Он уже достаточно давно занимался своим делом, что­бы уяснить, какие ублюдки им руководят. Бессердечие было их главным качеством. Они носили дорогую обувь, костюмы-тройки и невидимую броню, защищавшую их от всякого сострадания. В их глазах все его полезные связи в муниципалитете, налаженные за долгие годы каторжного труда, его неутомимые рыскания в поисках сюжета если не для заметки, то хотя бы для сообщения в несколько строк, не стоили и ломаного гроша.

Зачем им новости, им нужно игровое кино в шесть и в десять, чтобы продавать спонсорам коммерческое время.

Им не доводилось стоять у горящего дома и слышать не­сущиеся изнутри крики людей, не доводилось пробиваться сквозь полицейский заслон к магазину «Севен-Элевен», где какой-то чокнутый с «магнумом» калибра 0.357 захватил заложников, не приходилось видеть, какие зверства могут творить люди над своими ближними.

Этим ребятам досталось, что почище. А он копался в грязи и по-другому свою работу не мыслил. Но хотел, чтобы его уважали за то, что он делал.

Все обстояло прекрасно, пока его выпуски новостей обеспечивали «Кей-Текс» самую большую аудиторию, но если показатели хоть чуть-чуть ухудшатся, эти сволочи в костюмах из дорогой шерсти начнут избавляться от не­угодных. И тут-то человека в летах, с больным желудком и несговорчивым характером вполне могут вышвырнуть, как ненужный хлам.

А посему он подавлял отрыжку и прятал свои бутылки с лекарством. Выключив свет в ванной, он поплелся в спальню, сел на край кровати и завел будильник. Ежеве­черняя рутина. Следуя ей, Айриш потянулся к тумбочке и вынул оттуда четки.

Сам он, наверное, и под угрозой пытки не признал бы, что для него это обязательный ритуал. Ни на исповедь, ни к мессе он никогда не ходил. Церкви в его глазах сущест­вовали для церемоний, таких, как похороны, свадьба или крещение.

Но молился Айриш постоянно. Сегодня он жарко мо­лился за Тейта Ратледжа и его маленькую дочь, просил защиты для Эйвери, умоляя Всевышнего сохранить ей жизнь, какие бы беды ни выпали при этом всем осталь­ным.

Под конец он, как всегда, помянул бессмертную душу Розмари Дэниелз, истово испрашивая прощения Господа за свою любовь к чужой жене.

Тейт открыл дверь своего номера и вопросительно посмотрел на стоявших у порога троих полицейских.

– Что происходит?

– Извините, что беспокоим вас, мистер Ратледж, – сказал один из них. – Вы знакомы с этой девушкой?

– Что там, Тейт? – спросила Эйвери, присоединяясь к мужу. – Кто здесь? Фэнси?

Та стояла, сердито насупившись. Один из полицейских крепко держал ее за руку выше локтя, причем прежде все­го чтобы не дать ей упасть. Она тяжело на него опиралась и явно была нетрезва.

– В чем дело? – Эдди тоже подошел к дверям и обо­зрел вновь прибывшую группу. – О Боже! – с отвращением процедил он сквозь зубы.

– Может, вы скажете им, кто я такая, чтобы они от меня на фиг отвязались? – воинственно потребовала Фэнси.

– Это моя племянница, – холодно сообщил полицей­ским Тейт. – Ее зовут Фрэнсин Ратледж.

– Так и значилось в ее водительских правах, но нам пришлось поверить ей на слово, когда она нам заявила, что приходится вам родственницей.

– Разве была необходимость доставлять ее сюда под конвоем?

– Иначе пришлось бы отправить ее в тюрьму, мистер Ратледж.

– А по какому же обвинению? – вмешалась Эйвери.

– Превышение скорости, вождение в нетрезвом со­стоянии. Она делала девяносто пять миль.

– Девяносто восемь, – дерзко поправила Фэнси.

– Спасибо, что привезли ее нам в целости и сохранно­сти. Я поговорю с ее родителями. Фэнси сбросила руку полицейского:

– Да уж, спасибо вам большое.

– Сколько нам будет стоить замять эту историю? – спросил Эдди.

Один из полисменов брезгливо на него покосился, а другой вообще не удостоил его внимания и обратился прямо к Тейту:

– Мы посчитали, что сейчас вам совсем не нужна та­кая реклама наоборот.

– Я это ценю.

– Мы знаем о вашем выступлении в Хьюстоне, где вы поддержали сотрудников полиции. И решили, что хоть так вам поможем.

– Спасибо большое.

– Успехов вам на выборах, мистер Ратледж. – Они почтительно откозыряли и пошли по застланному ковро­вой дорожкой коридору к лифтам и глазеющим на них охранникам.

Эйвери закрыла дверь. Кроме них четверых, все уже легли. Мэнди спала в соседней комнате. В гостиной по­висло зловещее молчание, затишье перед бурей.

– Фэнси, где ты была? – мягко спросила ее Эйвери.

Та вскинула руки и изобразила неуклюжий пируэт.

– На танцах. Шикарно провела время, – пропела она, кокетливо взмахнув ресницами в сторону Эдди. – Само собой, вам меня не понять, вы тут все такие старые. Такие занудные. Такие…

– Ты безмозглая, маленькая потаскуха. – Эдди уда­рил ее по губам тыльной стороной ладони так, что она упала.

– Фэнси! – Эйвери бросилась к ней.

Девушка была оглушена, с распухшей нижней губы капала кровь.

– Эдди, что с тобой, черт возьми? – Тейт схватил его за руку.

Эдди оттолкнул Тейта и наклонился над Фэнси:

– Ты что, хочешь пустить все псу под хвост? Да ты знаешь, что случилось бы, не взбреди этим двум копам на ум притащить тебя сюда? Эта шлюшка могла стоить нам выборов! – орал он.

Тейт схватил его за воротник и оттащил.

– Ты соображаешь, что ты делаешь?

– Ее давно пора было взгреть!

– Но не тебе! – прорычал Тейт и так толкнул Эдди, что тот закачался и едва не упал навзничь.

Обретя вновь равновесие, он ощерился и кинулся на Тейта.

– Немедленно прекратите! – Эйвери вскочила и вклинилась между ними. – Разнесете эту гостиницу в пух и прах, и с какими заголовками выйдут завтра газеты?

Двое мужчин стояли друг против друга, точно быки, готовые к бою, но кричать, к счастью, перестали. Эйвери опять наклонилась над Фэнси и помогла ей встать. Та была до сих пор настолько ошеломлена, что совершенно не сопротивлялась и только поскуливала от боли и стыда.

Тейт осторожно потрепал ее по щеке, вновь взглянул на Эдди и резко ткнул в его сторону указательным паль­цем:

– Никогда, никогда больше не смей трогать никого из моих родных.

– Прости, Тейт. – Эдди пригладил взлохмаченные волосы. Его голос снова звучал тихо и сдержанно – перед ними был прежний человек-айсберг.

– Я считаюсь с твоим мнением всегда, кроме тех слу­чаев, когда речь заходят о моей семье, – жестко отчека­нил Тейт.

– Я же извинился. Чего еще ты от меня хочешь?

– Хочу, чтобы ты перестал с ней спать.

Его заявление застало всех врасплох. Эдди и Фэнси не подозревали, что Тейту все известно. Эйвери делилась с ним своими подозрениями, но уже давно, когда сама она ничего не знала наверняка. Растерявшиеся женщины мол­чали. Эдди направился к двери.

– Полагаю, всем нам надо слегка поостыть, – сказал он, перед тем как выйти.

Эйвери устремила на Тейта взгляд, в котором читалась безграничная любовь и уважение перед решительностью, с которой он поспешил заступиться за Фэнси. Потом об­няла пострадавшую за плечи:

– Пошли, я провожу тебя в твой номер.

Там она дождалась, пока Фэнси примет душ. Она появилась из ванной в длинной футболке вместо ночной ру­башки, заколов волосы, чтобы они не падали на лицо со ссадиной на губе. В таком виде она казалась совсем не­винной маленькой девочкой.

– Я тут соорудила для тебя кое-что вроде пузыря со льдом. – Эйвери вручила ей целлофановый пакет с ку­сочками льда и подвела к расстеленной кровати.

– Спасибо. У тебя это хорошо получается.

Фэнси откинулась на спинку кровати и приложила па­кет к нижней губе, которая больше не кровоточила, но потемнела и вздулась. Из ее зажмуренных глаз по мокрым щекам текли слезы. Эйвери села на край кровати и взяла ее за руку.

– Сукин сын. Ненавижу его!

– Ну нет, вряд ли, – мягко откликнулась Эйвери. – Тебе ведь казалось, что ты его любишь.

Фэнси открыла глаза.

– Казалось?