— библиотеки, по данным как массовых опросов населения, так и отзывов библиотекарей, для большинства россиян стали или становятся «местом, куда мне не надо», а более или менее устойчивый контингент их посетителей, по оценке библиотечных работников, составляют сегодня, как правило, «пионеры и пенсионеры».

Названные проблемы представляют серьезный вызов для людей культуры, людей книги. Речь идет даже не о креативном потенциале культуротворческих групп, равно как и не об анонимных, серийных, тиражируемых образцах массовой культуры — и то и другое в каком-то виде и до известной степени в сегодняшней России есть. Дело в другом — в налаживании более сложных, тонких связей и переходов между кружковым и массовым уровнем существования, в выработке соответствующих — синтезирующих, опосредующих — образцов мысли, чувства, музыки, словесности, кино и т. д. Только их появление, восприятие, усвоение, а затем и воспроизводство задают процессуальность культуры, ее историческую динамику и, вместе с тем, укореняют культуру в повседневных интересах, проблемах, образе жизни и мысли широких социальных групп.

Эти проблемы требуют, прежде всего, их ясного понимания, а далее — по возможности, осмысленных действий на основе понятого. Такие действия, как понятно из всего сказанного, стоило бы направлять на формирование идентичностей, различных по масштабу, по ценностям и интересам, типам проявления солидарности, то есть на увеличение субъектности российского социума, многообразия и динамичности его коллективного существования, и, вместе с тем, на налаживание и обеспечение, опять-таки, различных по форме и содержанию коммуникаций между группами, слоями, кругами людей, объединенных общими интересами, идеями и символами. Библиотеки — своего рода о´рганы таких сообществ. Их роль состоит в том, чтобы поддерживать их внутреннюю сплоченность и, вместе с тем, связывать их с разнообразными другими — отличающимися от них, но им не чуждыми и не враждебными. Общество — это общение и общность разных. Ясно, что и состав библиотечных фондов, и набор предлагаемых библиотеками услуг, и культурные функции их в российском обществе должны коренным образом измениться, а это неизбежно поставит вопрос о строительстве, материалах, кадрах, системе их подготовки, формах признания и вознаграждения, о финансовом и интеллектуальном обеспечении всего этого и т. д.

Некоторые сдвиги и опыт такой новой работы за последние годы в библиотеках появились, но все-таки лишь в отдельных. Особого внимания в этом плане заслуживают самые юные группы населения страны — дети и молодежь. Для них сегодня, особенно в крупных и крупнейших городах, в Санкт-Петербурге и Москве, характерно все большее совмещение традиционного и электронного чтения, чтения с компьютера и с мобильных носителей, пользование традиционными и электронными библиотеками. Причем, как показывают наши опросы, молодежь использует все эти возможности более активно, чем другие социально-демографические группы, а более активные интернавты относятся к более активным «бумажным» читателям и абонентам «традиционных» библиотек. Так что Интернет не вытесняет чтение, а электронная книга — бумажную: суть происходящего в том, что перестраивается и усложняется вся система коммуникаций в обществе, а соответственно меняется место книг, журналов, библиотек в этой системе. Разные каналы коммуникации, по крайней мере сегодня, не вытесняют друг друга, а соседствуют, частично дифференцируясь по группам населения (социально-демографическим, потребительским и др.) и по типам издания (справочные и энциклопедические издания, газеты, «тонкие» и «толстые» журналы, «модная» книга и др.).

В любом случае развитие нынешней ситуации в книжной сфере, библиотечной системе, читательском поведении, шире того — динамика культуры, будут связаны именно и прежде всего с теми группами, которые соединяют чтение и пользование компьютером, возможности типографской и электронной книги. Такие формы синтеза, включая кентаврическое сочетание, казалось бы, несочетаемого, при всей их переходности выступают, как представляется, реальной перспективой социального и культурного существования в России. По крайней мере, такой видится ситуация на предстоящие годы, в горизонте жизни ближайшего поколения.

Идея «классики» и ее социальные функции[87]

Понятие классической литературы, в том числе в форме представлений о традиции или наследии, принадлежит к ключевым компонентам литературной культуры — совокупности значений, которые делают возможным согласованное взаимодействие по поводу литературы, выступая смысловыми основаниями поведения его участников и образуя, при регулярности подобного взаимодействия и универсальном характере его регулятивных механизмов, ролевую структуру социального института литературы. С особенной очевидностью значимость классики выявляется в исторических ситуациях, когда это понятие, например в Германии XVIII–XIX вв. или в России XIX–XX столетий, становится синонимом литературы в целом. Но и в менее экстремальных случаях — например, в условиях современной плюралистической культуры — оценочные формы классического сохраняют свою функцию критериев, по которым определяется правильность протекания процессов литературной коммуникации. Последнее относится к мотивационной структуре авторского поведения, основаниям суждений о литературе, в том числе текущей[88], нормам литературно-критического истолкования текстов, стандартам рецепции и оценки книг читателями.

Понятна поэтому значимость апелляций к классике для практически любых в содержательном плане манифестов, с которыми выступают литературные группы, направления в литературной критике. Однако и в процессе выдвижения подобных групп, и при ретроспективной оценке их практики в истории литературы предложенные ими содержательные определения классического принимаются как данность. Так, сконструированный характер «легенды немецкой классики», созданной в характерной исторической ситуации и поддерживаемой из соображений идеологического триумфа, последовательно замалчивается, что ведет к принудительным искажениям и допущениям в описании периода, характеризуемого как классический[89].

Вместе с тем значения и функции классического крайне редко выступают объектом специализированного научного интереса, предметом теоретической рефлексии или эмпирического исследования, в том числе социологического. Это может быть объяснено функциональным значением классики. Исторически она (а позднее «традиция») выступила символом эстетической автономии социального института литературы на стадии его образования. В частности, это относится к манифестам и практике литературных группировок второй половины XVIII в., ищущих оснований собственной авторитетности в ситуации, когда прямая социальная поддержка (патронаж и т. п.) оказалась в той или иной мере утраченной или неприемлемой. Кроме того, апелляция к образцам и авторитетам «прошлого», с которыми устанавливались отношения «наследования», представила собой эффективное средство самоопределения специфических по своему составу и содержательным интересам групп в условиях интенсивной социальной мобильности и, соответственно, демократизации престижей, широкого распространения грамотности, чтения, книгопечатания, словесности массового тиражирования и обращения. Жесткая предписанностъ форм отношения к повышенной ценности классического (норм вкуса) означала их фактическую необсуждаемость. Классика и близкая ей в этих значениях «литература» выступали в подобных групповых манифестациях символом «всеобщего», «целостного», противопоставленного всему «специализированному» как «частичному», «утилитарному». Поскольку носители суждений о литературе принимали подобное образование в качестве средства самоопределения (иначе говоря, отождествляли себя с претендентами на ведущие позиции в литературной системе), из их поведения была исключена специализированность и, тем самым, выход за пределы групповых, собственно литературных норм суждения о литературе.