заводи сколько хочешь любовников. Меня это не волнует. Сейчас ты мне можешь нанести удар только через Мэнди. Но берегись – я упеку тебя в ад сна­чала.

Днем она отправилась на прогулку верхом. Хотелось открытого пространства, свежего воздуха; надо было подумать. В одежде для верховой езды она чувствовала себя непривычно и попросила конюха помочь ей оседлать лошадь.

Кобыла испуганно отшатнулась от нее. Когда старый конюх напутственно похлопал лошадь по крупу, он ска­зал:

– Видать, она не забыла, как вы ее отхлестали в про­шлый раз.

Лошадь шарахалась, потому что у седока был незна­комый запах, но Эйвери решила: пусть старик думает что хочет.

Кэрол Ратледж была чудовищем – она дурно обраща­лась с мужем, с дочерью, со всеми, кто оказывался рядом. После утренней сцены нервы Эйвери были на пределе, но теперь, по крайней мере, она знала, в чем ее обвиняют. Стало понятно, за что Тейт так презирал свою жену. Кэ­рол собиралась сделать аборт, убить ребенка Тейта; во всяком случае, она утверждала, что это его ребенок, Правда, сделала ли она это до катастрофы, так и оста­нется тайной.

Эйвери попыталась собрать воедино все, что ей стало известно о семейной жизни Ратледжей. Кэрол была невер­на мужу и не скрывала этого. Тейт с трудом терпел ее измены, но ради своей политической карьеры решил до выборов оставаться в браке.

Уже довольно давно он перестал спать со своей женой и даже перебрался в отдельную спальню. Но Кэрол со­блазнила его, и он переспал с ней еще один раз.

Был это ребенок Тейта или нет, аборт Кэрол мог сыг­рать существенную роль в предвыборной кампании, и Эйвери полагала, что так это и было задумано. Ей стало плохо от мысли об общественном мнении и тяжелых по­следствиях, которых не избежать, если об этом станет известно. Последствия в политическом плане будут для Тейта не менее серьезными, чем в личном.

Когда Эйвери вернулась с прогулки, Мэнди помогала Моне печь пирожные. Экономка хорошо ладила с Мэнди, поэтому Эйвери похвалила пирожные и оставила их вдво­ем.

В доме было тихо. Фэнси куда-то умчалась на своем «мустанге». Джек, Эдди и Тейт в это время всегда были в городе – в штаб-квартире кампании или в конторе. До­роти-Рей, как обычно, сидела у себя. Мона сказала, что Нельсон и Зи уехали на день в Кервиль. Дойдя до своей комнаты, Эйвери бросила хлыст на кровать и стала сни­мать сапоги для верховой езды. Потом отправилась в ванную и включила душ.

И тут, уже не впервые, на нее нашло какое-то неприят­ное чувство. Она поняла, что в комнатах в ее отсутствие кто-то побывал. Ее бросило в дрожь, и она кинулась к туалетному столику.

Она не помнила, на этом ли месте оставляла щетку для волос. Не передвинули ли флакон с лосьоном? Она точно помнила, что коробка с украшениями раньше была за­крыта, а нитка жемчуга убрана внутрь. Вещи в спальне тоже были передвинуты. И тогда она сделала то, чего никогда не делала с того момента, как поселилась в ком­нате Кэрол, – заперла дверь.

Она приняла душ и надела купальный халат. Чувство­вала она себя по-прежнему подавленно, поэтому решила ненадолго прилечь. Едва ее голова коснулась подушки, она услышала какой-то хруст.

Между подушкой и наволочкой был засунут лист бу­маги.

Эйвери с опаской взяла его в руки. Бумага была сложена вдвое, но на наружной стороне ничего написано не было. Она боялась посмотреть, что внутри. Что ожидали здесь найти? Что искали?