— Сгинь, — рявкнула я.

Крылан в ту же секунду поднялся выше, и растворился в темноте. Ненавижу нечисть.

Огонь, на который мчалась, был уже неподалеку — я облегченно выдохнула. Вскоре из темноты показался щербатый частокол, местами без бревен, ворот же не было вовсе. За остатками забора выделялся силуэт приземистой избушки. Хата по самые ставни вросла в землю, дверей не было, а из пустого окна выглядывал уютно потрескивающий костер. Из дома доносились голоса: хриплый мужской и писклявый женский. На входе топтались два стреноженых коня.

Не веря такой удаче, я спешилась. Набросив поводья своего жеребца рядом, осторожно заглянула внутрь. Хорошо, что не зашла целиком — на меня в упор смотрел заряженный арбалет.

— Медленно выходи и держи руки на виду.

Я повиновалась. Брест мрачно целился в мне в грудь, а служанка, решительно вытащив меч, встала рядом.

Не спеша, без резких движений я подняла руки и сняла капюшон с маской.

— Ты?! — побледнела девка.

Брест изумленно уставился на меня, но арбалет не опустил.

— Ага, решила зайти к вам на огонек, не помешаю? А то мало ли, вдруг вы тут опять балуетесь…

***

Костер они развели прямо на полу в полуразрушенном доме. В крыше зияла дыра, и иногда в нее заглядывал месяц. Я протянула ноги к огню, не торопливо натачивая кинжал, снятый с трупа. Брест сидел по другую сторону огня, положив арбалет себе на колени, и наблюдал за мной. Он старался сохранять невозмутимость, но получалось плохо. Челюсти сжаты, рука время от времени напрягалась на рукояти самострела, а глаза пристально следили за каждым моим движением. Пёрни рядом мышь, и в меня полетит арбалетный болт, а второй раз мне бы этого очень не хотелось. Служанка сидела рядом с наемником, сжавшись в комок, и боялась пошевелиться.

— Кто ты, нахрен, такая? — наконец озвучил свои мысли мужчина.

Каждый раз один и тот же вопрос. Мне становилось скучно:

— А как ты сам думаешь?

— Ты же умерла! — взвизгнула служанка, не дав Бресту открыть рот, — Умерла! Да в тебя из арбалета выстрелили, стрела из спины торчала!

Она вскочила, помялась на ногах и рухнула на прежнее место. Порыв отнял у нее последние силы.

— Ты привид? Упырь? — спросил Брест, не обращая внимания на выкрики рядом.

— Я что похожа на гниющий труп? Или призрака? — На меня накатила тоска. За мою долгую жизнь, когда кто-то узнавал мой секрет, меня всегда сравнивали с привидениями, упырями и еще хрен знает с кем. — Я из тех, кого вы называете Прежними.

— Из Прежних? — ахнул Брест. Он сидел потрясенный. — Их вроде не осталось…

— Как видишь, — я пожала плечами. — Послушайте, я — это я. И не собираюсь высасывать у вас кровь или, что там еще делает нежить, понятно? Просто, Брест, пожалуйста, убери арбалет. Это все-таки очень больно — каждый раз умирать.

Он даже и не подумал последовать моей просьбе, рука по-прежнему сжимала рукоятку.

— Так ты что… Бессмертна? — он наконец-то смог выдавить из себя свой страшный вопрос.

Я решила раскрыть все карты, в конце концов, мне еще пригодится их помощь:

— Почти… Эй, а у вас есть что поесть? Вторые сутки ни крошки во рту. — Я потянулась за походным мешком к служанке, та испуганно отпрянула.

— Да кто такие эти Прежние? — в её голосе звучали истеричные нотки.

— Я бы тоже хотел это понять, — поддержал ее мужчина. — Подожди, как тебя зовут, для начала?

— Зовут меня Элеонора дʼАрктуа фон Розенштадт. Я есмь Королева воров, нищих и бродяг, Лунная тень и Неуловимая лиса. — Я гордо вскинула подбородок, дожёвывая кусок вяленого мяса, добытого из мешка.

— Она брешет? — недоверчиво обратилась к Бресту служанка.

— Брешет, — мрачно подтвердил наемник.

Я доела мясо и опять залезла в мешок с головой в поисках вкусностей. Немного почавкала яблоком, сморщилась — кислое попалось:

— Что в имени тебе моем? — я процитировала из мешка кого-то из далекого прошлого.

— Как же тебя звать-то тогда?

Милка — так, кажется, к ней обращался Брест? — поежилась:

— У меня от нее мурашки, — пожаловалась она наемнику.

— О, зови меня Мурка. А что, мне нравится, — я вольготно разлеглась перед огнем, подтащив поближе еду.

Мужчина взорвался:

— Хватит тут балаган устраивать!

— Извини, Брест, но свое настоящее имя стараюсь никому не называть, мало ли что.

— Хрен с ним с именем. Рассказывай, как ты выжила, и что ты вообще такое.

Я отложила мешок со съестным и подтянула под себя ноги:

— Садитесь, детки, ближе в круг, сейчас бабуля расскажет вам сказку на ночь.

Милка насупилась, наёмник еле сдерживался, а меня все это забавляло.

— Ладно, без шуток. Что вы знаете о Прежних?

Мужчина еще немного попыхтел, но любопытство взяло верх:

— Говорят, они еще до Тьмы жили и как-то дотянули и до наших времен. Еще слышал, что они навроде колдунов… — наконец остыл воин.

— Близко, но нет, — я задумалась, — А что вы знаете про Тьму?

— Я знаю, — неожиданно подала голос беглая служанка. — У нас в корчму однажды зашел путник. Все его стороной держались, а мне стало любопытно. Ну, я ему еды и подала, а потом стелить ушла.

— Слышь, Брест! А я уж думала, что у вас это по любви было, — не выдержала я и расхохоталась.

Наемник сидел мрачнее тучи, а Милка насупилась:

— Ну и чаво? Так-то ж до него было! Не буду больше гуторить! — она сложила руки на груди и отвернулась.

— Рассказывай или тоже замолчу, — парировала я.

Служанка еще немного подумала и продолжила:

— В общем, поведал тот мужик, что он Ходок.

— По бабам что ль? — осведомилась я.

— Дура, — забылась на секунду Милка. — Он ходит в старые города и ищет там разные диковинки.

Я ухмыльнулась. Теперь понятно, почему его сторонились.

— Он рассказывал, что есть там куча всякого добра, только опасно очень. Псы размером с лошадь, вороны размером с собаку, привиды, говорит, чуть ли не на каждом шагу, а по ночам какие-то чудища шастают. Один раз, говорит, еле ноги унес, а так и не понял, что за ним гналось. А еще рассказывал, что в городах этих раньше люди жили, но после Тьмы ушли оттуда, с тех пор, мол, там чудища и живут. Я тогда полюбопытствовала, что такое Тьма, но он и сам толком не знал. Ответил, что просто однажды стало темно, а потом вроде как погибло много народу.

Я хмыкнула: какое «ёмкое» описание тех событий, даже и придраться не к чему. Глядя в алчные в своем любопытстве глаза, понимала, что придется все им пересказать. Опять.

За свое долгое существование мне приходилось раз пять «заводить шарманку» о том, что было на самом деле. И каждый раз жалела о том, что нельзя стереть память, или что я не оказалась среди обычных людей. Прожив прорву времени, до сих пор иногда во снах вижу то время. Просыпаясь, мне хочется выколоть себе глаза или сделать лоботомию. По иронии судьбы, не помогло бы ни то ни другое. И вот глядя в шестой раз на открытые и нетерпеливые лица в отсвете костра, я молчала.

Брест и Милка так же молча смотрели на меня и не торопили. Может думали, что пытаюсь вспомнить то, что на самом деле я страстно пыталась забыть, а может сочувствовали и давали время собраться с силами, не знаю. Наконец, я начала свой рассказ, свой шестой рассказ.

«Когда я родилась летоисчисление — года то есть — считали по-другому. Сейчас идет триста семьдесят пятый год от наступления Тьмы, а тогда мне было…кажется, двадцать пять. Значит сейчас мне уже четыреста лет? Хм, юбилейный год значит, а?

Жизнь была другая, совсем, вам даже представить сложно насколько. Люди жили в городах, о которых рассказывала Милка. Немногие — в деревнях, вроде теперешних. У нас были все блага цивилизации, мира то есть: вода сама текла в дома, достаточно было нажать на рычаг. Тепло в домах, но не от печей, а от железных труб. Была еда, которой сейчас нет и в помине: я до сих пор стараюсь припомнить вкус оливок — очень их любила. Вот бы добраться как-нибудь до бывшего Средиземноморья: наверняка там они еще остались. Шоколад опять же…