— Послушай, Брест. Ты знаешь, что это за Ящер был? В смысле, откуда он здесь-то взялся?

— Ты про Горыныча? — уточнил мужчина, рассматривая выцветший плакат на стене.

— Горыныч? — выпучила глаза я.

— Ну да, — пожал плечами наемник. — Он, вишь, эти высокие дома за горы принимает. А вообще эта шельма неплохо тут устроилась, видать, гнездо где-то рядом.

Служанка тяжело вздохнула и заходила по комнате из угла в угол:

— Так он что, так и будет тут летать? Днем Змей, ночью нежить и одичалые. Как мы проберемся до эликсира?

— Мм, тут ты малость не права, — остановила я ее, — Одичалые теперь гуляют не ночью, а по вечерам. Ночью нежить не позволяет, днем эта ящерица-переросток.

— Ну, спасибо, — Милка всплеснула руками, — Большое спасибо. Ты умеешь утешить.

— Пожалуйста, — я пожала плечами.

Брест нас даже не слышал, он засунул нос в старый шкаф и исследовал его содержимое. Я ухмыльнулась про себя: мужик научился отключаться от бабских склок.

— Кстати, а почему этот дракон вообще тут устроился?

Наемник высунулся из шкафа и на секунду задумался:

— Как почему? Сюда мало кто захаживает, яйца в сохранности будут, а еду не сложно натаскать в ближайших селах.

— Но тут вроде все плохо со взлетно-посадочными полосами.

— А? — не понял Брест.

— Как он взлетает-то? — пояснила я.

— Ты его когти видела? — вдруг встряла служанка, — Он просто карабкается по стене до верха, а там расправляет крылья и фьюить, — она помахала руками.

— Точно, — кивнул Брест и, наконец, отвлекшись от рассматривания диковинок, развязал свой мешок и вытащил краюху хлеба.

Наемник уселся на старый диван, громогласно чихнув от поднявшейся пыли, он плюнул с досады и пересел на подоконник.

Я сидела и переваривала сказанное:

— Знаешь, Милка, иногда ты меня просто поражаешь своей тупостью, но порой, как сейчас, ты соображаешь шустрей меня.

Служанка подозрительно сощурилась и на всякий случай сделала вид, что обиделась:

— Ты злыдня, — надулась она и отвернулась к окну.

— Вот и поговорили, — закончила я, поднимаясь с пола и отряхиваясь.

Сидя на соседнем подоконнике, Брест вытащил бурдюк с водой. Его кадык долго ходил, пока наемник хлебал воду, как в последний раз. Наконец, он оторвался от горлышка и, легонько стукнув себя кулаком в грудь, звонко рыгнул.

— Будешь? — он протянул служанке воду.

Та с благоговением в глазах, взяла бутыль и сделала несколько аккуратных глотков. Я скривилась, это подхалимство раздражало. Подойдя к залепленному грязью окну, я немного повозила стекло рукой, очищая небольшой участок.

На улице уже смеркалось. Дома окрасились в розовый цвет, значит, через пару часов совсем стемнеет. Во дворе мелькнула чья-то тень и тут же скрылась. Я инстинктивно отстранилась от стекла.

— Думаю, нам лучше двигаться днем. От дракона сможем укрыться в случае чего, а вот от толпы нежити вряд ли.

Наемник кивнул, молча жуя кус хлеба. Милка уселась рядом и достала из своего мешка вяленого мяса. Служанка протянула его Бресту, но получив отказ, отщипнула себе небольшой кусочек и закинула в рот.

— Что ж, значит, решено, ночуем здесь. — Я, оглядев комнату, подхватила свою торбу, — Пойду, осмотрюсь. Найду себе место для спанья, заодно над картой покумекаю. А вам советую хорошенько выспаться, завтра нас ждет большой забег.

— Иди уже, советчица, — махнула Милка и хитро улыбнулась своим мыслям.

Я закатила глаза и побрела осматривать квартиру, заодно поблагодарив всех богов, что в этом доме толстые стены — есть шанс уснуть сегодня ночью без стонов умирающей козы.

375 год от наступления Тьмы

месяц Хлеборост

20 и 21 день

Квартира оказалась достаточно велика. Я заглянула в одну комнату — в окнах не было стекол, пошла во вторую — она была заставлена детскими игрушками, выгоревшими от времени, пустой кроваткой, покрытой паутиной и пылью, и другой мебелью, предназначенной для заботы о младенце. Я прикрыла дверь и направилась в следующую. До меня доносились голоса: Милка что-то ворковала, томно вздыхая, Брест что-то недовольно бурчал в ответ.

В следующем зале было довольно просторно. Вдоль стен теснились старые, побитые временем шкафы, рядом замерла кушетка с выцветшим рисунком и куча разного барахла. На полу валялась некогда шикарная люстра. Изломанная и распластанная, она раскидала прозрачные осколки разбитого плафона. В остальном в комнате не было ничего примечательного. Пожалуй, тут я и остановлюсь.

Прикрыв дверь и устало сбросив с плеча мешок, я вытащила из него краюху немного зачерствелого хлеба и кусок сыра. После пойла Истомира меня прочистило вдоль и поперек, так что сытный ужин, который был накануне, ненадолго задержался в моем многострадальном желудке. Меня уже несколько часов терзал голод, наконец-то, смогу поесть в спокойной обстановке.

За дверью послышались тяжелые шаги. Я тяжело вздохнула. Спокойная обстановка помахала мне платком и ушла в закат. Брест немного потоптался на пороге и осмотрелся:

— Нам лучше ночевать всем вместе, места тут не самые добрые.

Он деловито прошел вперед и, бросив рядом со мной свои вещи, уселся напротив:

— У тебя еще сыр есть?

Я кивнула и вытащила еще один кусок. Сзади раздалось злобное сопение — ну как же без этого-то. Милка, печатая шаг, протопала в зал. Она огляделась в поисках свободного места и, фыркнув, перекинула свой мешок из одной руки в другую, треснув меня по голове.

— Какого лешего? — чуть не подавилась я.

— Нечаянно, — процедила сквозь зубы служанка и направилась на затянутую паутиной кушетку.

— За нечаянно бьют отчаянно, — вдруг вставил слово Брест, недобро поглядывая в сторону Милки, — Угомонись.

Та ничего не ответила, только молча собирала руками паутину и стряхивала грязь, изрядно напылив. Почистив себе гнездо до более или менее приличного вида, Милка улеглась на кушетку, жалобно скрипнув древним деревом, и демонстративно отвернулась от нас. Хм, этот образчик прежней мебели должен был развалиться от одного прикосновения, а он даже выдержал вес молодой кобылки. Что, навьи меня задерите, происходит в этом городе? Почему все в нем почти целое, словно люди покинули это место только несколько десятилетий назад?

Брест, доев кусок сыра, отряхнул руки и поднялся:

— На улице еще не стемнело, и у меня сна ни в одном глазу. Пойду, погляжу, что тут есть вообще.

Я пожала плечами и продолжила жевать, вытащив флягу с водой.

Милка по-прежнему лежала на диванчике, отвернувшись и обиженно пыхтела. Наемник не спеша ходил по комнате, иногда стряхивая пыль с вещей, и постоянно спрашивал, для чего использовалась та или иная штука. Я, мельком взглянув, объясняла ее работу, а сама, вытащив реликтовую карту, начала изучать ее по новой, благо света было достаточно.

— А это что? — в очередной раз спросил мужчина. Он приблизил свой нос вплотную к странной круглой штуке, напоминающей раковину. У Бреста защекотало в носу, и он от всей души чихнул, раздувая веером брызги пыли.

Я оглянулась: в углу стоял покрытый паутиной древний патефон.

— Будь здоров, — ответила наемнику.

Я заинтересованно поднялась и подошла к аппарату. На маленьком деревянном ящичке лежала небольшая пластинка. Взяв ее аккуратно двумя пальцами, я сдула слой пыли.

— Эдит Пиаф, — еле прочла я на истлевшем бумажном круге.

— И что этим едитпафом делали? — полюбопытничал мужчина.

Я улыбнулась:

— Это пластинка, на ней записан звук, музыка, которую можно было поставить вот сюда, — я повернулась к раритетному патефону и водрузила черный кругляш на место, — И послушать.

— А ты слушала так? — тут же спросил Брест.

— Нет, — я помотала головой, — Даже для моего времени этот механизм был устаревшим.